Ознакомительная версия.
Такой график работы предопределял весь ритм жизни полустанка. Раньше девяти часов утра или вечера ничего не начиналось и позже не заканчивалось. Это для того, чтобы родители могли успеть на работу и без спешки сделать свои хозяйственные дела. Сельская школа и магазинчик открывались в девять утра, вагон-клуб, который иногда приезжал на полустанок, кино для детей показывал только днем, а для взрослых — после девяти вечера. Даже местные поезда, казалось, были приспособлены под работу железнодорожников. Они прибывали на полустанок с таким расчетом, чтобы отвезти жителей в районный центр к началу работы, а потом забирали их и отвозили домой.
Взрослые и ребятишки быстро привыкали к такой жизни и нисколько не расстраивались, если кто-то куда-то не успевал: значит, опоздал на поезд, и весь разговор. Все жители полустанка относились к такому образу жизни серьезно и с уважением.
У тети Любы была очень странная фамилия — Колотильщикова. «Словно она всю жизнь что-то колотила», — думал Кирюшка. Раза два он спрашивал у матери:
— А отчего тетю Любу Колотильщиковой зовут?
— Ну ты же Кирюша Чуриков, а она Колотильщикова. У каждого человека есть фамилия, и у тети Любы тоже. Понял?
— А почему я Чуриков?
— А потому, что у твоего отца фамилия Чуриков, и у твоего дедушки Ивана была такая фамилия.
— А у тебя, мама, какая?
— У меня тоже сейчас фамилия Чурикова.
— А почему сейчас?
— А потому, Кирюша, что когда замуж выходят, берут фамилию мужа, а раньше, до замужества, у меня была фамилия Ильина.
— Как Ильина? А теперь Чурикова? — не понимая, переспросил ещё более удивленный Кирюшка.
— Вот вырастешь, все и узнаешь. А сейчас если много будешь знать, скоро состаришься, — шутливо припугнула Кирюшку мать.
Кирюшка задумался: стариться ему не хотелось, но и любопытство не проходило. И он время от времени с этими вопросами приставал то к отцу, то к матери. Но те либо отмалчивались, либо отвечали односложно:
— Так надо.
Зато тетя Люба всегда была готова объяснить Кирюшке любую проблему, поэтому с ней у Кирюшки сложились особые отношения. Работала тетя Люба почти напротив их дома — в маленькой желтой будочке стрелочника. Когда к полустанку подъезжал поезд, ей звонили по телефону, и она шла переводить стрелки, потом крутила рукояткой на железном столбе, стоящем рядом, и поднимала семафор, который был размещен в полукилометре от будки. Поезд проносился, поднимая зимнюю или летнюю пыль, в зависимости от времени года, и тетя Люба снова опускала семафор и ставила стрелку на нейтральное положение. И так до следующего поезда.
В промежуток, когда поездов по расписанию не было, тетя Люба чистила метелкой рельсы: летом от пыли, а зимой от снега. К стрелкам было особое отношение, она всегда протирала их промасленной ветошью. Когда погода была устойчивой, убирать было особо нечего, и тетя Люба читала книги, сидя у себя в будочке, или заходила к Кирюшкиным родителям попить горячего чайку, поболтать с матерью.
Кирюшка всегда был рядом и с любопытством следил за их разговорами. Ему было интересно все, о чем говорила тетя Люба: о поездах, о своих соседях, о том, кто к кому приехал, кто куда уехал. Обо всем тетя Люба знала и могла красочно пересказать. Часто тетя Люба рассказывала интересные случаи или истории, о которых она прочитала в газетах или книжках.
Особенно она любила книги.
— Ты, Мария, если сама не читаешь, приучай к чтению Кирюшку. Он уже большой, ему будет интересно. Нечего ему на собаках шерсть бить, пусть к книгам приучается с детства.
Мать охала:
— Верно, верно, Любушка. Только когда я ему читать-то буду? То корова, то куры, то готовка, то стирка, а ещё и на работу успеть надо.
— И то правда, — соглашалась сердобольная тетя Люба. — Когда тебе, Мария? Знаешь что? А ты его ко мне присылай: пусть у меня хоть в будке, хоть дома побудет. Я и научу парня читать. Верно, Кирюшка? — спрашивала она смотрящего на нее любопытными глазами мальчика.
Кирюшка слушал и молчал, не зная что и ответить.
— Ладно, приходи завтра ко мне домой. Знаешь, где я живу? Рядом с семафором путейский домик на четыре семьи стоит, сразу же за домом Пети Носа.
— Знаю, знаю! — радостно кричал Кирюшка.
— Ну вот и приходи часам к двум. Я как раз приберусь, обед сготовлю.
— Спасибо тебе, Люба. Если озорничать не будет, то научи. А если не так поведет себя — отправляй назад.
