Всадница, кажется, не любит медленной езды. Лошадь идёт то крупной рысью, то галопом. Вот она гулко стучит подковами по ветхому, покосившемуся мосту; вот она топает по корням старинного дерева хикори, ветви которого свешиваются над водой и бросают зеленоватую тень на половину пруда.
Старый негр-рыболов встаёт и низко кланяется:
— Добрый день, мисс Джесси!
— Добрый день, дядя Джо!
Ещё один мост. Узкая насыпь между двумя прудами. Дубовая роща. Речка, на которой вовсе нет моста и никогда не было. Негры переходят её вброд пешком, а белые переезжают верхом.
Всадница выезжает на морской берег и резко осаживает лошадь. Перед ней стелется гладь широкой, полноводной бухты. Волны нагоняют друг друга и закипают резвыми, пенистыми барашками. Вдали медленно движется шхуна с наполненными парусами. Маленький чёрный колёсный пароходик, оставляя в небе толстую струю чёрного дыма, тащит на тросе несколько плотов. Это сплавной лес. Он движется на запад, к порту Балтимор.
Негр в широкой соломенной шляпе бродит по отмели по колено в воде и что-то подгребает черпаком.
— Добрый день, дядя Билл!
— Добрый день, мисс Джесси!
— Что это ты так рано вышел на отмель?
Негр качает головой:
— Видите ли, мисс Джесси, хозяин приказал собирать устриц, и я, конечно, собираю. Но сейчас не время. Ах, совсем не время! Сейчас они жиреют. Если бы хозяин не приказал, я бы оставил их до осени. Но хозяин хочет их продать поскорей. Я так понимаю, что хозяину нужны деньги.
Всадница поджала губы:
— Да, дядя Билл, хозяину нужны деньги.
— Вот то-то. Я и собираю. Вдобавок появилась губка.
Дядя Билл подходит поближе, снимает шляпу и показывает девушке устричную раковину, как бы покрытую ржавчиной.
— Видите, мисс Джесси, эту корочку? Это очень плохо. Эта раковина больная. Она больше не поправится. Если так пойдёт дальше, то пропадёт вся отмель. Я уже их собираю просто руками и выбрасываю. Противная штука, эта губка!
— Отчего это случилось?
— Кто знает, мисс Джесси! Может быть, слишком много пресной воды нагнало сверху. Устрица не любит речной воды. Она любит солёную. Только чтобы было что покушать, а в пресной воде ей всё равно что жаворонку в скворечнике.
— Послушай, дядя Билл, как твоя дочь?
Дядя Билл смущённо улыбается:
— Извините, мисс Джесси, я так задумался об устрицах, что забыл вам сказать: Джейн выздоровела.
Дядя Билл кивает головой в сторону своего домишка, который стоит на сваях, возле границы прилива. На песке возле него лежит свежевыкрашенная лодка днищем вверх.
— Джейн уже ходит, держится за стену. Никогда не забудем ваших забот, мисс Джесси.
— Надо благодарить не меня, а господа бога, дядя Билл. — Девушка достаёт из седельной сумки узелок. — Возьми, дядя Билл. Это еда для твоей девочки… А что это у тебя, за лодка? Ты собираешься в бухту?
Дядя Билл бросил косой взгляд на лодку и насупился:
— Конечно, собираюсь. Видите ли… Вообще в нашем деле без лодки нельзя. Так что…
На обратном пути лошадь мисс Джесси заржала, потому что за деревьями раздался топот. Всадница едва успела её осадить, как на тропинке появился всадник лет восемнадцати, в красной жокейской шапочке и очень щегольской узкой куртке, застёгнутой множеством медных пуговиц.
Он остановил своего коня рядом с мисс Джесси и посмотрел на неё улыбаясь.
Перед ним сидела на лошади девушка с пышными каштановыми волосами, рассыпавшимися по плечам. Широкополая шляпа съехала ей на спину и держалась на одном ремешке. Её рука в перчатке с раструбом сжимала хлыстик. Светло-серые большие глаза Джесси пристально и презрительно разглядывали встречного.
— Всё-таки вы франт, Данкен Стюарт, — сказала она. — Я бы даже сказала: франтик.
— На вашем месте, — спокойно возразил Данкен, — я бы прежде всего поздоровался. Вы продолжаете ухаживать за черномазыми?
— Если я не буду за ними ухаживать, они разбегутся, как разбегаются ваши негры! — запальчиво ответила Джесси. — У вас, кажется, опять кто-то сбежал?
— Да, — сказал Данкен, — убежало трое, одного поймали. Итого: три тысячи убытка.
— А негроловы?
— Вчера никого не было, потому что в воскресенье эти господа пьянствуют в Бактауне. Сегодня один явился, но заломил такую цену, что папа пришёл в ужас.
— Ах, бедные Стюарты! — иронически протянула Джесси. — Не лучше ли «ухаживать» за своими неграми?
