— Откуда же я знал, что ребята станут смеяться? — говорю я.
— Не знал! Нарочно, должно быть, подстроил, чтоб надо мной весь класс потешался! Хорош друг! Знать тебя не хочу больше!
— Честное слово, я не нарочно! Если б я знал, что так выйдет, не рисовал бы тебя, — оправдывался я.
Но Мишка дулся на меня весь день. Вечером он сказал:
— Вот возьми инкубатор и подежурь ночью, тогда узнаешь, как рисовать на меня карикатуры.
— Ну что же, — говорю я, — ты уже пять ночей отдежурил, теперь я отдежурю пять ночей. Будем дежурить по очереди.
Мы перенесли инкубатор ко мне, и с тех пор начались мои мучения.
С вечера я клал под подушку будильник, и ночью он начинал мне в самое ухо трещать. Я вставал, как лунатик, шёл на кухню, проверял температуру, переворачивал яйца и возвращался обратно. Часто я не мог сразу заснуть и долго ворочался на постели, а как только начинал засыпать, будильник снова трещал, и я готов был разбить его вдребезги, чтоб он не мешал мне спать.
Каждое утро я просыпался измученный и насилу вставал с постели. Одевался, как будто во сне, и даже не понимал, что я делаю: штаны начинал надевать через голову, рубашку напяливал вместо штанов. Один раз я даже перепутал ботинки и надел на правую ногу левый ботинок, а на левую — правый и в таком виде явился в класс.
Ребята заметили это и стали смеяться. Пришлось мне переобуваться во время урока.
Но самое большое несчастье произошло на десятую ночь. То ли я забыл завести будильник, то ли не слышал, как он прозвонил. С вечера я лёг и проснулся утром, когда было уже совсем светло. Сначала я даже не понял, что случилось, потом вспомнил, что ни разу не вставал ночью, и как ошпаренный бросился к инкубатору. Градусник показывал тридцать семь градусов. На целых два градуса меньше, чем нужно! Я поскорее сунул под лампу пару тетрадей и тут же подумал:
«Зачем я это делаю? Всё равно яйца остыли, и теперь, наверно, уже всё пропало! Десять дней мы трудились без отдыха; в яйцах, должно быть, развились большие зародыши, а теперь вот я всё это погубил!»
От досады мне хотелось отколотить самого себя, и я стукнул себя кулаком по макушке.
Ртуть в градуснике медленно поднималась и постепенно дошла до тридцати девяти градусов. Я печально смотрел на градусник и размышлял про себя:
«Ну вот, температура нормальная, яйца снаружи такие же, как и прежде, а внутри в них уже, наверно, нет жизни, и никогда из них не выведутся цыплята!»
Потом я стал думать, что, может быть, ничего опасного не случилось. Может быть, зародыши ещё не успели погибнуть. Но как узнать об этом? Единственный способ узнать — это продолжать нагревать яйца, и, если на двадцать первый день из них не выведутся цыплята, значит, они погибли. А может быть, они и не погибли. Об этом я узнаю только через одиннадцать дней.
«Вот тебе и получилась весёлая семейка! — горевал я. — Вместо двенадцати цыплят, наверно, ни одного не будет!»
Тут пришёл Мишка. Он посмотрел на градусник и весело сказал:
— Красота! Температура нормальная. Дело чудесно идёт! Теперь моя очередь по ночам дежурить.
— Нет, лучше я сам буду дежурить, — говорю я. — Зачем тебе мучиться напрасно?
— Почему — напрасно?
— А вдруг цыплята не выведутся?
— Ну что ж, если не выведутся… Не должен же ты один мучиться: раз мы друзья, то всё пополам.
Я не знал, что сказать Мишке. У меня не хватило смелости ему признаться, и я решил молчать, хотя это, конечно, свинство.
Костя ежедневно заходил к нам, а потом рассказывал ребятам, как идёт дело с высиживанием цыплят. Только он не говорил, что это мы с Мишкой устроили инкубатор. Он сочинил, что это какие-то другие ребята, из другой школы.
Однажды Витя Смирнов сказал:
— Ты бы познакомил меня с этими ребятами.
— А зачем тебе?
— Просто интересно посмотреть, что это за ребята такие. Вот нам бы таких в юннатский кружок! У нас сразу бы работа пошла. А то с такими ребятами, как Миша и Коля, ничего хорошего не выходит: дежурить не хотят, деревья нужно было сажать — не пошли, скворечен не делают…
— А они тоже деревьев не сажали, — сказал Костя и подмигнул нам с Мишкой.
— Ну, они — это другое дело: у них и без деревьев забот небось по горло.
Витя и не догадывался, что Костя рассказывал про нас с Мишкой.
А у нас на самом деле было по горло забот: из-за этого инкубатора мы совсем запустили уроки и получили по арифметике двойки.
