"Бабкиной шапки". Тишина после "Летних ночей". Все, что я писал после "Лошадь с горбом", людям не приносит плоды. Их не читает никто и нигде их не хотят печатать, — закончил свою речь Окунев жалобным голосом с продолжительным вздохом.
— Я, кажется, тебе уже говорил, — начал Ивановский. — Не нужно было подражать вычурным стилям вроде Клоповского. Ты оторвался от своей почвы, от народа, который дал твоему творчеству такие могучие соки. Ты писал изумительно-тонкий детский фольклор, ты совершил ошибку и не стал разрабатывать этот стиль, а пытался подражать модному, чуждому людям стилю…
— Детский фольклор? — удивился Окунев. — Я писал вовсе не для детей, с чего ты это взял?
— Понимаешь, мышлению детей свойственна образность, в каждой твоей строчке есть материал для художника, а каждый ребенок — художник. Как ты не понимаешь, Окунев, взрослые такого не ценят, их мир настолько отсырел, что, увидев красочное описание гривы лошади, они тотчас же швыряют эту книжонку своему дитя. Они не понимают, что все мы — это и есть те добрые и злые волшебники, все мы — золотые рыбки и говорящие щуки, Иваны-дураки и Емели.
— Может ты и прав, это слишком вычурно по сравнению с рассказом "Лошадь с горбом". Я оторвался от народных традиций, юмора, потерял связь с истоками, и это погубило меня.
— Я рад, мой друг, что ты понял. Искрой твоего вдохновения всегда служило народное творчество. Ты найдешь верный путь, только если сам останешься верным своему светлому таланту сказочника.
Они помолчали.
— Хотел спросить, ты видел сына Паратынского? — спросил Ивановский так, как будто за этим последует интересная история.
— Давно нет, а что?
— Он вчера подошел ко мне и показал рисунок, где была нарисована твоя лошадь с горбом. Он спросил, не видел ли я его друга.
— И что ты ему ответил?
— Ответил, что друг уже мчится к нему на своих волшебных копытах.
На следующий день пришел Окунев к Паратынским, постучал в дверь.
Дверь открыла мама и настороженно улыбнулась.
— Позовите Мишку? — попросил Окунев, наклоняясь чуть-чуть вперед, как будто за спиной он прятал что-то большое.
— Здравствуйте, дядя Окунев, — сказал расстроенный Мишка, появившись в проеме двери. Окунев кивнул в знак приветствия, широко улыбнулся и достал из-за спины игрушечную лошадку. Точь-в-точь как в его сказке. С горбом, ростом в два вершка и очень умными глазами.
— Твой друг пришел к тебе.
Мишка не мог удержать слез счастья, он крепко-крепко обнял свою лошадку, своего нового преданного друга. Он посмотрел своему другу в глаза и сказал: “Я же обещал тебе, что мы встретимся. А настоящие друзья держат обещания!”
Для детей сказка Окунева оказалась очень нужной, и сам Окунев был рад, что ему удалось привнести в такой особый детский мир что-то новое и чудесное. Окунев больше не копировал стиль тогдашней высокой поэзии и понял, что детское и народное — синонимы. Бывало, он даже приходил к Паратынским, подолгу разговаривал с Мишкой, с его новым другом и учился у них чему-то новому, учился познавать мир, яркий и красочный, мир детства.
