— А ну-ка, поезжайте туда. И немедленно. Иначе рассержусь. А милицейских тайн выпытывать не буду — можете не опасаться…
Почувствовав растерянность Копытова, Ирина Владимировна засмеялась:
— Напугала? — И уже всерьез: — У вас температура, Егор Николаевич. Я вас мигом до общежития на мотоцикле отвезу. А лошадь отведу к Бедаревым…
Копытов остановил лошадь у калитки, освещенной электрической лампочкой, и увидел на телеге старенькие ботинки, связанные шнурками. Старшина взял их и подумал, что эти неуклюжие бахилы могут явиться серьезной уликой…
Скоро учительница вывела из ограды мотоцикл. Протянула флакончик.
— От мамы. Говорит, нет лучшего средства от простуды. Она сама готовила из каких-то кореньев…
— Спасибо, — сказал Копытов. — Испробую…
Около общежития Ирина Владимировна остановила мотоцикл.
— Не болейте, Егор, — улыбнулась она. — Сейчас лошадку поведу…
Копытов кивнул.
— Обязательно узнайте, дома ли хозяин. Это очень важно, — наказал он.
Глава шестая. Через реку на плотике
Ромка долго сидел съежившись, все еще не веря, что они попали в ловушку и с острова теперь им не выбраться.
— Самсонов, зачем ты только приплавил меня сюда, — печально сказал он. Витька ничего не ответил. Конечно, он кругом виноват. Подвел его сыскной пыл.
Совсем недалеко горели огни поселка, над копром шахты светилась красная лампочка. Дом рядышком, а попробуй теперь до него доберись. Ночевать придется на острове, а что будет завтра — неизвестно. Рыбаки здесь бывают не каждый день. Если и пройдет моторка, то попробуй убедить рулевого, что мальчишки не зря кричат и машут руками, что они не озоруют, что им в самом деле требуется помощь. Самсонов знал, что моторки не останавливаются.
— Слезами горю не поможешь, — по-взрослому сказал Витька. — Надо костер соображать…
Кромешная темень по-прежнему пугала Ромку. Он вообразил, что на острове затаились злые люди, и представил, как они, вооруженные до зубов, выходят на огонь и, увидев мальчишек, говорят: «Вот эти самые следили за нами».
— Самсонов, не зажигай костра, — попросил он. — Не очень холодно…
Витька ползал по галечному берегу и на ощупь собирал мелкие веточки и сучки, принесенные сюда разливом весеннего половодья.
— Без костра какая жизнь, — рассудительно приговаривал он. — С костром веселее… Вот сейчас найду смоляной корень или бересту…
Потом Самсонов укорил Ромку:
— А ведь ты прав — на виду костер не стоит жечь. Вдруг мошенники вернутся. Так бы и сказал, а до меня только сейчас дошло, почему ты против огня.
И хотя Ромка не думал о тех людях, которые уплыли, а, наоборот, боялся тех, кто, возможно, остался на острове, но не стал говорить об этом Самсонову, потому что целиком доверился ему.
Самсонов, между тем, предложил пойти поискать какую-нибудь укромную ложбинку, из которой бы не было видно костра, и там расположиться на ночлег.
Он завел Ромку в какой-то тальниковый хаос, из которого, казалось, уже невозможно выбраться, и довольно сказал:
— Местечко, лучше не придумаешь…
Витька погромыхал в кармане железяками и игриво протянул:
— А из этой коробочки добудем огонек…
Самсонов чиркнул спичкой, и от яркой вспышки ночь показалась еще темнее. Запахло горящей травой, робкие огоньки пробились сквозь сухой мох, впились острыми зубами в лоскутину бересты и принялись сворачивать ее в трубку.
Когда пламя костра весело запрыгало по сучкам, Самсонов удовлетворенно заметил:
— Жить можно. Теперь бы только червячка заморить…
Ромка вздохнул:
— Школьный буфет уже закрыли…
Ромка смотрел на бушующий огонь, и огонь успокаивал, пропадали недавние страхи, отодвигалась темнота.
У Ромки тоже сосало под ложечкой — после обеда прошло много времени, но голод по сравнению с тем, что он недавно пережил здесь, на острове, можно было терпеть. И Ромка как можно бодрее сказал:
— Выдюжим. Утром кто-нибудь приплывет…
— Приплывет, — буркнул Самсонов. — Ясно, зимовать не останемся.
Витька пошевелил прогорающие сучья, они стрельнули угольками и снова вспыхнули.
— Ночь-то какая! Налимья ночь, — покачал головой Самсонов. Он снял кепку и принялся ее осматривать. Ромка начинал догадываться, что Витька затевает рыбалку.
