— Без института?.. — улыбнулся папа. — Тогда собирайте лекарственные травы. Подорожник, например.
— И потом послать подорожник Фонду? — спросил Владик. Он думал, что Фонд — это такой человек.
— Не Фонду, а в Фонд. Это такая организация — Фонд мира, — сказал папа. — Сдайте в аптеку траву, вам заплатят деньги. И деньги пошлёте — ваши, как говорят, кровные. Получится двойная польза: лекарство — людям, а деньги — в Фонд мира.
Назавтра рано утром мы пошли рвать подорожник. Жили мы тогда на даче. Этой травы у каждой дороги полно. Мы позвали с собой Аньку. Она хорошо считает.
Анька сразу взяла на себя командование. Мы не спорили. Мы же не играли.
Мы стали рвать подорожник, которого везде полно и его можно назвать подножник. Он растёт везде, где ходят люди. Анька срезала листья ножницами, а мы рвали так, руками, и ножки у листиков тянулись на длинных и тонких жилах, как резиновые. Мы собрали большущий целлофановый пакет за час или чуть меньше. В общем, быстро. И пошли в аптеку сдавать.
Я много раз был в аптеке. Покупал лекарства, вату, гематоген и леденцы от кашля — они очень вкусные. Но никогда никаких лекарств в аптеку не носил. Я немного трусил, и был очень рад, что командует Анька, а не я: командиру всегда страшнее.
Мы зашли в маленький зал аптеки, где запахи разные-разные. И все яркие, как марки из разных стран.
Анька торжественно остановилась в середине зала:
— Здравствуйте, товарищи! А скажите, пожалуйста, можно ли сдать лекарственную траву подорожник?
Её голос перемешался с запахами в гулком зале старой аптеки. Мне показалось, что сейчас аптекари начнут качать головами: зачем ты так кричишь, девочка? Но ничего неприятного не случилось. А полная кассирша в очках, которая сидела в своей стеклянной загородке, как рыба-телескоп в аквариуме, сказала:
— Это вам надо идти к заведующей.
И объяснила, куда идти. Оказалось, что рядом со входом в аптеку была ещё одна дверь, которую я никогда не замечал. Как будто её только что специально прорезали для нас.
Мы постучали в дверь, но никто не отозвался. Тогда Анька потянула ручку. Дверь только чуть-чуть приоткрылась. У неё была зверская пружина. Тогда мы схватились за ручку все вместе и открыли дверь…
Заведующая поставила на круглый стеллаж с лекарствами чашку с чаем и спросила:
— Что у вас ко мне, дети?
— У нас подорожник, — сказал Владик и чихнул, потому что здесь был очень сильный запах, который щекотал нос.
— А, траву принесли? — сказала заведующая.
Она взяла протянутый Анькой пакет:
— Такая трава не годится.
— Почему? — спросил я.
И тогда заведующая объяснила, что аптека принимает только сушёную траву. И рассказала, как её сушить.
Мы пошли домой и особенно не расстраивались, потому что теперь точно знали, что траву действительно принимают. И узнали ещё другие травы, которые можно сдавать: мать-и-мачеху, тысячелистник, пастушью сумку…
Хотя мы и не успели послать деньги к шестому августа, но папа успокоил нас. Он сказал, что человек должен быть всегда добрым и всегда бороться за мир, а не только в какие-то дни.
И тогда мы набрали столько травы, что завалили все комнаты и мансарду. Только для прохода оставили узенькие полоски на полу. А чтобы всё было по правилам, занавесили все окна одеялами — иначе на траву действуют солнечные лучи и она портится.
Целую неделю у нас в доме пахло как на сеновале — трава ведь высыхает долго. Мы как могли торопили её: ворошили и переворачивали каждый листик, как блины на сковородке. Мы устраивали сквозняки и даже обмахивали траву кусками фанеры.
И вот наконец мы уложили нашу зелёную драгоценность в бумажные самодельные кульки. Их получилось девятнадцать штук. Это была целая гора кульков. Мы сложили их в авоську, погрузили на Анькин складной велосипед «Салют» и тронулись в путь. Мы с Владиком были охраной этого каравана. И у него, и у меня в тайных карманах лежали ненастоящие наганы и настоящие складные ножики.
Траву у нас принимала наша знакомая заведующая. Она ушла взвешивать кульки в какую-то комнату. Мы все трое думали только об одном: сколько нам заплатят.
Вышла заведующая и протянула деньги Аньке.
— Вот, — сказала она, — здесь рубль пять за подорожник и семьдесят копеек за мать-и-мачеху. Всего…
Она не успела сказать, как Анька удивлённо вскрикнула:
— Рубль семьдесят пять?
