33
Ночь была очень светлой — началось полнолуние. Яркий лунный диск щедро освещал окрестности серебряным, призрачным сиянием. Было тихо, лишь изредка запоздавшие машины с пронзительным ревом проносились мимо, ослепляя фарами и оглушая стоящих у обочины.
Два автомобиля припарковались у самой кромки леса — старенький «Запорожец», который мог бы быть экспонатом коллекции древностей, и солидный, внушительный джип, чьи лакированные детали импозантно поблескивали в лунном свете. Эта парочка напоминала Слона и Моську: казалось, еще минута, — и «Запорожец» зайдется заливистым лаем, наскакивая на своего автомобильного соседа.
У дверей машин топтались их владельцы — мерцающие огоньки сигарет освещали напряженные лица. Мужчины смотрели в разные стороны, явно избегая общения. А невдалеке, ближе к лесу, происходил процесс передачи «пленных». Две пары стояли друг против друга — Наталья Анатольевна с Ромой и Ирина Степановна с Юлей.
Думали ли дети, что знакомство с родителями будет таким драматичным! Эти самые любящие родители сейчас крепко сжимали руки своей «добычи», словно боялись, что птички могут ускользнуть. Разговор взрослых был резким и грубым.
— Я бы на вашем месте последила за дочерью! А то уж очень она свободного поведения!
— А я бы на вашем месте не совала нос в чужие дела, а позаботилась бы лучше о сыне! Купила бы ему новые джинсы, например. А то смотреть противно — он же у вас просто оборванец!
Взрослые ругались, а подростки смотрели друг на друга. Они ничего не слышали, потому что оказались в своем, особенном мире. Они молчали, говорили только глаза — широко открытые, взволнованные, счастливые. Итак, их встреча все-таки состоялась — в первый раз после того злосчастного пожара. Совсем не так, как представлялось в мечтах, но все-таки они видели друг друга и стояли почти рядом — так, что можно было чувствовать дыхание и слышать биение сердца. Обоих била дрожь, но не от холода, а от внутреннего возбуждения и восторга. Они были наэлектризованы, заряжены близостью — казалось, если коснуться друг друга, произойдет разряд молнии или взрыв. Юля забыла про костыли и про боль в ноге, Рома не замечал зуда от заживающих ожогов. Они просто стояли и смотрели друг на друга — ненасытно и жадно, как умирающие от жажды — на воду, умирающие от холода — на огонь, умирающие от голода — на хлеб. Да, они были так же необходимы друг другу, как вода, хлеб, огонь — то, без чего немыслима жизнь. И несмотря на усталость, холод, темноту, ругань взрослых, они были счастливы. Они готовы были бы простоять вот так, неподвижно, молча, целую жизнь. Они не думали о прошлом, не строили никаких планов на будущее — все это осталось там, в мире кричащих, суетливых взрослых. А в их мире была только ошеломляющая радость встречи, возможность просто смотреть друг на друга, шептать любимое имя.
«Ты самый-самый!» — кричали восторженные, сияющие глаза Юли.
«Ты прекрасна, как звезда!» — говорили им восхищенные глаза Ромы.
«Ты — единственный и навсегда!» — «Без тебя я не смогу жить!» — «Полетели?» — «Давай!»
Было странно, что взрослые совершенно не замечают этот переливающийся, рвущийся из юных душ восторг. Отцы продолжали нервно мусолить сигареты, матери в выяснении отношений уже перебрались с повышенных тонов на крик.
— Ты моего сына не получишь, так и знай!
— Да кому он нужен! Оставь свое сокровище себе. А вот о дочери моей и думать не смей!
— Тоже мне, испугала, аристократка недоделанная.
— Оборванка!
— Выскочка!
— Побирушка!
Казалось, еще немного — и они вцепятся друг в друга. Но до этого все-таки не дошло. Когда запас оскорблений и ругательств был исчерпан, накал страстей пошел на убыль. Разгоряченные женщины тяжело дышали, но, выговорившись, замолчали. Юные пленники почувствовали, как ослабла хватка сжимавших их пальцев. А потом со словами «Отправляйся к своей мамочке!» их отпустили.
Но, вместо того чтобы броситься к мамочкам, подростки, словно две выпущенные из лука стрелы, ринулись навстречу друг другу. В один прыжок преодолев разделяющее их расстояние, они с силой врезались друг в друга и тут же слились, сплелись в одно ошалевшее от счастья двухголовое существо с четырьмя руками и четырьмя ногами, одна из которых была в гипсе.
— Я тебя не отпущу, — прошептал дрожащий Рома, вдыхая запах нежных девичьих волос.
— И я тебя! — вторила ему трясущаяся Юля, уткнувшись в забинтованную мальчишескую грудь.
Им казалось, что если они сожмут друг друга вот так, крепко-крепко, они срастутся, соединятся навек, и никто никогда не сможет их разлучить.
