Ознакомительная версия.
Действующая церковь в районе была одна, за пятьдесят километров, и бабушка раз в году ходила туда пешком помолиться. Внучка с собой не брала: мал ещё, да и родители смотрели на это косо. Мол, нечего мальчишку к попам таскать, время сейчас безбожное, пусть растет как все. Бабушка Таня только качала головой:
— Грех это, Мария, так говорить. Не гневи Бога.
— Да что он тебе дал-то, Бог? Всю жизнь работала, спину гнула, то на барина, то на колхозы. А тебе даже пенсия не положена, — отвечала Кирюшкина мать.
Бабушка Таня обиженно поджимала губы и отворачивалась:
— Я работала, чтобы вас накормить и вырастить. А теперь вы обо мне должны заботиться, а не колхозы. А Господь мне помогает — без хлеба не сижу, — и, обижаясь, совсем уходила из дома.
В престольные летние праздники бабушка Таня ходила в лес около посёлка, где жила. Если Кирюшка гостил у бабушки, то она брала его с собой.
— Только родителям не говори, а то ругаться будут, — предупреждала она внучка.
— Не буду, не буду, баба. Возьми только меня с собой! — просился Кирюшка.
И они шли в сосновый лес километра за три, приходили на полянку. Там среди молодого ельника стоял какой-то столб из дубового дерева, почерневший от времени. Трава вокруг столба всегда была утоптана, на небольшом холмике около него лежали полевые цветы. Бабушка тоже укладывала букетик из ромашек и колокольчиков с иван-чаем на холмик, а потом долго-долго молилась около столба. Кирюшка стоял поодаль, не зная, что ему делать. Молиться бабушка Таня его не заставляла.
— Вот окрестишься, тогда и молиться можно будет, — говорила она ему.
Когда они возвращались обратно, Кирюшка спросил:
— А что это за столбик такой, бабушка?
— Это место, где святой Марк Пустынник жил.
— Как жил? — не понимал внук.
— Жил в землянке, Богу молился.
— Зачем молился?
— Чтобы людям жилось лучше, чтобы дети не болели, чтоб пожаров не было, чтобы урожай был хороший и хлеба народилось много. За всё хорошее молился.
Кирюшка шёл рядом с бабушкой Таней и всё думал: «Как же можно жить одному в землянке среди леса? Страшно ведь. И молиться ещё надо. А что же он ел, где готовил?» И не мог найти ответы на свои наивные детские вопросы. А бабушку Таню об этом спросить он стеснялся.
Так и остался в его памяти на всю жизнь незримый образ таинственного Марка Пустынника, как и образ бабушки Тани.
Александр Михайлов, или дед Саша, казался маленькому Кирюшке олицетворением какой-то русской мощи, потому что походил на русского богатыря. Высокий, с крепкой широкой грудью, с абсолютно седой головой и такой же седой окладистой бородой, которая всегда была аккуратно подстрижена и расчесана. При беглом взгляде на него дед Саша производил впечатление даже на взрослых, что уж говорить о ребятишках, особенно когда в престольные праздники он надевал свой сюртук с тремя георгиевскими крестами. И за свою долгую жизнь дед Саша много чего повидал и много чего успел сделать. Главным в его жизни были две вещи — любовь к России и любовь к детям, что, собственно, практически одно и то же.
Внешне эта любовь никак не проявлялась. И даже наоборот, некая строгость, если не сказать жестокость, в воспитании своих собственных детей, а потом и внуков, как-то отталкивала от него детей, делала из него чуть ли не монстра, способного лишь строжить и наказывать. Но как ни странно, никто не мог вспомнить, чтобы дед хоть раз кого-нибудь ударил или шлепнул. Один его суровый вид внушал детям страх и почтение. Но вот когда все выросли и разъехались кто куда, они почти всегда с ностальгией вспоминали своего сурового деда Сашу.
Так случилось и с Кирюшкой. Когда он увидел деда Сашу в певый раз — он обомлел. Такая мощь и строгость в одном человеке! И это его дед!
Первым делом, когда пятилетний Кирюшка приехал погостить к бабушке Тане, дед спросил его:
— Что умеешь делать?
Кирюшка ответил, что умеет считать до семи.
— Да-а-а, крякнул дед. — Тогда вот бери этот инструмент, — он показал на ящик с ручкой, — и разрежь на нем семь стеблей табака.
— Ладно тебе, дед, дай внуку освоиться, прийти в себя. А ты сразу за свой табак, — заступилась было за внука бабушка Таня.
Но дед строго посмотрел на нее и произнес:
— Пусть учится делом заниматься. Ты забыла, что сама делала в свои пять лет?
