— Кто там? Заходи! — произнес за дверью неприветливый голос.
На вымокших до нитки ребят пахнуло приятным теплом и духом деревенского дома — запахами дыма, лука, яблок и копченого мяса.
На кровати, спустив вниз ноги в длинных белых подштанниках, сидел лохматый дед и неприветливо смотрел на вошедших. На негнущихся лапах к ним подковыляла такая же лохматая собака, обнюхала их со всех сторон, громко втягивая воздух, лениво махнула хвостом и залезла под кровать.
Даце почудилось, что они попали к волшебнику. На стенах висели рогатые и клыкастые головы зверей, причудливо изогнутые корни и ветки. Черный ворон с карканьем уселся на плечо хозяина и блестящими глазами уставился на непрошеных гостей.
— Нельзя ли у вас в кухне немного обсушиться? — спросил Петерис. — Мы упали в воду.
— Ну как есть оглашенные, — ворчал старик. — Где глаза-то ваши были? Чтоб при свете дня в реку бухнуться!
Вскоре в плите уже потрескивал огонь, уютно пел чайник.
— Переоденьтесь, а мокрую одежду развесьте над плитой! — приказал хозяин. Даце он дал длинную льняную рубашку, юбку, вылинявшую от частой стирки, и большой платок.
— Мини-юбок в этом доме нет. Моя покойница признавала только макси, — добавил старик, усмехаясь в бороду.
Петерису он вручил домотканые суконные штаны и шерстяной свитер. Ты, Даце, точь-в-точь, Кристина, — засмеялся Петерис.
— А ты Эдгар.
Даце вспомнила о том, как герои Блаумана любили друг друга, и зарделась.
— Хотел бы я быть... — медленно произнес Петерис и внезапно замолчал.
— Кем бы ты хотел быть?
— Никем.
Даце, прижавшись к теплой печке, дрожала.
— А ну-ка, выпейте горячего липового чаю с медом, — распорядился хозяин. — Сразу полегчает.
— Поспи немного, пока одежда сохнет, — Петерис попытался придать голосу строгость. — А я у плиты посижу.
Даце тотчас забылась тяжелым сном.
— Так и живу здесь один. Работа моя — за колхозными лесами смотреть, — рассказывал старик. — Бывает, целыми днями людей не вижу. А звери меня не боятся, подходят и прямо из рук едят. Оставил для кабанов целое поле картошки, пусть лучше здесь роют, чем колхозную. Минувшей ночью луна светила, так все было видно. Кабаниха целый выводок полосатых поросят привела, подсвинков. Вот уж рылись в картошке, хрюкали да чавкали.
Голос старого лесника доходил до Петериса словно издали. Пламя освещало лицо старика, я он казался сказочным лесовиком. А потом уже не было ничего.
В лесу Гирту скучать было некогда. Летом он заводил долгие беседы с птицами. Подражать птичьим голосам научил его рабочий из Зоологического сада. Птицы были самой большой любовью Гирта. Прочитав книгу Конрада Лоренца «Он говорил со зверями, птицами, рыбами», Гирт купил в зоомагазине серую ворону и каждый день обучал ее говорить.
— Вы только подумайте — обыкновенная австрийская ворона, никем не обученная, умеет говорить: «Эй, ты, пойди сюда, вон она сидит, слышь, Фреди, иди сюда, вон она сидит!» А когда она вырвалась из рук мальчика, то сказала своему хозяину: «Мы поймали ее в капкан». А моя только таращит один глаз и ничего, кроме обычного «кра-кра» произнести не может.
— Ну и заливаешь, что-то не слышно было, чтоб вороны разговаривали, — не верили в классе. — Попугаи, те другое дело. — Не верите? — горячился Гирт. — Пожалуйста, вот здесь написано, на восьмидесятой странице. — Гирт открыл свою любимую книгу. — Профессор Конрад Лоренц не станет обманывать. Он мог с галками разговаривать по-галочьи, с гусями — по-гусиному, и с дикими утками говорил, и с другими птицами. Я заставлю своего Ансиса говорить, — поклялся он, — тогда вы рты пораскрываете от удивления.
Ворона Гирта отлично воспроизводила шуршанье колес проезжавшего троллейбуса, шум машины, скрип открывающейся двери. Как-то птица открыла клювом дверцу клетки и вылетела в окно. Напрасно Гирт разыскивал ее в окрестном парке, напрасно звал: «Ансис, Ансис, сюда! Ансис, сюда!»
Нынешней осенью у Гирта появилось новое увлечение — галки. Он вбил себе в голову, что выведет в своем районе целую династию галок, как профессор Лоренц в Альтенберге. Стоило только задать ему вопрос о галках, как Гирт расцветал и принимался долго и пространно рассказывать об образе жизни и привычках этой удивительной птицы.
