И просчитался. Не учел оставшихся после всех побоищ запасов фуража. Не подумал, что военная тайна этой Родины и в том, в частности, состоит, что народ, если ничего нет, может какое-то время на фураже продержаться. А потом насадит, где только можно, стратегической картошки и уж на картошке-то!..
4. СЕРАЯ ПТИЧКА С КРАСНЫМ ПЯТНЫШКОМ ВО ЛБУ
В некотором царстве, в некотором государстве, где строго, но справедливо правил на том историческом этапе славный государь Владимир Мелкий из династии ГРУ, жили себе да поживали некие Иванушка и дед.
В целом-то царило в их доме полное взаимопонимание, и были они, что называется, не разлей вода, расставаясь ненадолго, сразу принимались люто тосковать друг по дружке, однако все же случались промеж них изредка размолвки по разным поводам. Притом вовсе даже не принципиальным. И всегда из-за Ванькиных вредности да упрямства, которые сидели в нем заместо характера. Потому что характер-то у человека в процессе жизни выковывается, а вредность и упрямство сразу при рождении выдаются. Если не раньше. И вот однажды они так сильно поссорились, как никогда прежде не ссорились.
А все началось с того, что Иванушка с некоторых пор вдруг полюбил развинчивать дедовым инструментом всякие механизмы. Это он таким образом готовился механиком стать, когда вырастет, и машину времени построить да вечный двигатель, хотя у самого силенок пока даже на разборку не хватало, и, в сущности, развинчивал-то все дед, а внук только указывал, какой винтик или гайка — следующие. Нет, на «Ёшкиного коня» Иванушка не покушался, может, потому, что деду так и так эту допотопную мотоциклетку едва ли не каждый день ремонтировать приходилось, однако три давно поломанных и валявшихся без всякого смысла будильника да портативную печатную машинку «Москва-2М», исправную, только морально устаревшую до неприличия, они добросовестно разукомплектовали. И хотя подобная работа уже давным-давно ни малейшего удовольствия не доставляла, проделал ее дед под руководством внука совершенно безропотно, как и многое другое проделывал — только б своего бесценного ублажить.
«Москвы-2М» им хватило аж на три дня, и дед потом даже искренне изумлялся — до чего ж большая номенклатура была, а с виду ни за что не подумаешь! Однако больше пригодных для разборки механизмов в доме не осталось. Не считая, само собой, тех, что функции свои исполняли исправно и ни в какой профилактике, ни в каком тем более ремонте не нуждались. Правда, дед в глубине души держал-таки один вариант: пожертвовать внуку пылесос «Урал». Но только в самом крайнем случае! Да заодно уж и самому посмотреть, что там внутри. Моторчик, если свинтить назад не удастся, можно приспособить для чего-нибудь…
А внук и покусился на святое. На дедов ноутбук. Тоже, конечно, морально устаревший — хотя так устареть, как «Москва-2М», само собой, у него возможности не было — и тоже вполне еще годный. Для незатейливых стариковских забав — порнушку там под настроение поглядеть тайком от внука, сграфоманить чего-нибудь на досуге в надежде, что Иванушка, когда вырастет, прочитает и оценит масштаб загубленного таланта.
В общем, встал дед грудью на защиту своего достояния. И препирались они с внуком минут десять. И ни который не уступает ни которому. Коса, как говорится, — на камень. И рассердился Ванька страшно. Да как треснет деду по лбу Годзиллой. Трансформером таким, дедом же подаренным. Он, по счастью, пластмассовый был, но тем не менее — Годзилла.
И дед — от неожиданности больше-то — как грянул оземь! В смысле, пал. И мгновенно превратился в меленькую серенькую птичку с красным пятнышком во лбу. Чечетками такие птички называются, а по-местному — чеханками. «Чик-чирик!» — и выпорхнул дед в форточку. Иванушка, конечно, сразу за порог. Боялся, что старый уже пропал из пределов видимости, но тот, оказывается, на ближайший тополь уселся и внука ждал, чтобы сказать ему прощальное слово.
И говорит, стало быть, дед с дерева человеческим голосом:
— Прощай, мой любезный внучек. Любил я тебя так, как уж никто и никогда любить тебя не будет. Но сегодня ты меня обидел смертельно. Поэтому я превратился в птичку, которую ты сейчас видишь и слышишь, и теперь от тебя улетаю.
— Куда улетаешь-то, если не секрет?
— Не секрет. Да у меня от тебя отродясь секретов не бывало. Будто не знаешь. Короче, надумаешь повиниться, ищи меня за морем-окияном на острове Непьяном. Найдешь да прощения попросишь — может, обратно дедом стану. И вернусь домой. А может, и не стану, и не вернусь. По обстоятельствам, короче…
— А где он, остров-то этот?