Мы вышли из аптеки, даже не сказав до свидания. Какое-то время мы не разговаривали. Но каждый думал об одном: так много травы и так мало денег.
— Ну что, пойдём на почту? Будем деньги посылать? — спросил я своих приунывших товарищей так, как будто сильно сомневался, нужно ли вообще идти на почту с этой жалкой суммой. Ведь мы, честно говоря, надеялись, что заработаем кучу денег.
И у самой почты мы стали совещаться — прилично ли посылать на такое великое дело рубль семьдесят пять копеек.
— Хотя бы сто рублей, — сказал Владик.
— Сто… А тыщу не хочешь? — спросила Анька и добавила: — Было хотя бы десять рублей для ровного счёта.
А мне почему-то нравилась сумма двенадцать рублей, она какая-то такая — и не большая и не маленькая.
Так, совещаясь, мы вошли на почту. А совещались мы громко, и на нас сразу обратили внимание. На почте было мало народу, потому что не у всех каникулы.
— Так, ребятки, зачем пришли? За лотерейными билетами? — спросила нас тётенька, которая сидела под вывеской «Приём ценной корреспонденции».
— А у нас не корреспонденция, — сказала Анька, — у нас деньги.
— Это тоже ко мне, — сказала тётенька. — И давайте поскорее, а то я закрываюсь на обед.
Когда она так сказала, то отступать уже было поздно. Да ко всему оказалось, что тётенька знает адрес Фонда мира. Она сказала, что каждый человек должен знать этот адрес. И назвала нас молодцами. А когда мы ей рассказали, откуда деньги, она ещё раз назвала нас молодцами. И что-то сказала другой тётеньке. Та высунулась из своего окошка и посмотрела, как мне показалось, с восхищением. От этого нам стало повеселей.
На улице мы долго рассматривали настоящую квитанцию, в которой было написано, что от гражданки Шубкиной принято… сами знаете сколько. А в графе «куда» было написано красивым почерком «Фонд мира».
И тут Владик, который долго с разных сторон разглядывал квитанцию, сказал очень хорошо. Он сказал, что, правда, мы послали немного. Но ведь на Земле живёт столько народу — никто даже точно не знает! И если каждый житель пошлёт хоть один рубль, то это получится так много, что и представить невозможно. Тысячи и миллионы!
Лепили мы из мокрого песка пироги: девчонки очень просили. Потом надоело нам это дело. Владик первый сломал пирог и крикнул:
— Кто будет играть в двенадцать палочек?
— Я буду, — сразу без споров и разговоров согласилась Анька, которая сама и заставляла нас печь эти пироги.
И все закричали: «И я! И я!» — с таким удовольствием, что непонятно, как до этого мы полтора часа на кулинарное дело убили.
Владик сказал:
— Сначала надо посчитаться, кому водить, чтобы всё было по-честному. Я хорошую считалку знаю: «Шла собака по роялю, наступила на мозоль, и от боли закричала до-ре-ми-фа-соль».
Но тут его перебила Козлова:
— А почему обязательно ты будешь считать?
Тогда Анька предложила:
— Чтобы никому было не обидно, надо сначала посчитаться, кто первый будет считать. Я, например, тоже считалку знаю неплохую: «Два пожарничка бежали и на кнопочку нажали. Пиф!»
— Чего хорошего в этой считалке? — сказал Димка. — Вот я знаю. И быстро начал: «Сидели два медведя на тоненьком суку, один читал газету, другой мешал муку. Раз ке-ке, два ке-ке — оба в кислом молоке».
— Это какая-то неправдоподобная считалка, — сказала Анька. — Как же могли два медведя сидеть на одном тоненьком суку? И потом, какая справедливость, если мы тебя не выбирали?
— Вообще-то правильно, — сказал Владик.
— Тогда надо бросить жребий, — сказал Димка.
— А куда его бросают? — сказал Владик.
— Да никуда его не бросают. Просто берут игральную кость, ну, кубик такой с точками на боках, и бросают, — стал объяснять Димка.
— А кто первым будет эту кость кидать? — спросила Аня.
— Нужно сперва монетку подбросить, — ответила ей Ира.
И тут мы опять все задумались, и думали, и думали, и так спорили, кому же первому монетку бросать, что у меня голова закружилась. Я взял да и сказал:
— Я буду водить!
Тут все примолкли, а я, чтобы не успели заспорить, почему это я первый вожу, так трахнул ногой по дощечке, что две палочки мы нашли только к вечеру.