— Ты только представь себе, — удерживая собеседника за рукав, начинал он, — мои Чик и Чака влюблены друг в друга по уши. Он вытянет шею, надуется и красуется перед ней, зовет «чик, чик, чик», что по-галочьи значит «ты мне нравишься». Она терпеливо чистит мягкие перышки Чика. Весной они выведут в среднем шесть птенцов, каждая пара через год еще шесть, это уже двадцать четыре галки, а еше через год...
— Через десять лет — 262 144, — быстро подсчитал Янис. — Вся Рига будет кишмя кишеть галками. Ну и фантазер ты, Гирт!
И вот Гирт, размышляя о своих птицах, вышагивал по лесу. Его острый взгляд замечал во мху и поздний боровик, и подосиновик, и необычного вида трутовик на стволе засохшего дерева. Сорока при виде мальчика громко застрекотала. Он ответил. Любопытная птица подлетела поближе. Почти километр дразнил ее Гирт, треща по-сорочьи.
Когда он добрался до цели, Имант, воюя с дымом, возился у костра.
В котелке кипел чай из брусничных листьев.
— Если в ближайшие пять минут Петерис или Даце не явятся, победы нам не видать, как своих ушей, — злился Имант. — Какого черта я мчался как последний дурак, если эти тащатся словно в школу! Не надо было эту парочку отпускать вместе.
Гирт тоже считал, что это нечестно — уговор дороже денег.
Через два часа возвратились все участники соревнований, не было лишь Даце и Петериса.
С минуту посовещавшись, судьи объявили победителей. Регина Сала поздравила их и вручила небольшие памятные призы.
Зарядил мелкий и нудный осенний дождь. Пропавшие все не появлялись.
— Долго мы здесь мокнуть будем? Пора идти искать, — решили, наконец, судьи.
— Только бы беды не случилось, — волновалась бывшая альпинистка.
— Я возьму десять добровольцев, — предложил Антон Антонович. — Остальные пусть отправляются домой.
Вызвались все, никто не хотел оставлять товарищей в беде. Развернувшись в цепочку, ребята шаг за шагом стали прочесывать лес и окрестности, пока не дошли до хутора «Иевуличи». Имант зашел в дом узнать о пропавших. На улицу он вышел злой.
— Мы из-за них первое место упустили, а эти забрались в кровать и сладко похрапывают. Тоже мне, Ромео и Джульетта! В ухо им дать мало!
— Заткнись! — появившийся на крыльце Петерис произнес это так внушительно, что Имант сразу же замолчал
Даце не в состоянии была сделать ни шагу. Старый лесник запряг лошадь, настелил в телегу соломы и положил больную.
— Скорее, скорее! Вон контрольный пункт, на дереве! Мне холодно! — Всю дорогу до станции девочка бредила.
Пришла в себя Даце только в поезде.
— Ой, как я вас подвела, Антон Антонович! — Она виновато улыбнулась.
— Ты — ладно, — Имант все еще не мог смириться с поражением. — Но Петерис-то мог прибежать на финиш. Победа почти в руках была. Ромео нашелся!
— Ты соображаешь, что говоришь! — возмутился Петерис. — Бросить больную Даце в лесу одну! Я еще не сошел с ума!
Глава четвертая ДУЭЛЬ, ИЛИ МОНТЕККИ ПРОТИВ КАПУЛЕТТИ
Даце проболела весь октябрь. Петерис и остальные ребята навещали ее каждый день, объясняли заданный материал, и от класса она не отстала.
Как-то утром восьмой «б» увидел на доске карикатуру: Ромео плюс Джульетта равняется малыш. В мальчике без труда можно было узнать Петериса, в девочке — Даце. Так похоже нарисовать мог только Даумант.
— Тютелька в тютельку, как живые, — злорадно произнес Имант.— Есть у тебя, старик, хватка.
— Если он считает, что это сверхостроумно, то здорово ошибается,— произнесла Анна.
Близнецы свою точку зрения выразили одним-единственным словом:
— Кретин!
Даце, еще бледная после болезни, сидела, закрыв лицо руками.
— Не обращай внимания, Даце! — проходя мимо, успокоил ее Юрис. — Даумант об этом здорово пожалеет.
Петерис влетел в класс вместе со звонком.
— Что стряслось? — всполошился он, увидев плачущую Даце. Девочка кивком головы указала на доску. Петерис подошел к доске, вытащил из кармана платок, протер запотевшие очки и, надев их, целую минуту молча смотрел на доску. Класс притих.
— Ну и гад ты, — повернувшись к Дауманту, медленно произнес он. — Все красивое на свете ты стараешься запачкать. Я горжусь дружбой с Даце. И никому не позволю ее порочить. Петерис подошел к Дауманту и, сжав слабый кулак, изо всех сил ударил Дауманта в лицо.
— Получай что заслужил! Показалась кровь. Даумант взвыл от боли и бросился на Петериса..
— Я из тебя котлету сделаю! — Кулаки Дауманта, как тяжелые молоты, опускались на плечи и голову
противника. Очки упали, стекла разлетелись на мелкие осколки. Сощурив близорукие глаза, Петерис отчаянно защищался.
