Я не успел это Ленке рассказать, потому что она вдруг взяла меня под руку и дальше пошла со мной рядом молча и под руку... Меня еще ни одна девочка не брала под руку. Я даже не могу представить, что у нас в школе найдется еще одна девочка, которая может взять днем в воскресенье на улице человека под руку и так с ним идти! А Ленка в тот день взяла меня под руку, и мы так шли до самого нашего дома!
Вечером я очень долго ждал прихода папы. И уроки все сделал, и даже те, которые не надо было готовить на понедельник, и специально ел за ужином очень медленно, но ничего не помогло; бабушка посмотрела на часы, а время уже было начало двенадцатого, и сказала, чтобы я шел немедленно спать. Я как лег, так сразу и заснул, даже подумать ни о чем не успел толком. И сразу я увидел сон. Кажется, это был не один сон, а сразу несколько.
Сперва все было как наяву — я увидел цирк и львов, эту ложу, в которой мы сидели с Ленкой, да и саму Ленку увидел, только говорили мы с ней не о цирке, о чем-то другом. А потом я вдруг увидел, вернее, не увидел, а почувствовал, что я лежу в кровати в своей комнате, а на душе у меня очень радостно и приятно. Я только стал думать, отчего это мне так радостно, как увидел маму. Она склонилась надо мной и долго-долго смотрела на меня. Я удивился, что, несмотря на темноту в комнате, я очень хорошо вижу ее лицо. Это я во сне удивился. Я даже маму хотел спросить об этом, но не успел, она наклонилась совсем низко, так что я почувствовал запах духов, и несколько раз поцеловала меня теплыми губами.
— Мальчик мой, — сказала мама. — Спокойной ночи, сегодня ты стал у меня на год старше. — Она поправила на мне одеяло и снова отошла.
И тут я все вспомнил. Ведь сегодня день моего рождения — мне исполнилось четыре года. Столько гостей пришло к нам, еле-еле все за столом поместились. А потом все танцевали, и мама с папой танцевали. А я, честно говоря, на танцующих смотрел не очень внимательно, потому что разворачивал подарки, которые мне в тот вечер подарили. Особенно мне танк понравился. Я его завел и пустил по полу, очень это был хороший танк, он и стрелял на ходу, и поворачивал башню с дулом в разные стороны...
А потом я услышал голос мамы: «Да он же совсем уже спит» — и ее смех. А потом ни с того ни с сего я увидел, что мама меня завернула в полотенце и несет из ванной вверх по лестнице в спальню, а я смеюсь оттого, что мне щекотно. И опять я увидел ее лицо над собой, и она спросила у меня:
— Ты меня часто вспоминаешь? — но на этот раз мне показалось, что она очень похожа на Ленку, и тут я увидел, что это не мама, а Ленка. Потом я вдруг увидел папу. У него было очень худое, никогда я его раньше таким не видел, озабоченное лицо!
Мне сперва показалось, что он смотрит на меня, а потом я увидел, что хоть он и смотрит в мою сторону, но меня не видит, и лицо у него очень сердитое. Он все продолжал смотреть, и я почувствовал, что он теперь уже смотрит на меня, но лицо у него не просто сердитое, а злое и страшное. Мне показалось, что он меня сейчас ударит, я вскрикнул и побежал... И сразу же проснулся.
Что самое удивительное, кровать подо мной качалась, как будто я вправду хотел убежать. Было уже утро. Я полежал некоторое время, я очень люблю полежать утром в кровати — в это время очень хорошо думается о всяких приятных вещах. Но сегодня мне совсем не хотелось оставаться в постели. Я вспомнил свой сон, весь целиком, и подумал, что это чем-то необычный сон, такие я раньше не видел. Много в нем было удивительного: и то, что у мамы вдруг оказалось лицо Ленки, и то, что папа хотел меня ударить. А ведь он меня ни разу еще не то что не ударил, а даже не кричал на меня никогда. Я все лежал и вспоминал этот сон, хоть мне было почему-то очень неприятно его вспоминать, и совсем уже собрался было встать, и в этот момент я вдруг понял одну вещь. Эта мысль пришла мне в голову сразу, не понимаю, как я до сих пор об этом не догадался. Я вдруг все понял! Это же любому дураку ясно! Я встал, быстро оделся и спустился вниз.
Бабушка удивилась, что я встал сам, без напоминаний, и обрадовалась, она всегда радуется, когда видит меня по утрам. Она сказала мне, после того как мы поздоровались и я умылся, что папа приехал поздно, почти под утро, очень уставший и поэтому лучше его не будить. Я сел завтракать и в то же время стал думать, с чего мне начать разговор с бабушкой. Оказывается, иногда очень трудно начать разговор. Насколько бабушка мне близкий человек, но и то в тот день я не знал, с чего же его начать. Долго я над этим думал, почти все время, пока завтракал, а потом решил, что его надо начать прямо; я прямо так и спросил:
— Бабушка, у меня родной отец или приемный? — я сразу понял, что неправильно спросил, потому что приемными бывают дети, так что это я, наверное, приемный, отец же не бывает приемным, отец бывает или родным, или неродным, и больше никаким другим.