— Чем слюнки глотать, лучше попробовать рыбы наловить…
Ромка представил, как они снова будут пробираться к реке сквозь кусты и бурелом, и поежился. Потом подумал о наживке и хитро усмехнулся: уж не хочет ли Самсонов ловить рыбу на голый крючок? Тот будто догадался, о чем думает Ромка, и мечтательно сказал:
— Иметь бы куриные потроха… На них налим хорошо идет. Да и таймень хватает. Можно бы и поджаренного воробья…
— Или соску с повидлом, — в тон Самсонову сказал Ромка, думая, что тот его разыгрывает насчет жареных воробьев. Самсонов не обиделся.
— Да ну тебя, — сказал он. — Пойдем червей копать…
Он взял факел из смолевых корневищ и шагнул в кусты тальника. Остановился в сырой ложбинке и протянул факел Ромке.
— Держи…
Огонь тускло освещал переплетенную корнями землю. Самсонов воткнул в дерн толстый сук и начал им ковырять, как заступом. Глинистые комья он брал в ладони и разминал, поднося поближе к огню. Черви долго не попадались. Ромка сказал, что лучше бросить это дурацкое занятие и идти к костру, Самсонов разозлился:
— Есть хочешь, а работать лень, да? Думаешь, тебе сюда еду на блюдечке с голубой каемочкой принесут? Черта с два!
Наконец Самсонов нашел большого извивающегося червя, обрадовался, подул на него и ласково сказал:
— Хорош, гусь лапчатый…
Потом снова принялся ковырять землю, то и дело радостно сообщая:
— Еще один! Жирный, черт!
Скоро Самсонов сказал:
— Ну, хватит. А теперь к реке. Я здесь один налимий омут знаю.
Он сунул руку в карман и вытащил леску.
— Звягинцева, — сказал Витька. — Как чувствовал, что может пригодиться. Жаль, готовые закидушки и наживка на пристани остались…
Место для рыбалки выбрали на крутом берегу. Удочку Самсонов забросил неподалеку от большой лиственницы, принесенной сюда в половодье.
Через полчаса Самсонов проверил снасть. Червяк оказался нетронутым. Рыболов насадил на крючок еще одного червя, но теперь забросил удочку уже в другое место.
От воды тянуло прохладой. В небе мерцали звезды. Одна из них стремительно неслась по небосводу.
— Реактивный, — сказал Самсонов. — Может, военный… Или пассажиры летят куда-нибудь на край земли…
Он усмехнулся и бросил камень в кусты:
— А мы, как робинзоны, застряли на острове. Да хотя бы где-нибудь в безлюдье, а то у поселка на виду.
Он встал и направился к удочке. Ромка услышал, как Самсонов сопит, и подошел к нему. Рыбак обеими руками держал удилище и водил им из стороны в сторону.
Рыбина тянула вглубь, и Самсонов, выискав наиболее пологий спуск, сполз к воде, умостившись на небольшом приплечке берега. Теперь ему стало удобнее вести поединок.
Ромка последовал за Витькой, опустил факел к реке и вскрикнул от удивления. Самсонов тянул большую рыбину. Налим мотал головой.
— Здоровенный, — обрадованно сказал он.
— Подхватывай его, — приказал Самсонов. — Такого без подхвата не вытащишь — леску порвет…
Ромка встал на колени и, придерживаясь одной рукой за выступ глинистого берега, другую опустил в воду, нашел налима, провел ладонью по его скользкой коже и подобрался к жабрам.
Как крючками, Ромка зацепил налима пальцами и потянул на себя. Рыбина стала извиваться и вырвалась из рук, но упала на берег. Ромка бросился животом на налима и замер.
— Держишь? — крикнул Самсонов. Потом поднял с земли смолевые сучья, помахал ими, и они загорелись, освещая и водовороты омута, и притихшего на рыбине Ромку. Самсонов снял брючный ремень и продернул его через налимьи жабры.
— Ну и поросенок, — довольно сказал он. — Давай к костру.
Самсонов, как и все рыбаки, неплохо разбирался в кулинарном деле.
— Налима будем печь. В собственном соку, — сказал он, осматривая добычу. — Правда, без соли.
Он завернул рыбину в какие-то листья и обмазал глиной. Отодвинул угли в сторону, вырыл ямку на месте кострища, затем уложил в нее налима. Потом дышащие жаром угли снова сдвинул на место. Минут через двадцать мальчишки с аппетитом принялись за еду.
— Слушай, Самсонов, — сказал Ромка. — Как ты думаешь, что это за люди здесь были. По-твоему, они мошенники? И почему они приплыли именно сюда, на остров?
Самсонов перестал жевать и признался:
— А то я знаю? Сам ничего понять не могу. Головоломка да и только…
Галка Павлова любила своего дедушку и гордилась им. В праздничные дни он надевал форменный шахтерский мундир, и на кителе загорались боевые ордена и медали, все три знака «Шахтерской славы». Галкин дед Иван Савельевич военными дорогами дошел до Берлина и на рейхстаге оставил свою роспись. В шахте бригадирствовал у забойщиков и не раз побивал рекорды угольного бассейна. Огромный портрет Галкиного дедушки висел в музее шахтоуправления. Здесь он был прописан навечно.
