Ничего другого не оставалось делать, как исполнить приказание. «Придётся, — подумал Азат, — стукнуть её раз-другой».
Не будет же он бить девчонку взаправду!
Как только Азат выскочил на крыльцо, Маринка немного отбежала. Стоило Азату погнаться за нею, как девчонка со всех ног пустилась по улице. Тут уж в Азате заиграла-закипела спортивная страсть. Коли дело дошло до этого, он всё-таки догонит её и заодно проучит как следует, чтобы в другой раз так быстро не убегала!
Она ловко свернула за угол. Азат за нею. Но не удержался на повороте и полетел кувырком. Вот неудача! Чуть шею не сломал.
Девчонка должна была бы воспользоваться удобным моментом и удрать домой. А она стоит и ждёт, пока он поднимется.
— Ты чего вздумала дразнить полицая? — хмуро спросил Азат, отряхивая колени. — Другого места не нашла озоровать?
Она не стала оправдываться, спорить, как это полагается девчонкам.
— Подойди, не бойся, не укушу, — вместо ответа сказала она. — Дело есть.
И как только Азат подошел, она сказала строго:
— Хорошенько запомни то, что я тебе скажу. Завтра в Холминки приедут немецкие фотокорреспонденты. Старосте приказано выйти к ним навстречу с хлебом-солью. Этот спектакль, как сказал мой батька, предназначен для берлинских газет. Поэтому мы решили…
— А кто это «мы»? — не удержался Азат. Она не ответила ему: не твоего, мол, ума дело.
— Пока фашисты будут заняты на площади, мы решили водрузить на крыше полицейского участка красный флаг. Понял?
— Ну, понял. А почему ты обо всём этом мне рассказываешь?
Маринка недовольно тряхнула головой:
— Слушай дальше. В этот день тебе нельзя оставаться в доме. Вертись на площади, на виду у полицаев, иначе подумают, что это ты поднял флаг. Ясно?
Девчонка заторопилась домой, но Азат удержал её:
— Для этого ты швырялась снежками к нам в окна?
— А как же ещё я могла вызвать тебя, чтобы предупредить?
От её слов ему стало очень хорошо.
— Ты рисковала, — сказал Азат дрогнувшим голосом. — Хорошо ещё, что в доме был один Верзила. А если бы наскочила на Одноглазого?
Вот тут она не удержалась, сделала смешную гримасу и даже передёрнула плечами:
— Неужели ты думаешь, что у нас не работает своя собственная мальчишеская разведка? Ещё как работает!
САМЫЙ МАЛЕНЬКИЙ КРАСНЫЙ ФЛАГ
На другой день утром, как и предупреждала Маринка, перед полицейским участком остановилась большая легковая машина. Из неё вышли три фашиста. Толстые и важные. Их поджидало всё местное начальство: хромой староста, начальник полиции, Одноглазый, еле стоявший на ногах, и Верзила.
Позади всех пристроился Азат. Его съедало любопытство: чем же закончится сегодняшний день? «Неужели, — думал он, — Маринка и Данила решатся на отчаянный шаг?.. Может, они просто подшутили над ним? Или ещё раз, по заданию учителя, решили испытать его?»
Приезжим фашистам почему-то сразу не понравился пьяный Одноглазый, хотя тот выказывал большое усердие: открывал и закрывал дверцы машины и вытягивался по стойке «смирно».
— Я вижу пират. Убрать скоро! — скомандовал один из фашистов. Он неважно изъяснялся по-русски, но понять его всё-таки было можно. — Пират не может попасть объектив. Голову сниму. Так сказано будет — голову сниму?
— Так точно! — рявкнул начальник полиции.
Ничего другого не оставалось делать, как засадить своего подчинённого в участок. А это как нельзя лучше устраивало Азата.
Далее пошло как по писаному. Приезжие фашисты и местное начальство двинулись на площадь, где уже собралась молчаливая толпа. Всё село от мала до велика было согнано по строжайшему приказу старосты.
Как только фотографы подготовились, вперед выступил хромой староста, держа на вытянутых руках каравай. Староста и его дочь изображали народ, восторженно встречающий своих «освободителей».
Немецкий офицер, который принимал хлеб-соль, почему-то повернулся спиной к объективу фотоаппарата. «Может, — подумал Азат, — они не хотят показать лицо офицера?..»
Азат вертелся на виду у всех, как ему и было приказано. В толпе он отыскал Маринку и тихонечко шепнул:
— Одноглазого засадили в участок…
Она кивнула, дав понять, что дело складывается как нельзя лучше.
Между тем на площади разыгрывался такой спектакль, какого Азат сроду не видывал.
— Голова идёт, — старательно подбирая слова, говорил фашист, — быстро шагает. Мадам идет, Голова смеётся. Мадам смеётся. Все смеёмся.
