зиму в Петербург. Младшая дочь Софа и сын Федя оставались на попечении учителя и гувернантки.
Василий Васильевич иногда сопровождал жену и дочь. Но вообще он предпочитал жить в деревне.
Генерал встал из-за стола.
— Укладываться и ехать. Завтра же ехать! — решительно сказал он.
Плюсы, минусы, повернутые восьмерки, скобки… Девочка лет четырнадцати стоит в комнате и пристально смотрит на стену. Она то поднимается на цыпочки, то приседает. Вот даже взобралась на стул и водит пальцем по каким-то значкам, изогнутым как лебединая шея. Лицо у девочки сосредоточено и серьезно, брови нахмурены. От напряжения она даже прикусила нижнюю губу.
Она так может стоять долго, часами. Эта стена ее притягивает, как магнит.
Когда делали ремонт в Палибине, на одну стену в детской обоев не хватило. Доставать обои — дело хлопотливое, за ними нужно было ехать в Петербург, и пока решили оклеить стену газетами.
На чердаке, в куче разного хлама попались лекции по высшей математике профессора Остроградского, у которого еще в молодости занимался генерал в Артиллерийском училище. Эти лекции и пошли на оклейку.
Здесь ничего похожего не было на арифметику. Девочка вчитывается в текст между формулами, старается догадаться, что на обратной стороне страниц, соединить разрозненные части. Она столько раз смотрела на эти значки, что запомнила их наизусть. Но смысл написанного все равно оставался неясным.
— Полно тебе, ясочка, стоять тут одной, — скажет няня, гладя ладонью кудри своей любимицы Сонечки. — Шла бы играть с Федей, пока не хватилась тебя змея Францевна.
«Змеей» няня называет гувернантку Маргариту Францевну, которая с некоторых пор отняла у нее Сонечку, чтобы научить ее «приседать» да «балясничать по-басурмански».
Софа со вздохом отходит от стены. Она не хочет идти к Феде, он маленький, с ним неинтересно. Софа бежит в библиотеку. Здесь, она знает, в своей обычной позе, на кожаном диване, подвернув одну ногу под себя и прищурив левый глаз, сидит дядя, Петр Васильевич, старший брат отца, который нередко приезжает из своего имения и подолгу гостит у них в Палибине.
Дядя читает запоем книги. Он любит поговорить со своей младшей племянницей о прочитанном, пофилософствовать, поиграть с ней в шахматы.
— Математика — великая наука, — говорит он. — Но в ней, знаешь, еще много таинственного. Вот взять хотя бы квадратуру круга. Сколько бьются над тем, чтобы из круга построить равновеликий квадрат, — а не могут. Или вот есть такие прямые линии — асимптоты. Кривая к ним все время приближается, а достичь их не может. Так-то, моя дорогая племянница.
Софа впивается глазами в дядю.
— Что, так и нельзя построить? Никогда? А кто пробовал? Вы сами?
Дядя смеется.
— Хе-хе. Я — что. Я умишко маленький. Большие люди не могут.
Про стену в детской он ничего рассказать не мог.
— Учил когда-то, Софьюшка, и я математику, да все позабыл.
Софа решает спросить своего учителя.
Иосиф Игнатьевич жил у них постоянно в Палибине и занимался с Софой и младшим братом Федей.
Софа очень любила своего учителя. Он умел так хорошо рассказывать! Они проходили историю и литературу, читали стихи Пушкина и Лермонтова, говорили о Джордано Бруно.
Однажды на уроке геометрии учитель рассказал об отношении длины окружности к диаметру.
На другой день Софа, отвечая заданное, пришла к тому же выводу, но не так, как показал учитель, а совершенно другим путем. Иосиф Игнатьевич был удивлен.
— Молодец, — сказал он. — Как это вы сумели?
Софа ответила, что так интереснее — придумывать что-то новое.
— Нет, не стоит на это тратить время, — возразил учитель. — Лучше пользоваться уже известным, тот путь ведь и короче.
Софа вдруг сильно покраснела и заплакала.
А сейчас, когда она спросила про формулы на стене, учитель сказал:
— Это высшая математика. В ней вы сумеете разобраться, когда пройдете алгебру, геометрию, тригонометрию. Но и тогда вы не сможете ее изучать — женщины этой наукой не занимаются. И в университет, где проходят математику, женщин не принимают.
Весь день Софа ходила сама не своя. Почему женщинам нельзя заниматься математикой? А если это интересно?
Вечером за чаем собралась вся семья. Уютно кипел самовар. Где-то за окном потрескивали кузнечики.
Говорили об урожае. О новом спектакле, который ставили соседние помещики. Елизавета Федоровна была большая любительница играть на сцене. Анюта тоже всегда исполняла роль. У нее находили даже талант — и она одно время просила родителей отпустить ее в театральную школу. Но генерал и слышать не хотел. Его дочь — чтобы пошла в актрисы! Он знает их жизнь. Это легкомыслие и разврат!
Анюта потужила, поплакала и покорилась.
Только что кончили пить чай. Генерал взял газету. Елизавета Федоровна стала раскладывать пасьянс.
— Папочка, — спросила Софа, — почему девушек не принимают в университет?
— А что им там делать? — ответил генерал. — Девушка должна жить с родителями до замужества. А потом заниматься своей семьей, мужем и детьми.
— А Чернышевский думает иначе, — вставляет Анюта.
— Тебе откуда известно, что думает Чернышевский? — нахмурив брови, спрашивает генерал.
— Ваш Чернышевский смутьян. Он и поляков поддерживал, — говорит гувернантка.
Иосиф Игнатьевич взглянул на гувернантку. Софа заметила, как гневно блеснули его глаза из-под очков. Он ведь поляк и всей душой любит свое отечество.
— По-вашему, поляки не люди, — вмешивается вдруг дядя Петр Васильевич. — А ваши англичане что делают? Наводнили всю Индию и вывозят из нее добро. Я бы их всех перевешал! — И он сердито стукнул кулаком по столу.
— Тише, успокойтесь! — встревожилась генеральша. — Софа и Федя, вам пора спать.
— Я еще немного побуду.
— Нет, нет, сейчас же спать, сию минуту! — вскочила гувернантка и, схватив Софу за руку, потащила ее из комнаты.
В спальне Маргарита Францевна сердито сказала Софе:
— А все ваша сестра. Сколько раз я вам говорила, не слушайте вы ее. Я запрещаю вам ходить к ней в комнату. Это пропащий человек, как это называется по-русски, — бунтарь, вот как. Она даже против царя. Это ужасно!
Софа молчит. Она знает, что Анюта и Маргарита Францевна — непримиримые враги. Они постоянно спорят. С самого начала, как появилась гувернантка, Анюта заявила, что подчиняться ей не будет. Родители пробовали уговаривать дочь. Но потом решили, что она достаточно взрослая — ей было тогда шестнадцать лет, — и махнули рукой. Из нижнего этажа, где жили дети, Анюта переселилась в верхний, в отдельную комнату, рядом со спальней Елизаветы Федоровны. Но все равно вражда и споры с гувернанткой продолжались. Всем сердцем Софа была на стороне сестры.
Софа стелит постель и ложится спать. А Маргарита