Бабушка, когда со мной разговаривает, никогда не прекращает заниматься своими делами, она во время разговора со мной и обед готовит, и штопает, и даже рыбу чистит или курицу, ничего ей не мешает разговаривать. Но на этот раз бабушка чуть из рук чайник не выронила — она несла его к столу мне чай налить, — до того ее мой вопрос удивил. Она даже ахнула очень тихо, но я все равно услышал. Она сразу поставила чайник на стол, сама села и говорит мне:
— Ты что, милый мой, не с той ноги проснулся? Ты почему с утра такие глупые вопросы задаешь?
— Бабушка, — сказал я, — я же не маленький, ты мне скажи прямо, это родной мой папа или нет?
Бабушка посмотрела на меня и вдруг заплакала. Вот только этого не хватало, чтобы из-за моих дел бабушка так расстраивалась. Она, наверное, подумала, что я очень переживаю из-за того, что у меня неродной отец, а я, после того как догадался об этом, даже и не думал переживать. В конце концов, ничего в этом страшного нет, если у человека неродной отец. Самое ведь главное, чтобы только не обманывали. И потом, он же меня совершенно не обижает, хорошо относится. Почти как родной. Даже многие родные хуже бывают. Я бабушке так прямо все и сказал. Сказал, что и переживать нечего, пусть она мне только скажет, жив ли мой настоящий отец и где он находится... Я про себя точно знал, что мой настоящий отец гораздо хуже, чем этот, потому что лучше моего этого неродного отца человека быть не может, но все-таки глупо жить с чужим человеком, даже самым хорошим, если есть на свете свой родной отец, пусть самый плохой! Лишь бы он был жив, а не умер, как мама. Я все это говорил, а бабушка смотрела на меня с удивлением и постепенно перестала плакать. Она вытерла слезы и даже попыталась улыбнуться.
— Глупости говоришь, — сказала бабушка. — И с чего это тебе в голову взбрело?
— Вот взбрело, — сказал я. — А почему ты не говоришь, так это или нет?
Бабушка вздохнула, встала и налила мне чай. Потом отнесла чайник на кухню, поставила его на плиту, села со мной рядом и сказала:
— И он тебе родной, и ты ему, и ближе вас двоих нет на свете людей.
Все-таки я ужасно обрадовался, когда она так сказала. Я не совсем поверил ей, но обрадовался очень, даже внутри что-то у меня от радости дрогнуло.
— А ты разве мне не самый родной человек?
— Конечно, родной, — сказала бабушка и задумалась, долго о чем-то думала, а потом и говорит: — Ты больше никогда так не думай. — А потом сказала такое, что я просто никак не мог понять, что мне и думать: — Так я и знала, что так будет когда-нибудь. — И снова вздохнула. — Знаешь, я тебе, пожалуй, кое-что расскажу сейчас, хоть и рано тебе все это знать. А рассказать надо, если что случится, и узнать тебе все не от кого будет. — Бабушка как будто про себя эти слова сказала, так у нее получилось.
Мне очень хотелось спросить у бабушки, что это может случиться, из-за чего она не сумеет мне рассказать такие, кажется, очень интересные вещи, но потом решил ее не перебивать, а спросить позже, когда она кончит.
— Ты дедушку хорошо помнишь?
Так я и знал! О чем бы наша бабушка ни заговорила, дедушку она должна вспомнить обязательно! В любом разговоре о нем должна упомянуть хотя бы двумя-тремя словами. И всегда получается, что если бы дедушка был жив, то сейчас все было бы по-другому, гораздо лучше, разумеется. Иногда это надоедает.
— Как же я его могу хорошо помнить, — сказал я, — ведь я тогда совсем маленький был!
— Ты и сейчас маленький, — сказала бабушка и опять заплакала.
Честно говоря, очень я пожалел, что затеял этот разговор.
— Ты не плачь, — сказал я. — Я тебя прошу, ты не плачь. А я пойду в школу, уже пора.
Бабушка вытерла слезы и вдруг такое сказала, что я удивился, просто неслыханно, никогда в жизни я от бабушки ничего подобного и не слышал, я даже не думал, что бабушка может такое сказать. Я бы, конечно, не удивился, если бы это сказала Ленка или Евтух...
— Не убежит твоя школа, — сказала бабушка. — И ты в этом никогда не сомневайся. Это у него характер такой тяжелый... Я ведь его всю жизнь видеть не могла. Но это дело прошлое, и к тебе никакого отношения не имеет.
