— Мы тоже.
— Для непонятливых объясняю, — легко вздохнул Странник, и слова прошелестели едва слышно, однако же вполне внятно: — Это означает, что все твои страхи прекратятся, если ты сам превратишься в чудовище.
Обитатели Рощи застыли как вкопанные, а Трусишка, тот даже дара речи лишился.
— Ясно как божий день, — небрежно произнёс Странник, на сей раз в полный голос. — Если станешь одним из них, — он вновь доверительно обнял друга за плечи, — тебе незачем и некого будет бояться, ведь чудовища перестанут тебя пугать. Ты снова сможешь рассказывать сказки, легенды. Спасёшь свою библиотеку, Рощу, себя самого и всех остальных. Проще пареной репы!
Наступило продолжительное молчание.
— Над этим стоит подумать, — наконец робко заметил Пылемёт.
— Чу-чу-чудно как-то! — подал голос Чутьчутик. — Ты — и вдруг заделаешься чу-чу-чудовищем! Но ведь если ты станешь одним из них, тебя будут страшиться другие... Может, и мы тоже? Чу-чу-чушь какая-то! — он неуверенно переступал с ноги на ногу. Идея ему явно не нравилась, но иного выхода он предложить не мог. Во всяком случае, среди чудовищ у нас будет своё, знакомое чудище, убеждал он себя. А ведь это немаловажно. Известное зло всегда лучше неизвестного.
Трусишка тоже начал отходить от столбняка.
— Ты ничего не потеряешь, кроме страха, — свысока бросил Странник.
— А если... если я не соглашусь?
— Так и будешь до скончания века в трусах ходить. Впрочем, это не факт. Ведь чудовища явятся с минуты на минуту и сделают из тебя отбивную котлету. Или же ты сам заколотишься в страхе и отобьёшь себе все печёнки-селезёнки. То ж на то ж и выйдет.
Трусишка сделал шажок влево, к родному дубу, затем вправо — к тропинке, затем вновь ступил влево, и опять вправо. Со стороны поглядеть — танец под какую-то одному ему слышную мелодию, фигуры этакого лихого чардаша. Только никаких лихих чувств-мыслей у Трусишки не было, а уж о плясках он и вовсе не думал.
В конце концов он застыл посреди полянки, раскрыв рот, словно собирался что-то сказать. Спохватился, закрыл рот — точь-в-точь выброшенная на песок рыба. Затем набрал полную грудь воздуха и выдал мощную тираду:
— Ну ладно.
Напряжённую тишину взорвали вздохи облегчения и ликующие возгласы — небо свидетель, давным-давно не слыхали ничего подобного в задавленной тоской и страхом Роще.
Вздремнувшая было славка встрепенулась ото сна и решила, что это не иначе как она принесла обитателям Рощи приятную весть, но какую именно — убей, не вспомнить! Жаль, что память с годами слабеет.
На радостях друзья образовали вокруг Трусишки хоровод и пустились в пляс. Ещё бы им не радоваться, ещё бы не ликовать: ведь удалось уговорить чистого душой, некогда мужественного приятеля, владельца крупнейшего в мире собрания античудовищной литературы, умелого рассказчика множества увлекательных историй самому податься в чудовища!
М-да... Вот так сказки сказываются и дела делаются!
Раскрасневшийся Трусишка стоял посреди полянки, одолеваемый беспокойными думами. «Ничего не попишешь... Каждый спасает свою шкуру, библиотеку, Рощу как может. Я могу только так...»
— Вы будете меня ждать? — спросил он.
— А как же? Конечно, будем! — загомонили приятели.
— Даже если я стану кошмарным чудищем?
Всеобщее оживление стихло.
— Да-да... конечно, — наконец выдавил из себя Чутьчутик.
— Где и у кого я должен записаться в эти... чудовища?
— Об этом пусть у тебя голова не болит, — хлопнул его по плечу Странник. — Пункты записи волонтеров в чудовища попадаются теперь на каждом углу.
— С верхушки деревьев я их ча-ча-частенько вижу, — вмешался в разговор Чутьчутик. — На днях новый пункт открылся на опушке нашей Рощи. Обстановка там классная, — ободряюще добавил он.
— Судя по всему, мы подключились к всемирной сети чудовищного кругооборота! — восхитился Пылемёт.
«Знать бы, чему они так радуются!» — подумал Уборщик.
— Не мешало бы поторопиться! — в волнении Чутьчутик опять принялся ковырять в носу, похожем на пилу. — А то эти чудища в полной боевой готовности... и прочее...
Странник напоследок снова привлёк его к себе.
