— медом намазано? Я тебе не раз говорила и ишо скажу: и не затевай ото там! Видела — нагородил. Вот время выберу — переломаю и повыбрасываю все с чердака. И не думай! Увижу — появятся голуби, — сразу головы поотрываю. И тебе и им. Так и знай. Самое последнее дело — голуби. Появятся — все пропало: и школа, и все. Ты погляди: хоть один порядочный человек возится с голубями? Ахромеев — што хорошего? Или ты хочешь быть, как Лама? Слазь, обедать будем.
Васька не отозвался.
— Ну и сиди, нам больше достанется. Губа толще — живот тоньше.
К вечеру только, когда все куда-то разбрелись, Васька вылез из своего убежища, вошел в комнату. На столе он увидел кусочек хлеба — его пай — и в эмалированной мисочке под тарелкой суп.
Подкрепился Васька, и на душе потеплело. И жизнь уже не казалась ему такой мрачной, какой была до этого. И мать… А что мать? Она добрая, заботливая. Гоняет Ваську? А кого не гоняют? Никиту крестная вон как муштрует. А тут еще ничего, жить можно. Когда на работу уйдет — так и совсем красота: сам себе хозяин.
Работа у матери чистая — сиделкой в больнице работает. Но это только так называется — сиделка. На самом деле она там совсем не сидит, все дежурство на ногах, за больными ухаживает: еду им раздает, уборку делает. Намается за день, домой приходит усталая, жалуется:
— Понагиналась я нынче, спина болит. Тяжелых больных много. Тот стонет и тот стонет, тому подушку поправь, тому «утку» подай. И напарница захворала — одной тяжело.
А иногда приходит — ничего, радостная. Даже гостинцы, бывает, приносит. Родственники передачи таскают больным, а те с сиделками делятся. И мать радуется не столько гостинцам, сколько доброму отношению к ней. Больные довольны ею, зовут ее ласково: Нюра, Нюша, Аннушка. Благодарности ей выносят. Обо всем она дома рассказывает, и Ваське приятно, что у него мать такая старательная, работящая, добрая к людям.
Васька любит свою мать, но молча, про себя. Она заботливая и красивая. Об этом все говорят, да он и сам видит. Черные блестящие волосы у нее всегда гладко расчесаны и скручены в тугой пучок на затылке. Брови шнурочком, лицо смуглое. А когда она подпудрится, губы подмажет — совсем становится красавицей. Говорят, что Васька на мать похож и потому он счастливый. Если сын в мать, а дочь в отца, значит, они счастливые. Но Васька этому не верит. Какое у него счастье? Отца нет, голубей мать держать не разрешает, шпыняет его постоянно за разные провинности, живут они трудно. Нет, не верит Васька в свое счастье, он считает себя самым разнесчастным человеком на белом свете.
Не очень радует его это сходство еще и потому, что Танька тоже, говорят, похожа на мать. Вот и разберись тут! Танька ведь совсем некрасивая, а может, даже и уродливая: рот большой, волосы прямые, жесткие. Ни в косы их заплести, ни лентой перевязать: косы тут же распрямляются, как стальная проволока, а лента сползает. На кого Васька хотел бы походить, так это на дядей, материных братьев, особенно на Гаврюшку — красивого, с волнистым чубом, парня.
Когда Васька был еще совсем маленьким, мать, уходя на ночное дежурство, всегда просила кого-нибудь из соседских девчат переночевать с детьми. Девчата охотно соглашались, особенно зимой, устраивали в хате «улицу». На эту «улицу» приходил и Гаврюшка с товарищами. Васька видел, как уважительно к Гаврюшке относились ребята, как млели перед ним девчата.
Но до Гаврюшки Ваське далеко — и мал еще, и шутить так смешно, как Гаврюшка, он не умеет, и волосы у него не будут так кудрявиться. Уж это-то он знает точно. Волосы у Васьки, как и у Таньки, жесткие, когда крестный стрижет его, всегда жалуется:
— Ну, Василь, теперь мне цельный день придется ножницы точить, — и долго отряхивается потом, вытирает глаза. — У кабана щетина и то мягче. Другой раз, если защитные очки не достану, буду тебя смолить, как поросенка.
Перекраснеет Васька, перетерпит и вскоре забывает. Бегает стриженый, своих волос нет, не видно, какие они у него, а Танькины на виду. К тому же Танька вредная: злая, крикуха, плакса и ябеда, и он никак не хочет, чтобы она была похожа на мать, а значит, и на него. Ваське больше по душе Алешка — добродушный белобрысый пацан. Алешка — в отца. Ласкает его мать, приговаривает:
— Маленький мой, радость моя светленькая. Тебя мне отец на память оставил.
Подойдет Васька к большой увеличенной фотографии отца, смотрит, ищет сходство с Алешкой и не находит. Отец на фотографии суровый, с усами и вовсе не белобрысый. Да и живого отца Васька помнит еще, смутно, но помнит. Котельщиком в паровозном депо работал, котлы ремонтировал. Как-то пришел с работы, снял грязную одежду в сенях, умылся, взял Ваську и поднял до самого потолка.
— Расти большой — вот такой!
Ваське радостно и боязно было, мать заступилась за него.
— Перепугаешь ребенка.
А потом отец уехал куда-то надолго, и оттуда привезли его прямо в больницу. Васька ходил с матерью проведать. В белой палате лежал он бледный, с провалившимися глазами, говорил тихо, тяжело. Пока отец с матерью разговаривали, Васька занялся вентилем на батарее. Крутил его, крутил, пока не уронил на пол круглое колесико вентиля. Оно громко загремело в больничной тишине и покатилось под койку. Васька перепугался, мать ударила его по рукам, но отец сказал:
— Не бей…
И все, больше отца живого он не видел, привезли его домой в гробу. Мать долго плакала, причитала:
— На кого ж ты меня покинул с малыми детями?..
После уже Васька узнал, что отца посылали в деревню помогать колхоз организовывать. Кулаки ночью подкараулили его и избили палками.
— Все унутренности отбили, — говорила мать.
Алешка родился вскоре после смерти отца…
Смотрит Васька на фотографию — нет, не похож на него белоголовый Алешка.
— Похож, похож, — упрямится мать. — Копия. То у отца волосы темные от копоти, работа у него была такая.
Васькина мать — чистюля. Детей гоняет, чтобы умывались как следует, уши заставляет мыть, ноги — каждый вечер.
— Заведутся цыпки — самим же хужее: болеть будете.
За стол с грязными руками не пустит.
— Грязь — самое последнее дело. От нее все болезни, — наставительно говорила она. — Главный врач нам лекцию читал: холера — от грязи, тиф