Так Кирюшка первый раз попал к тете Любе в гости. В её квартире все понравилось Кирюшке — и фотографии, развешанные на стенах, и много-много книг. Книги были везде — в шкафчике, на полке, на столе и даже разбросаны по дивану. Ещё Кирюшка обратил внимание на большую стопку газет, лежащую на тумбочке под зеркалом и перевязанную бечевкой. На одной из фотографий Кирюшка узнал тетю Любу, только молодую-молодую, всю в кудряшках. А рядом с ней стоял серьезный военный в форме, с черными, как смоль, волосами.
— Это мой муж, Эдуард. Его на войне убило, — привычно рассказывала тетя Люба, видя Кирюшкино любопытство. — А вот мои дети.
Она показала на три больших снимка, висевших на стене около кровати.
— Вот старший сын, Виктор. Сейчас на Дальнем Востоке военным моряком служит, офицер. А это дочка Катерина. Она окончила техникум и теперь работает в Калуге, замуж скоро выйдет. А это Женька, младшенький. Да ты его знаешь. Он сейчас тоже в техникуме учится, только в Ленинграде, как и твоя тетя Лена. Там и живет.
Кирюшка знал Женьку. У того с детства была повреждена нога и из-за этого он прихрамывал. Мальчишки часто его дразнили «хромым». Но Кирюшка уважал Женьку за его умение играть в шахматы. Он всех обыгрывал — и взрослых, и ребят.
— Научи меня, — просил его Кирюшка.
— Вот подрастешь чуть-чуть — научу, — обещал Женька.
А теперь он уехал. Кто же теперь научит его, Кирюшку, играть в шахматы? А так хочется! Кирюшка долго смотрел на фотографию кудрявого Женьки и вздохнул.
На других фотографиях, стоящих в рамочках на комоде, были видны большие каменные дома и какие-то улыбающиеся люди.
— Это мои родители, родственники. Мы же в Ленинграде до войны жили. У нас была большая дружная семья. Вот все, что от нее осталось, — показала на фотографии тетя Люба. — Война все разрушила.
У тети Любы на глаза набежали слезы. Она их вытерла платочком и продолжала уже как ни в чем не бывало:
— Муж погиб сразу же, в начале войны. А меня с тремя детьми эвакуировали. Попала сюда, обучилась на стрелочницу и работаю. Дом наш в Ленинграде разбомбили, родственники поумирали в блокаду, и папа с мамой, и брат с сестренкой. Так что возвращаться мне было некуда. Здесь и прижилась. А сама я до войны училась на библиотекаря, но так и не пришлось по специальности поработать. Зато книги до сих пор люблю. Читаю запоем. Там столько интересного! Хочу и тебя этому научить. Будем учиться-то, Кирюша?
— Будем, тетя Люба! — бодро отвечал Кирюшка.
— Вот и замечательно. Сейчас чаю попьем с моим печеньем и начнем учиться.
Так началась их дружба — пятилетнего Кирюшки и женщины, у которой уже было трое взрослых детей, — тети Любы. Кирюшка оказался очень способным учеником. Через пару месяцев он не только освоил весь алфавит и научился считать до ста, но и бойко читал по складам. Это была первая и самая значимая победа маленького мальчика с полустанка. Выше этой победы, считал Кирюшка, в его жизни больше не было, хотя и достиг он очень многого. А тетя Люба, его первая учительница, всегда незримо присутствовала рядом с ним, особенно когда было трудно и нужно было решиться на что-то очень важное или начинать сначала.
Дай Бог каждому из вас встретить в жизни свою тетю Любу, и тогда многие несчастья минуют вас, мои дорогие маленькие читатели, и жить вы будете в любви и согласии сами с собой и со всем миром.
Кирюшка очень боялся уколов. Однажды, когда он заболел, к нему пришел их сельский фельдшер Степан Андреевич. Он долго осматривал раздетого до трусиков Кирюшку, изучал какие-то пятнышки на теле, потом слушал его маленькой деревянной трубочкой, приставив один конец к спине, а другой к своему уху. Потом он залез чайной ложкой прямо в горло Кирюшки, заставив его говорить «а-а-а». Он очень щекотно щупал живот, потом сказал Кирюшкиной матери:
— Слава Богу, не скарлатина, но укол от температуры я ему поставлю, видишь, горячий весь.
Мать согласно кивала головой:
— Делайте что надо, второй день мается. Ночью температура была за сорок, думала, градусник лопнет, так горел. Сделала примочки с уксусом, вроде полегчало. Что у него, доктор?
— Затрудняюсь ответить. Думаю, простуда. Может в ангину выльется. Ноги-то мочил? — задал вопрос Степан Андреевич, строго глядя поверх очков на Кирюшку.
Тот испуганно молчал, не зная, что отвечать, и закрывшись одеялом по самые глаза.
Ознакомительная версия.