— Полы в доме мыла, белье на каталке гладила, коров в поле гоняла… Да мало ли чего. Но тогда другое время было. Ты, дед, не вспоминай об этом лишний раз. Чего хорошего, что в такие годы работать начала? — опять запричитала было бабушка Таня.
— Труд еще никого не испортил. И чем раньше человек поймет это, тем больше от него пользы, — пробурчал дед, доставая инструмент для резки табака. — Вот смотри, Кирюшка, ставишь сюда сухой стебель табака, с самого краешка и начинай вверх-вниз ручкой водить. Только пальцы не суй, отрубит.
И дед показал Кирюшке, как нужно резать табачные стебли и листья. Кирюшке работа понравилась, и, разрезав семь стеблей, он попросил у деда поработать.
— Можно, деда, я еще порежу?
— Нет, хватит, — строго сказал дед. — Для первого раза хватит. Работа в радость должна быть, а в тягость нужда заставит, — добавил он, пряча ящик на место. — А ты, смотрю, с руками растешь. И голова на месте.
Кирюшка потрогал голову — действительно, на месте, и руки тоже как руки. Непонятно, что дед сказал? Но горевать мальчик не стал, а занялся своими мальчишечими делами.
В обед дед Саша садился во главе стола на своем большом стуле. Около него всегда стоял самовар в праздники и выходные дни, а в будни — только что снятый с керогаза горячий чайник. Дед любил чаепитие. Пил чай только из стакана, причем первые три разливал на блюдце с голубой каймой и пил медленно, вприкуску с сахаром. Остывший чай дед Саша выпивал прямо из стакана. Кирюшка, умевший считать только до семи, сбивался со счета.
Сам Кирюшка сахар не любил. Ему нравились конфеты, которые в ярких обертках лежали на блюдечке рядом с сахарницей. Дед Саша строго следил, чтобы внук чай пил только после того, как все съест. Обязательное условие — одна конфета на один стакан чая. Кирюшке очень хотелось съесть лишнюю конфету, но не получалось. Под строгим взглядом деда он с большим трудом выпивал два стакана, и, обессиленный, падал на спинку стула. Бабушка Таня просила деда:
— Ну пусть еще конфетку возьмет, он ведь ребенок…
Дед же понимал свою роль иначе:
— Баловство! Сказано: сколько стаканов, столько и конфет, — не уступал он, вставая из-за стола, давая понять, что обед окончен.
Любимым занятием деда Саши в свободное время было курение трубки. Вырезанная из огромного сучка вишни старым ленинградским мастером Федоровым, она как нельзя лучше дополняла облик деда, делая его похожим на позднего Тургенева, но только с трубкой во рту. Курил дед много, за день мог выкурить целый кисет крепчайшего табака — самосада, который растил и готовил сам на целый год. Половину небольшого участка, где жили дед с бабушкой Таней, занимал табак.
Кирюшка как-то попросил:
— Дед, дай и мне попробовать твою трубку?
Дед усмехнулся:
— Ну на, попробуй, — и протянул Кирюшке мундштук.
Тот, прямо как дед, попыхтел сперва, а потом глотнул дым и, закашлявшись, чуть ли не выбросил трубку:
— Забери, забери обратно, — закричал мальчик, чуть не плача.
— Ну что, накурился? То-то, знай, что курить могут только взрослые, да и то не все, — засмеялся дед, забирая трубку у внука. — Будет тебе впредь наука.
А еще дед очень любил давать поручения. Они вроде бы и не трудные, но всегда требовали внимания и сосредоточенности. Например, он посылал внука в магазин купить хлеба — буханку черного, пять коробков спичек и селедки ровно на один килограмм.
— Только смотри, селедка должна быть серебристая, а не желтая. Понял? — напутствовал дед внука. — На вот тебе один рубль, купи себе потом стаканчик мороженого.
Кирюшка несся со всех ног в сельмаг. Там около чайной всегда кипела жизнь. Мужики толпились у буфета, ожидая свежего бочкового пива, женщины стояли в очереди за продуктами, ребятня бегала вокруг них, выпрашивая мелочь на мороженое. Кирюшка встал в очередь за женщинами, и когда дело дошло до него, продавщица с ярко накрашенными губами спросила:
— Чего тебе, мальчик?
Кирюшка растерялся. Спросил сначала спичек, потом вспомнил про буханку хлеба.
Отсчитав пять коробков спичек и подав буханку черного хлеба, продавщица еще раз переспросила:
— И все?
И тут Кирюшка вспомнил:
— Селедок килограмм.
Продавщица кинула три больших селедины на серой оберточной бумаге на весы.
— Ровно кило, — сказала она, заворачивая селедки в бумагу. — Теперь все?
— Все, — тихо ответил Кирюшка, складывая покупки в сетку-авоську.
Ознакомительная версия.