Раз десять фашисты заставили повторить одну и ту же сценку.
Все с облегчением вздохнули, когда немцы направились к машине. И в этот момент кто-то из фашистов заметил красный флаг, развевающийся над полицейским участком. Что тут началось!
Начальник полиции схватился за голову, а хромой староста принялся часто креститься. Лишь приезжие фашисты не растерялись. Дружно подняв подолы зелёных шинелей, они кинулись к полицейскому участку.
Азат устремился за ними. Сердце его неистово колотилось. «Только бы Данила успел удрать, — отчаянно молил Азат. — Если задержался — он погиб!»
Пока офицеры, разинув рты, уставились на развевающийся красный флаг, Азат обежал вокруг дома. Данилы нигде не было видно. «Вот молодец! Удрал-таки!» — немного успокоился Азат.
Теперь он хотел увидеть Маринку. Куда же она запропастилась? Он нашел её в толпе. Встретившись с нею глазами, мальчик сразу понял — следует молчать. Лицо её побледнело, но глаза были озорными.
В это время дверь участка распахнулась, и на пороге показался Одноглазый. Он, наверно, успел ещё немножко добавить.
Фашисты приказали Одноглазому сорвать красный флаг, хотя и отлично видели, что полицай еле-еле держится на ногах. Одноглазый попытался шагнуть, но тут же свалился с крыльца.
Старший фашист, рассвирепев, пнул его ногой.
Тогда, не мешкая, начальник холминской полиции сам полез на крышу и сорвал флаг. Им оказался пионерский галстук.
— Ты грязный собака! — Толстый фашист схватил Одноглазого за шиворот. — Куда смотрел? Чей галстук?
Одноглазый бессмысленно кивал головой, подмигивал, гримасничал. С пьяного какой спрос?
Брезгливо отшвырнув Одноглазого, фашист резко повернулся к начальнику холминской полиции.
— Найти государственный преступник. Не позднее три дня донести комендатура… — рявкнул он, захлопывая дверцу машины.
ПРОВОДЫ В НЕВОЛЮ
В последующие дни полицаи были заняты поисками удальца, который вывесил красный флаг. Больше всех старался Одноглазый.
— Взрослый не полезет на крышу с пионерским галстуком, — рассуждал полицай. — Он взял бы большое полотнище.
По мнению Одноглазого, такую диверсию мог совершить лишь отчаянный храбрец, не понимающий, чем это ему грозит. Придя к такому предварительному заключению, старший полицай составил список десяти самых отъявленных сорванцов. В этом списке, конечно, оказались и дети учителя. Ведь все село знало, какие они отчаянные.
Вооружившись списком, Одноглазый стал обходить одну хату за другой.
— Они у меня признаются, чей это галстук! Я найду зачинщика, от меня не уйдешь, — похвалялся Одноглазый.
Но его затея провалилась. Он не смог найти хозяина галстука. И тогда полицаи решили наказать сразу всех отчаянных удальцов, кто попал в список. Получив согласие оккупационных властей, полицаи в полной тайне готовились отправить ребят в неволю в Германию.
Об этой затее полицаев Азат узнал лишь за несколько минут до облавы. Иначе он успел бы предупредить учителя.
В то утро всех обреченных на рабство подняли с постелей и под конвоем согнали на площадь. Не застали лишь Данилу: он успел скрыться.
Среди тех, кто должен был сегодня навсегда уйти из родного села, была и Маринка. Но даже в такой трудный час она оставалась верной себе — ни одной слезинки не уронила. Не плакал и Коленька, спокойным был и учитель.
Маринка и Коленька прижались к отцу и о чем-то тихо перешептывались. Со стороны посмотреть — самые обычные проводы. Но это лишь со стороны…
Денщику положено крутиться возле полицаев. На него никто не обращал внимания. Пользуясь этой относительной свободой, Азат сбегал в каморку и принес пять кусочков сахара, завернутых в газету, — весь свой неприкосновенный запас на случай побега! Сахар понадобился бы ему самому, но для Маринки ничего не жалко.
Часам к десяти утра невольников отогнали от родных. На площади под охраной полицаев оказалось ровным счетом девять человек.
В небольшом отдалении от ребят, возле лавки, выстроилось все село.
И вдруг из толпы раздался пронзительный крик:
— Супостаты! Ироды! — проклинала полицаев горбатая бабка.
— Тише, мамаша! — пытался унять ее Верзила.
— Цыц, старая! — прикрикнул Одноглазый. Горбатая бабка не унималась. Она повалилась лицом вниз и стала биться, исступленно клеймя полицаев. Отчаявшейся бабке, наверно, было все равно — что жить, что нет, потому что угоняли ее единственную внучку Дусеньку.