Оторопевшие родители замерли в растерянности.
— Рома… Ромочка, что ты делаешь! — голос Ирины Степановны был робок и неуверен, это был совсем не тот голос, что еще пять минут назад выкрикивал грубые ругательства: — Сынок, пойдем… Нам надо ехать.
— Юленька, дурочка, отойди от него! — увещевала дочь Наталья Анатольевна. — Есть у тебя хоть капля гордости!
Они кружили вокруг обнимающихся влюбленных, как вертолеты над пожаром — и спасать нужно, и приблизиться невозможно. И тогда мамы обратились за помощью к папам:
— Петя, ну сделай же что-нибудь!
— Игорь! Что ты стоишь как пень! Помоги же!
Влюбленные поняли — сейчас разлучат. Сейчас их невероятно яркому, но короткому счастью придет конец. И тогда они решили, в одном последнем и отчаянном усилии:
— Давай убежим!
Со стороны это выглядело трогательно и нелепо — перебинтованный парень и хромая девочка, взявшись за руки, вдруг рванулись из круга взрослых в безумной надежде убежать, ускользнуть, раствориться в темноте. Конечно же, Юля тут же споткнулась, упала, и тогда Рома подхватил ее на руки и, сгибаясь под тяжестью ноши, побежал прямо в темный спасительный лес. В какой-то момент показалось, что у них получится и они действительно исчезнут, потеряются в густой темноте…
…Но высокий силуэт вырос на пути у Ромы, и усталый, глухой голос Юлиного отца произнес:
— Все, ребята. Хватит. Кончай.
И тут же рядом вырос силуэт отца Ромы.
— Да, ребята, поиграли и хватит.
Ромка все еще не отпускал Юлю, а она все еще цеплялась руками за его шею, но было ясно — у них не получилось.
— Иди в машину, дочка, — скомандовал Петр Васильевич.
Но Юля все еще медлила, не в силах оторваться от Ромы.
— Сын, нам пора.
Это были уже другие голоса — любящих и усталых родителей. И дети подчинились. Юля оторвалась от Ромы, и теперь они стояли рядом, держась за руки.
— Ты вот что, парень, — Петр Васильевич говорил медленно и глухо. — Извини, что так вышло. Я не знал, что это не твоя картинка испортила мою стенку.
— Да ладно, — буркнул Рома, хотя в душе ему было приятно это извинение.
— И супругу мою тоже извини. Женщины все так близко к сердцу принимают…
С трудом, будто разрывая живое мясо, Юля высвободила руку из Роминой ладони и подошла к отцу.
— И ты, Юля, извини нас, — подал голос Игорь Борисович. — Надеюсь, ты не обиделась на нашу маму. Она такая вспыльчивая! Но и отходчивая. Наговорит в сердцах невесть чего, а потом сама же и переживает.
— Да я ничего и не слышала, — честно ответила Юля. Прижимаясь к отцу, она все еще не могла оторвать глаз от Ромы.
— Вы вот что, ребята, попрощайтесь, — казалось, слова даются Юлиному отцу с трудом. — Юля сейчас уезжает…
— Уезжаю? Куда? — всполошилась девочка.
— За границу. В Германию. Мы с матерью решили, что так будет лучше… Нам всем надо взять перерыв и отдохнуть после того, что произошло. И не спорь, пожалуйста, я прошу! — словно пресекая возражения, Петр Васильевич потянулся к карману рубашки — туда, где держал сердечные таблетки.
Этот красноречивый жест остановил Юлю и охладил Рому. С опущенными глазами, спокойные, словно мертвые, они подошли друг к другу и почти безучастно чмокнули в щечку. А потом разбрелись к своим машинам.
Невероятную любовную историю Костя Елочкин выслушал с горящими глазами. В какой-то момент он поймал себя на том, что забыл, кто он и чем занимается: ему было просто интересно слушать об этих удивительных приключениях. Похоже, те же чувства испытывали и усатый пожилой водитель, и лохматый, средних лет оператор, который за все время, пока ребята, перебивая друг друга, выкладывали все новые и новые подробности, так и не расчехлил камеру.
— Ну, жесть! Бывает же! — только и мог периодически выдыхать Костя.
— Да, — вздохнул водитель. — Со стороны посмотреть — ребят жалко. А вот если бы моя младшая вдруг решила не пойми с кем гулять — своими бы руками придушил гада.
— Все вы такие, взрослые, — вздохнула Эмма. — Вроде бы и любите нас, а как дойдет до нормальной жизни — придушить готовы.
— Это ты по молодости, дочка, возмущаешься. А как своими детками обзаведешься, мысли другие в голове появятся. Любовь любовью, а если хочешь с человеком жизнь прожить, смотри, насколько он тебе подходит. Одного вы поля ягоды — уживетесь, а нет — так ничего путного и не выйдет. Поверь. Это — жизнь, и никуда от нее не денешься.