Но ничего больше не сказала Иванушке маленькая серенькая птичка с красным пятнышком во лбу. Ни человеческим голосом, ни другим каким. Лишь печально так чирикнула опять и вспорхнула. Только ее и видели. Растаяла в мутном небе…
День ли, два ли проходит, приезжают Иванушкины родители проведать обоих. И деда-то и нет!
— Куда девался? — спрашивают недоуменно. — Неужто тебя одного без пригляда оставил? Вроде такой безответственности за ним прежде не водилось…
— Улетел, — отвечает Иванушка своим обычным невозмутимым голосом. Уж он такой — может, в душе все кипит, а вида ни за что не подаст. Кремень. Или стесняется чувства проявлять.
— Как — «улетел»?! — опешили родители.
— Нормально. По воздуху.
— Говори толком, Ванька! — не выдержала Ванькина мама, потому что, во-первых, дед ее родным отцом был, а во-вторых, потому что была эмоциональней папы, в которого Иванушка, в смысле сдержанности эмоций да чувств, очевидно, и уродился. — Дед никогда раньше такой моды, чтоб улетать, не имел!
— Так я и говорю: грянул оземь, превратился в маленькую серенькую птичку с красным пятнышком во лбу и — в форточку.
— Как это «грянул»? И с чего — вдруг? И откуда красное пятнышко во лбу?
— Ну, это я его — по лбу… Годзиллой… Нечаянно.
— Ох, я тебе щ-щас врежу, несносный мальчишка! Небось, слышал — «за нечаянно бьют отчаянно»?
— Ну, слышал… Ну, врежь… Пользуясь тем, что я не могу ответить тем же. Но должен напомнить — дед бы не одобрил. Он был убежденный противник телесных наказаний и тебя саму ни разу в жизни — даже пальцем… И — никого…
— Ты, Ванька, ври, да не завирайся, елки зеленые! — подал-таки голос отец и даже позволил себе то единственное в своем роде ругательство, которое, воспитанный в старых традициях, мог позволить себе в присутствии женщин, детей и родственников. — Такого в природе не бывает, чтобы человек — в птичку…
— Ну, это, Андрюша, — перебила отца мама, — ты зря. Плохо нашего деда знаешь. А он, сколько его помню, не то чтобы оригинальничал всю дорогу, однако повторяться ужасно не любил. От банальщины его просто выворачивало. Так что… Хотя — в птичку… Это уж, пожалуй, возрастное…
— А куда полетел-то? И когда вернуться обещал? — Это она опять — к Иванушке. — Не мог же дед улететь молчком, потому что вообще не может — молчком!
— Не может, ага. — Иванушка почесал затылок, соображая, видимо, как бы так сформулировать, чтобы — не слишком… Но ничего не придумал — словарный-то запас пока не ахти, да и хитрости еще убедительной не нажил. И выложил слово в слово.
— М-м-да…
Но задумываться надолго мама обыкновения не имела. Да и о чем тут задумываться — дело ясное. В общих чертах. Она б на месте деда, может, — тоже. Хотя вряд ли. Она б скорей всего впрямь «врезала», потому что отцовский оппортунизм — ей не указ. Тем более что у нее — высшее педагогическое, а у отца, считай, — никакого. Врезала бы, наказала бы паршивца материально как-нибудь и заставила прощения просить. И попросил бы как миленький.
— В общем, так, Ванька… — Мама в такие моменты совершенно искренне думала, что выражает обоюдное родительское мнение, сформированное в процессе взвешенного и всестороннего обсуждения, и такое с женщинами случается всегда, если оно им позволяется. — Крепко ты деда обидел. Крепко. Деда, который тебя… Сам знаешь. Который тебе… Да и это ты знаешь не хуже. И я не вижу нужды в наших с папой подсказках. Ты уже почти взрослый… Что думаешь делать?
— Пойду.
— Куда?
— Куда глаза глядят.
— Зачем?
— Деда искать.
— А — устанешь?
— Отдохну и — дальше. Пока не найду.
— А найдешь — что скажешь?
— Больше не буду так делать.
— «Прости, милый дедушка!» — не удержалась от подсказки мама.
— «Извини, дед», — скажу.
— Ладно, сойдет и это, раз уж ты такой, — неожиданно легко отступила мать. — Но искать наобум — никогда не найдешь.
— Сам знаю. Спрашивать у всех буду.
— Для начала, — это опять подал голос скупой на слова папа, — надо в атласах посмотреть. Боюсь, что Непьяных островов не один. Подозреваю, что все эти острова маленькие и не на всякие карты нанесены. Кроме того, совсем не представляю, как остров с таким названием может очутиться за морем-океаном. Уж больно оно… Сухопутное какое-то. Больше годится для островка на реке или на озере…
