для передачи писем, фотографий…
— Как вязовые дупла? — деловито уточнил банник Серафим.
— Намного лучше! Но пришла беда — мобильник-то украли. Пригорюнился наш Гриня. Что же делать? Разумеется, обратиться к лучшему детективу Дивнозёрья и ведьме, его помощнице…
Где-то на задних рядах послышались всхлипывания. Потом — сдавленные рыдания.
— Что происходит? — насупился Пушок.
— Простите. — Водяница Веселина вскочила и, размазывая слёзы, принялась проталкиваться к выходу, бормоча: — Ох, позор, карасики-пескарики, какой позор!
— Зря ты про энто дело вспомнил, — пожурил коловершу Гриня. — Мы же всё выяснили тогда. Веселинка хорошая и мобильник взяла случайно. По дурости, так сказать.
— Ты мне только что всю интригу испортил! — Пушок захлопал крыльями. — Кому интересно слушать детектив, когда заранее известно, кто преступник? Знаешь, как это называется? Спойлер! Так нечестно!
— А Веселинку позорить честно? Знаешь, не хочу я больше твоих рассказов! Потому что сплетник ты. Головой сперва думать надо, а потом языком молоть, — Гриня в сердцах стукнул кулаком по стене так, что дрогнули брёвна. — Шиш тебе, а не афиши на моих деревьях. Понял?
Леший, шумно сопя, затопал вниз по лестнице. Когда его шаги стихли, Пушок выдохнул:
— Уф… Так я продолжу?
— Да поздно уже, спать пора, — подал голос Сенька. — Давайте по домам, ребятушки?
Другие домовые закивали. Все, кроме Никифора. Он ведь и так уже был дома.
— Неужели вам тоже не понравилось? — На Пушка было жалко смотреть: он прижал уши, опустил усы.
— А кому понравится, коли ты Сеньку при всех алкашом чихвостишь? А про его помощь не упомянул даже. Кто с вами заклинанием от часоглотов поделился, а? — Марьяна подхватила опустевшую кастрюлю и пошла к выходу. Напоследок ещё обернулась и припечатала: — Фу таким быть.
Гости начали вставать, прощаться. У лестницы образовалось небольшое столпотворение. Когда засобирались даже дикие коловерши, Пушок дрогнувшим голосом крикнул им вслед:
— И вы туда же? Только не говорите, что вам тоже пора спать. Мы же с вами ночные создания.
— Ты вроде умный, но порой дурак дураком, — скривила мордочку Ночка. — Мог бы и сам догадаться, что не так.
— А вот это знаешь как называется? Пассивная агрессия!
— Активную мы тоже могём, — Дымок махнул лапой, метя Пушку в ухо, но тот ловко увернулся.
— Ребят! Ну вы чего?
— Не понимаешь? У ведьмы своей спроси, почему ей за тебя стыдно. Вон она какая красная сидит.
— Ой, ну и валите! — Пушок отшвырнул свою тетрадку. — Ничего вы не понимаете в литературе! И вообще в искусстве!
— Да тут не в литературе дело… — начала было Тайка, но Пушок, презрительно фыркнув, вылетел в слуховое окно.
— Не переживай, Таюшка-хозяюшка, — домовой Никифор погладил её по плечу. — А то не знаешь нашего пострела. Одумается — вернётся.
— Надеюсь…
— А что, продолжения не будет? — пропищал кто-то из юных мавок. Остальные зашикали на неё и подтолкнули в спину.
— Идём-идём.
Когда на чердаке остался только Никифор (а также гора грязной посуды, крошки, фантики от конфет, сухая трава и болотная тина с отпечатками чьих-то пяток), Тайка со вздохом огляделась в поисках швабры и тряпки.
— Иди-ка лучше спать, хозяюшка, — домовой заслонил швабру широкой спиной. — Утро вечера мудренее. Я сам всё приберу.
Согласиться сразу Тайке не позволила совесть.
— Но тут так грязно. Ты же всю ночь провозишься.
Никифор в ответ лишь улыбнулся:
— Как там грится? Искусство требует жертв!
* * *
На следующий день Пушок не вернулся, Тайка начала было волноваться, но её успокоил Дымок:
— Жив-здоров наш писака. Сидит на дубочке за Жуть-рекой, то рыдает в три ручья, то синицам на жизнь жалуется.
— Тогда не будем его трогать, — решила Тайка.
Чтобы Пушок не оголодал, она каждый день приносила еду в коробочке и оставляла неподалёку. Коробочки исправно пустели. И вот наконец спустя три дня коловерша соизволил явиться. Его левый глаз выглядел припухшим, и Тайка ахнула:
— Тебя что, пчела укусила?
— Нет, Дымок. Но я его тоже в ответ цапнул.
— Подрались, значит… Может, помазать чем? Или давай пошепчу?
— Не надо. Будет мне наука.
Похоже, за эти дни от состояния оскорблённой невинности Пушок успел перейти к самобичеванию.
— Тебе бутерброд с колбасой сделать или с вареньем?
— У меня нет аппетита.
Ой, а вот это было уже серьёзно.
— Ты не заболел? — Тайка потянулась, чтобы потрогать его нос, но Пушок отпрянул.
— Я эта… ненадолго зашёл. Соберу вещи — и адью.
— И куда это ты собрался?
— Куда глаза глядят. Всё равно мне в Дивнозёрье больше жизни нет. Все меня ненавидят.
— Эй! Я вот не ненавижу.
— Ну, ты — это ты. А остальные? Никифор даже встречать не вышел.
— Так его дома нет. Он домовиху Анфису на свидание пригласил. К вечеру вернётся. И очень расстроится, если ты уйдёшь, не попрощавшись.
— На самом деле я не хочу уходить, — Пушок опустил виноватую мордочку. — Наворотил я дел, да?
Тут уж Тайка взяла его на ручки и крепко-крепко к себе прижала.
— Все совершают ошибки. Но ошибка — это ещё не конец света, понимаешь?
— Ага, как же! Ты сама слышала, что Гриня сказал. Сплетник я. Дымок говорит, что я — стукач. Ночка обозвала задавакой… Я сперва думал, что это они от зависти. Критикуют, потому что у меня есть литературный дар, а у них нет. Но потом посидел на дубке и многое понял.
— И что же ты понял? — Тайка гладила его, гладила. Вскоре Пушок разомлел и