Меня вызвал Александр Ефремович и за то, что я не сумел решить задачу, поставил двойку. Потом он вызвал Мишку и поставил ему двойку с плюсом. Конечно, мы урока не знали, но всё-таки было как-то обидно получить плохие отметки.
— Тебе ещё не так обидно, — говорил Мишка, — у тебя просто двойка, а у меня двойка с плюсом.
— По-моему двойка с плюсом всё-таки лучше, чем просто двойка, — говорю я.
— Ничего ты не понимаешь! Ну скажи, если к двойке прибавить плюс, разве от этого она станет тройкой?
— Нет, она так и останется двойкой.
— Для чего же ставится плюс?
— Не знаю.
— А я знаю. Плюс ставят для того, чтобы ты не думал, что тебя напрасно обидели. Вот — даже плюсика для тебя не пожалели! На сколько ответил, столько и поставили.
— Что же тут обидного?
— Как «что обидного»? Обидно то, что тебя считают глупым. Умному человеку можно поставить просто двойку — он и так поймет, что ничего не знает, а глупому нужно поставить двойку с плюсом, чтоб он не воображал, будто его обижают напрасно. То-то и обидно, что тебя считают глупым. А то ещё бывает двойка с минусом, — говорил Мишка. — Какой здесь смысл? Двойка означает, что ты ничего не знаешь. А разве можно знать меньше, чем ничего?
— Нельзя! — согласился я.
— Вот видишь! — обрадовался Мишка. — Двойка с минусом означает, что ты не только ничего не знаешь, но и не хочешь ничего знать. Если ты просто не выучил урока, тебе поставят двойку, а если ты известный лодырь, то тебе нужно закатить двойку с минусом, чтобы ты почувствовал. А то ещё бывает единица… — продолжал разглагольствовать он.
Но ему так и не удалось рассказать о единице, потому что Александр Ефремович рассадил нас на разные парты.
На последней перемене Женя Скворцов сказал:
— После уроков останьтесь, ребята! Будет сбор отряда.
— Мы не можем: нам некогда, — сказали мы с Мишкой.
— Нужно остаться, — сказал Женя, — будет о вас вопрос.
— Почему о нас? Для чего о нас вопрос ставить? Что мы такое сделали?
— На отряде поговорим, — сказал Женя.
— Ишь ты! — сказал Мишка. — Что это ещё такое: не успеешь получить двойку, как уж о тебе вопрос! Думает, он председатель отряда, так может обо всех вопросы ставить! Ничего, вот он получит когда-нибудь двойку, пусть и о себе ставит вопрос.
— Он не получит: он хорошо учится, — говорю я.
— А ты что его защищаешь?
— Да я не защищаю.
— Вот, придётся теперь оставаться! — говорит Мишка.
— Ничего, — говорю я. — Майка за инкубатором посмотрит.
После уроков мы остались на сбор отряда.
— Сегодня у нас вопрос об успеваемости и дисциплине, — сказал Женя Скворцов. — За последнее время некоторые ребята недисциплинированно ведут себя на уроках: вертятся, разговаривают, мешают другим. Особенно отличаются этим Миша и Коля. Их уже несколько раз рассаживали за это. Куда это годится? Это ведь безобразие! А сегодня совсем отличились: получили по двойке.
— И совсем не по двойке! У меня двойка с плюсом, — сказал Мишка.
— Невелика разница! — ответил Женя. — У вас и по другим предметам стали отметки хуже.
— У нас по другим нет двоек, только по русскому у меня тройка, — ответил Мишка.
— У него тройка с минусом, — подсказал Ваня Ложкин.
— А ты не лезь, когда не спрашивают! — сказал Мишка.
— Почему — не лезь? Я имею право высказываться: у нас сбор отряда.
— Так возьми слово и высказывайся.
— И возьму! Думаешь, не возьму!.. Ребята, я считаю, что у них плохая успеваемость потому, что они не учат дома уроков. Им что-то мешает учиться. Пусть они скажут, что им мешает.
— Ну, что вам мешает учиться? — спросил Женя Скворцов.
— Ничего нам не мешает, — ответил Мишка.
— Я знаю, что им мешает, — сказал Лёша Курочкин, — они разговаривают, и не слушают уроков, а дома тоже плохо готовятся. По-моему, их надо навсегда рассадить, чтоб они не разговаривали.
— За что нас рассаживать? — сказал Мишка. — Мы дружим… За то, что мы дружим, нас рассаживать?
— А что с вами делать, если вам дружба во вред? — сказал Сеня Бобров.
Тут Костя вступился за нас:
— Разве дружба может быть во вред? Дружба никогда не во вред.
— А у них такая дружба — что один, то и другой: один разговаривает, и другой разговаривает; один не хочет делать уроки, и другой тоже; один получил двойку, и другой тут же. Рассадить их, и дело с концом! — сказал Витя Смирнов.
