— Тебе-то какое дело? — возмутился я.
— Завидую, — сказал Гаврилыч. — Ты можешь в лес спокойно ходить. Тебе волков бояться нечего.
— Потому, что здоровый, как буйвол? — спросил я. От пропарки с веником тело у меня приятно размягчилось, и мне показалось, что мои мышцы распирает небывалая сила.
— Не поэтому, — сказал Гаврилыч.
— А почему?
— Ты настолько тощий, что волк наверняка подумает: «Этого человека кто-то до меня уже съел. Одни кости остались. Об него все зубы сломаешь».
Маленький, а зловредный этот Гаврилыч! Когда подошла моя очередь парить, я ему за волка изо всех сил веником по спине выдал. А он ничего, не обиделся. Только лежал и кряхтел свое: «Где мои пятнадцать лет?» Вот чудак!
Если не считать, что у меня после парной действительно почти совсем прошла боль в мышцах, больше интересного о бане писать нечего.
Между прочим, я нарочно не пишу об ученье и о разных пионерских делах. У меня сейчас силы тютелька в тютельку, только и могу про себя записывать. Да и то не каждый день. А потом, врать нечего, в последнее время я почему-то ленивым стал.
***
В школе около спортивного зала повесили огромное объявление о зимней спартакиаде по ГТО. В объявлении сказано, что сначала все пойдут в городской парк сдавать нормы ГТО по лыжам, а после окончания соревнований состоится вечер отдыха.
Нашему классу поручили подготовить к этому вечеру акробатическую пирамиду. Тренировать ребят согласился Сашка Иванов.
Пирамида должна быть трехэтажная. Внизу будут стоять самые здоровые ребята, у них на плечах еще трое — поменьше. Верхнее место мое. Лично я думаю, что Сашка нарочно забуксировал меня на самую верхотуру, чтобы посмотреть, останется от меня что-нибудь или нет, если я оттуда свалюсь.
Чем больше я узнаю Сашку, тем ненормальнее он мне кажется. Наверное, от гимнастики у него мозги съехали набекрень. Это потому, что на тренировках он вверх ногами ходит.
Недавно я на собственном опыте убедился, что у Сашки» как говорится, не все дома. Я спросил его:
— Зачем тебе надо, чтобы я в пирамиде выступал? Я и без нее скоро лопну от кефирной кислоты.
— Не лопнешь, — сказал Сашка. — Стоять на верху пирамиды силы не требуется, смелость нужна. Я же обязан развивать тебя гармонически. Чтобы в тебе не одна только сила была, а еще и морально-волевые качества, как положено по ступеньке ГТО «Смелые и ловкие». Вообще-то, мне противно с тобой заниматься, но раз мне дали пионерское поручение — деваться некуда, приходится терпеть.
— Это почему же тебе противно со мной заниматься? — спросил я. — Разве я хуже других?
— Может, и не хуже. Я не знаю. Мне не нравится, что на словах у тебя одно, а на деле другое получается.
— Значит, я трус?
— Я не говорю, что ты трус. Ты какой-то такой, что с тобою дружить неохота.
Меня это, конечно, здорово задело, и я сказал ему:
— Тогда почему же ты в бане меня другом назвал? Врал значит?
— Я как-то не подумал, — сказал Сашка. — Назвал — и все. Если хочешь, в следующий раз, в бане, я при всех свои слова обратно возьму.
— Лично мне, — заявил я Сашке, — наплевать на твое мнение. Но, если надо доказать, какой я есть на самом деле, я могу хоть сейчас выпрыгнуть из окна. Ну что, прыгнуть?
Я думал, что Сашка станет отговаривать меня, а он только усмехнулся:
— Валяй, прыгай.
Я, конечно, прыгать не стал. Я не такой глупый, чтобы из окна третьего этажа на голый асфальт прыгать. Но разве можно после этого считать Сашку нормальным человеком?
На репетициях я пока лишь присутствую и ничего не делаю. Ребята строят пирамиду, и Сашка сам, вместо меня, карабкается наверх. Я сижу в зале как фон-барон, смотрю и радуюсь, когда у них не получается. Чем хуже у ребят выходит пирамида, тем лучше для меня. Ведь пирамиду могут отменить, если она будет плохо получаться.
Я не то, чтобы совсем против пирамиды. Мне, можно сказать, безразлично, будет она или нет. Я не хочу в ней участвовать потому, что пирамида — это тоже физкультура. А если бы я вдруг захотел участвовать — значит, я не принципиальный человек и мне грош цена. Нет уж, добровольно заниматься физкультурой меня ни за какие коврижки не заставишь!