— О нет, Джесси! Сила, и только сила! Черномазые не в состоянии понять, что такое свет разума. Они уважают плеть. Папа вчера прекрасно сказал: «Мы сделаем всё, чтобы свет не проникал в мозги рабов. Их надо поставить на один уровень с животными».
Джесси расхохоталась:
— Вот у вас за одни сутки и убыток в три тысячи долларов!
— Ну, — сказал Данкен, — если поступать так, как вы, то нам вообще придётся бросить свои плантации и пойти по миру с протянутой рукой. Ведь вы… извините меня… аболиционистка![3]
Джесси нахмурилась:
— Нет, Данкен, я не люблю аболиционистов. Я просто верующая христианка, и мне жаль этих людей.
— Прекрасно! А что думает ваш дядя, уважаемый мистер Бродас?
— Он ни о чём не думает. Он только выходит утром с палкой, вздыхает, что свалился ещё один забор или протекла крыша сарая.
— Это потому, что ваши негры избалованны и не хотят работать.
— Помилуй бог, Данкен, представьте себе, что вы работаете с утра до вечера и получаете за это восемь фунтов свинины и одну пинту[4] соли в месяц. Станете вы особенно стараться или сбежите куда глаза глядят?
— Меня удивляет, как деловито вы об этом рассуждаете, Джесси! Я белый, мне не полагается работать вообще!
— Поздравляю вас и себя с тем, что мы оба белые. Но неграм полагается работать, а они не хотят.
— Не хотят! И осёл часто не хочет тащить груз. Неужели вы станете закатывать глаза к небу и просить бога, чтобы он сделал осла погонщиком, а погонщика ослом?
— Нет, — сказала Джесси, — во имя господа, я постараюсь накормить осла.
Она подняла лошадь в галоп и в одно мгновение скрылась за деревьями.
Старая Рит вздрогнула, когда услышала цоканье копыт возле своего домишка. В посёлке не любили этого звука. После него обычно бывали неприятности Верхом ездят только хозяева, надсмотрщики и негроловы.
Рит вышла на улицу, заполненную детворой, и увидела чёрную лошадь, на которой сидела мисс Джесси.
— Добрый день, тётя Рит! — сказала Джесси. — Как твоя дочка Хэт?
Рит изобразила на лице улыбку, хотя улыбаться ей вовсе не хотелось.
— Спасибо, мисс Джесси, она не умрёт, но спина у неё в рубцах. Камедные прутья, знаете, мисс Джесси…
Тут на пороге хижины без окон, обложенной землёй, появилась пострадавшая Хэт. Спина у неё очень болела, но она старалась держаться прямо.
— Тебе было больно? — спросила Джесси.
Хэт хотела ответить: «Гораздо больнее, чем вам кажется», но из гордости сказала:
— Нет, только немного, мисс Джесси.
Джесси покачала головой.
— Теперь её продадут, не правда ли? — грустно произнесла Рит.
— Почему же обязательно «теперь», тётя Рит?
— Потому что она провинилась.
— Я попрошу дядю, чтобы он простил её, — сказала Джесси, — а тебе, тётя Рит, следовало бы подумать о том, чтобы обучить её ремеслу. Хороших кухарок или ткачих не продают. Может быть, её даже возьмут в большой дом.
Попасть в дом плантатора домашней прислугой было мечтой каждой женщины в посёлке.
— Господь благословит вас, мисс Джесси! Пробовали отдать её внаймы к ткачихе миссис Кук, жене охотника. Моей Хэт было тогда шесть лет. Но она не годится, мисс Джесси. Там воздух полон пуха и нитей. И там надо часами стоять и мотать пряжу. Она не годится — привыкла к лесам и речкам. Вот её и выгнали.
Джесси сочувственно посмотрела на Хэт.
— Я слышала, как ты сражалась со свиньёй, Хэт, — сказала она. — Ты вела себя молодцом.
Хэт усмехнулась.
Джесси вытащила из седельной сумки несколько пакетов.
— Вот корпия и мазь, тётя Рит, — промолвила она. — Возьми. Может быть, это пригодится для Хэт в будущем. А вот сахар.
Кругом раздалось сдержанное хихиканье. Все знали, что Хэт пострадала из-за сахара.
— Нечего смеяться, бездельники, — сердито заметила Джесси, поглядывая с седла на полуголую негритянскую детвору. — Некоторые достойны есть сахар, а другие недостойны. Хэт показала, что у неё есть характер. Дай бог, чтобы он ей пригодился.
— Он пригодится, я думаю, — сказала Рит.
Лошадь Джесси осторожно перенесла её через обмелевшую речку. Из-за старинных вязов до неё донеслись странные чмокающие звуки и гул голосов.
— Налегай, Дэви! — кричал кто-то. — Ещё немного прибавь жару! Ставлю десять против одного, что этот дурачок сейчас выдохнется!