— Мужайся, старина! И помни, что чудище чудищу не волк, а друг, товарищ и брат! — с этими словами он звучно чмокнул Трусишку в осунувшееся, изборождённое морщинами лицо — в одну щёку, в другую — и крепко прижал его к груди. А на физиономии его опять появилась кривая ухмылка. Она расплывалась всё шире и шире, пока наконец Страннику всю рожу не перекосило набок.
Уборщик в ужасе содрогнулся... «Неужто, кроме меня, этого никто не видит?» — подумал он, оглядывая приятелей. Да, похоже, только он заметил, как глаза Странника вспыхнули недобрым блеском, источая столь леденящий холод, что стыла кровь в жилах.
где мы вступаем в мир чудовищ и знакомимся с неким добродушным и весьма импозантным чудищем, которое служит в конторе. Происходят ужаснейшие вещи! И это только начало!
Трусишка застыл у входа в вербовочный пункт, дрожа, как холодец. Он настороженно прислушивался.
Внутри царила тишина. Но какая! Совсем не похожая на ту, что бывала в Роще. Ведь несмотря на запугивание чудовищ, тишина в последнем оплоте лесного мира оставалась прежней: приятные негромкие шорохи, ласковый шёпот листьев, шелест травы, лёгкое шуршание мха и травинок в гнезде славки, когда птаха во сне поворачивалась на другой бок, — вот чем было заполнено безмолвие Рощицы.
Здесь же, в краю, захваченном чудищами, даже тишина была другая: пугающая, непостижимая. Глухая — что называется, абсолютная. Ни шороха, ни шелеста, ни звука. Не тишина и даже не безмолвие, а какое-то средоточие глухонемоты.
Вот и дверь вербовочного пункта, украшенная крыльями летучей мыши, распахнулась перед посетителем бесшумно. Трусишка опасливо переступил порог.
— Пардон... прошу прощения... — пролепетал он, от страха втянув голову в плечи. — Тысяча извинений...
Ответа не последовало. Пришелец осторожно огляделся по сторонам. Вдоль стен полки, на полках папки с делами, пыльные связки бумаг. Ближе к углу — здоровенный обшарпанный письменный стол, при одном взгляде на который становилось ясно, что он же и обеденный. Поверхность стола сохраняла следы варёной колбасы, завёрнутой в промасленную бумагу, обжаренных на открытом огне сарделек и несметного количества хлебных крошек. Вроде бы ничего страшного, если бы... если бы лиловая штора позади стола, закрывающая стену, не шевелилась время от времени. Но ведь это могли быть проделки сквозняка.
Трусишка вздохнул чуть ли не с облегчением.
— Есть тут кто-нибудь? — спросил он и тотчас же сделал вывод из глухого молчания. — Стало быть, здесь никого нет!
— А вот и есть, — проскрипел в ответ чей-то проржавелый голос.
Трусишка вздрогнул от ужаса и вновь повёл себя как и положено трусливым существам.
— Н-но-но... н-но... где?
— За шторой, — и лиловая занавеска опять колыхнулась.
— А п-п-почему з-за шт-торой?
— Да потому что отсюда я могу наблюдать за клиентами сколько влезет, а они меня не видят.
— Для чего это вам нужно? — Трусишка, как завороженный, не сводил глаз с лиловой шторы.
— Понятное дело, для чего. Для идентификации клиентов.
— И меня вы... идентифицировали?
— А то как же! — хихикнул невидимый собеседник скрипучим смешком, а точнее, скрипнул, хихиканьем давая понять, что заданный вопрос был глупее некуда. — Словом, идентификация произведена. Мы имеем дело с Трусливым Существом.
— Неужели это настолько заметно?
— Заметно! За три версты, — заверил его лиловый занавес. — К тому же мы ожидали вашего появления, уважаемый клиент, и успели должным образом подготовиться.
— Подготовиться?! Но ведь никто ни сном ни духом не ведал...
— Нам всё известно обо всех, и мы ко всему готовы.
Переварив услышанное, Трусишка рискнул спросить:
— Не могли бы вы теперь вылезти?
— Мог бы. — Занавес пришёл в движение, однако ни к каким результатам это не привело.
— Тогда почему же вы не показываетесь?
— Потому как застрял! — горестно откликнулся лиловый занавес.
Пересилив себя, Трусишка неуверенно шагнул вперёд.
— Хотите, помогу?
— Буду премного благодарен! — Из-за шторы, ощупывая груды бумаг, высунулась рука. — Вытащи меня, будь другом!
Ну и рука, с позволения сказать! Короткие тупые пальцы оканчивались кривыми грязными ногтями, предплечье тощее, плоское, плечевая часть мощная, локоть корявый, запястье шершавое, и всё это великолепие сплошь покрывала рыжеватая курчавая поросль. Даже на ладонях пробивались волоски, и сразу становилось ясно: такими же волосатыми, как ладони, должны быть у чудища и ступни ног, и даже сердце.