На прошлой репетиции пирамида развалилась так неожиданно, что Сашка не успел вовремя спрыгнуть и здорово грохнулся сверху. Хорошо еще, что на полу лежали гимнастические маты. Сашка, наверное, перебил себе дыхание. Минуты две он лежал на спине и ничего не мог сказать, только глаза таращил. Ребята столпились вокруг него, а Федор встал на колени и начал делать Сашке искусственное дыхание. Я тоже влез на сцену, чтобы посмотреть: живой Сашка или не живой. Если бы я так грохнулся, меня бы, кажется, по кусочкам пришлось бы собирать.
Когда Сашка падал, врать нечего, я испугался. Но когда, после искусственного дыхания, он сел и затряс головой, как собака после купания, тут я, не знаю почему, начал смеяться.
Это был прямо-таки идиотский смех. Чем больше я пытался остановиться, тем сильнее смеялся. Даже икать начал. Ребята смотрели на меня, как на сумасшедшего. Наверное, в этот момент я, действительно, был не в себе. Федор зашипел на меня!
— Это тебе надо было стоять на верху пирамиды, а не Сашке. Он из-за тебя чуть не разбился, а ты ржешь!
— Ничего, ребята, — сказал Сашка. — Все в порядке. Мы сейчас еще несколько раз повторим. Только пусть нижние покрепче держатся друг за дружку. Если не сорвемся, на следующей тренировке можно Тимку наверх ставить.
И ребята снова начали строить пирамиду. Только теперь я не пошел в зал, а остался на сцене. У меня было такое состояние, как будто я не смеялся только что, а плакал. Я все время наблюдал за Сашкой, чтобы в случае падения успеть прийти к нему на помощь.
Но пирамида у ребят получалась хорошо, и моя помощь Сашке не потребовалась.
***
Наконец-то и на мою долю выпало счастье!
Я уже говорил, что если на наш класс нападает мода, то пиши пропало — все перезаразятся. Так вышло и с буксированием по физкультуре.
Сначала ребята не давали покоя только мне одному. На перемене кто-нибудь из них незаметно подкрадывался, делал вид, что в руках у него иголка и — тык меня в бок! Я, конечно, подпрыгивал, как очумелый, потому что Сашка успел здорово натренировать во мне рефлекс на иголку. Мои прыжки выглядели ужасно глупо, но ребятам они почему-то нравились.
Потом пошла мода тренировать по Сашкиной системе друг друга на уроках.
Со стороны посмотреть — это сплошная комедия, когда полкласса держится в упоре на руках. Учителям ничего не видно. Им кажется, что все сидят нормально. А на самом деле ребята чуть не лопаются от натуги.
В общем, учиться стало веселее.
Сегодня на первом уроке Федор без зазрения совести допекал иголкой Таньку. К концу урока он довел ее до такой степени, что еще немного — и Танька разревелась бы. Сашка все видел и, по-моему, переживал за Таньку. Тут врать нечего, у нас все знают, что Сашка неравнодушен к Таньке. Только заступиться за Таньку в открытую Сашка не мог. Если бы он это сделал, то полностью разоблачил бы себя и опозорился на всю жизнь. Поэтому Сашке оставалось одно — молча злиться на Федора.
Я посочувствовал Сашке. Я знаю, что такое любовь. Потому что сам в молодости, еще в детском саду, любил одну девочку — у нее была пропасть заводных игрушек. Но потом все игрушки поломались, и эта глупость у меня прошла насовсем.
На перемене Сашка не погнал меня, как обычно, в спортивный зал на подтягивание. Он отозвал Таньку к окошку в коридоре, и они там прошушукались о чем-то до самого звонка.
Лично я человек не любопытный. Просто как-то нечаянно получилось, что я несколько раз прошел мимо Таньки и Сашки и услышал, как Танька пригрозила:
— Ну, Федор, погоди!
— Главное, не давай ему передышки, — посоветовал Сашка.
Следующим уроком была география. Нину Петровну, нашу географичку, мы уважаем. Географию она знает, как свои пять пальцев. На ее уроках интересно — кажется, что не в классе сидишь, а совершаешь кругосветное путешествие.
И вот урок начался. Мы сели. И Федор сел Только он не просто сел. Он как сел, так сразу заорал благим матом: «А-а-а!» И так подскочил, что парта вместе Танькой подпрыгнула вслед за ним.
— Что с тобой? — спросила Нина Петровна.
— Та-та-та… — сказал Федор.
Тут я подумал: «Если сейчас Федор нажалуется ш Таньку, ом мне больше не друг. Пусть с таким доносчиком, кто хочет, тот дружит, только не я».
— Та-та… — снова затянул Федор. Потом, наконец, выговорил: — Тарантул!
Мы так и повалились на парты. Нина Петровна спросила:
— Какой тарантул?
— Обыкновенный, — ответил Федор. — Мне почудилось, что он под партой сидит. Здоровенный! Жало у него — во какое!
— Хватит дурачиться, — сказала Нина Петровна, — садись.
