— Слушай, Маргарет, рядом с мужчиной не садись. Садись или одна, или с какой-нибудь приятной леди. И постарайся выбрать место наверху и спереди. Если в автобусе не будет кондиционера, открой окно. Бабушка будет ждать тебя возле расписания.
— Да я знаю.
Мы обговорили все это раз двадцать, но когда пришел автобус, мама вылезла из машины и крикнула водителю:
— Девочка едет одна. Пожалуйста, присмотрите за ней. Это ее первая поездка.
— Не волнуйтесь, все будет в порядке, — ответил водитель.
Потом мама помахала мне рукой. Я скорчила рожу и стала смотреть в другую сторону.
Бабушка ждала меня в условленном месте. Она крепко меня расцеловала. От бабушки замечательно пахло. Она была в зеленом костюме, глаза подкрашены в тон, волосы — «платиновый блондин». Цвет волос у бабушки меняется обычно не реже, чем раз в месяц.
Когда мы вышли из автовокзала, бабушка сказала:
— Ты прекрасно выглядишь, Маргарет. И волосы такие красивые.
Бабушка всегда говорит мне что-нибудь приятное. А волосы у меня действительно стали лучше. Я прочла, что если их хорошо расчесывать щеткой, то они за месяц вырастут на целый дюйм.
Перекусывали мы в ресторане рядом с Линкольн-Центром. За шоколадом я шепнула бабушке на ухо:
— Я ношу лифчик. Как, заметно?
— Конечно, — ответила бабушка.
— Правда? — я не ожидала это услышать и перестала есть. — Ну, и как я в нем выгляжу?
— Намного взрослее, — сказала бабушка, отпивая кофе маленькими глоточками. Я не знала, верить мне ей или не верить, и потому поверила.
Потом мы пошли на концерт. Я уже не ерзала на месте, как когда-то маленькой девочкой. Я сидела очень тихо и обращала внимание на музыку. Во время антракта мы с бабушкой вышли прогуляться вокруг. Мне нравится этот центральный фонтан — он нравится мне еще больше, чем сами концерты. И еще я люблю смотреть на прогуливающихся людей. Однажды я видела, как известная фотомодель снималась около фонтана. Был ужасный холод, а она была одета в летнее платье. Тогда я решила, что не буду фотомоделью. Даже если когда-нибудь стану красавицей.
В такси по дороге к автовокзалу я подумала о том, что бабушка ходит в синагогу. Вот кто мог бы помочь мне начать мою работу. Я спросила:
— Можно, я когда-нибудь схожу с тобой на службу?
Бабушка уставилась на меня, как на привидение. Я никогда не думала, что глаза могут быть так широко открыты.
— Что я слышу? Я правильно тебя поняла, что ты хочешь принять нашу веру?
Она затаила дыхание.
— Нет. Я просто хочу сходить с тобой на службу, чтобы понять, что это вообще такое.
— Маргарет, моя Маргарет! — бабушка обняла меня за плечи. Я думаю, водитель такси принял нас за сумасшедших. — Я знала, что в душе ты еврейская девочка! Я всегда это знала!
Бабушка вынула кружевной платочек и поднесла к глазам.
— Да нет же, бабушка, — упорствовала я. — Ты же знаешь, что я сама по себе.
— Ты можешь говорить, что угодно, но я никогда в это не поверю.
Никогда!
Она высморкалась, потом сказала:
— Я знаю, в чем дело. Должно быть, у тебя в Фарбруке появилось много еврейских друзей? Правильно я говорю?
— Нет, бабушка. Мои друзья тут ни при чем.
— Тогда что же? Не понимаю.
— Просто хочу посмотреть, на что это похоже. Можно?
Я, конечно, не собиралась говорить бабушке про мистера Бенедикта.
Бабушка откинулась назад на сиденьи. На лице ее сияла улыбка.
— Я очень рада! Приеду домой и сразу же позвоню раввину. Я возьму тебя с собой на Рош-Хашана.
Потом она перестала улыбаться и спросила:
— А мама знает?
Я покачала головой.
— А отец?
Я покачала головой снова.
У бабушки сделался озабоченный вид.
— Только обязательно скажи им, что это не моя идея! А то мне не сдобровать!
— Не беспокойся, бабушка!
— Просто смешно! — воскликнула мама. — Ты же знаешь, как мы с папой относимся к религии.
— Ты говорила, что я смогу выбрать сама, когда вырасту!
— Но ты ведь еще не готова к этому, Маргарет!
— Я просто хочу попробовать, — не сдавалась я. — На христианское богослужение я тоже схожу, так что можешь не беспокоиться.
— Я не беспокоюсь. Просто я думаю, в твоем возрасте девочке ни к чему забивать себе голову религией.
— Можно мне пойти? — спросила я.
— Не стану тебя удерживать, — сказала мама.
— Хорошо. Тогда я пойду.
Утром, на Рош-Хашана, еще лежа в постели, я снова говорила с Богом:
Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. Сегодня я иду на службу с бабушкой. Сегодня праздник. Я думаю. Ты знаешь. Папа считает это моей ошибкой, а мама — глупой прихотью, но я все равно пойду. Я уверена, что это поможет мне определиться. Я никогда не была ни в синагоге, ни в церкви. Я буду искать Тебя, Бог.
Я была в новом костюме, на голове вельветовая шляпка. Мама сказала, что на еврейские праздники нужно одеваться во все новое. День был для октября жаркий. Отец сказал, что когда он был мальчиком, то на еврейские праздники всегда стояла жаркая погода. Мне пришлось надеть белые перчатки. Руки в них потели. К тому времени, когда я добралась до Нью-Йорка, перчатки имели довольно жалкий вид. Я сняла их и запихнула в сумочку. Бабушка встретила меня где обычно и отвезла на такси в свою синагогу.
Мы были там в половине одиннадцатого. Бабушка показала привратнику свою карточку, и он провел нас на наши места в пятом ряду в середине. Бабушка шепнула тем, кто сидел рядом с ней, что я — ее внучка Маргарет. Они посмотрели на меня и улыбнулись. Я улыбнулась в ответ. Я была рада, когда раввин наконец вышел и поднял руки. Звучала негромкая органная музыка. Мне она показалась очень красивой. Раввин был одет в длинную черную одежду. Он был похож на служителя церкви, не хватало только круглой накидки. И на голове у него была маленькая шапочка, которую бабушка называла ермолкой.
Раввин приветствовал нас, после чего начал делать какие-то вещи, которых я не понимала. Несколько раз нам приходилось вставать и снова садиться, иногда мы читали все вместе по-английски из молитвенника. Я не слишком понимала то, что читала. В промежутках пел хор или играл орган. И это, конечно, было самое лучшее. Часть службы была на еврейском, и я удивилась, что бабушка может читать вместе с раввином.
Я часто смотрела по сторонам, мне было интересно, что происходит вокруг. Но поскольку я находилась в пятом ряду, то все, что я могла видеть, — это четыре передних ряда. Я понимала, что вертеть головой и оборачиваться неудобно. Впереди, на подмостках стояли две большие серебряные вазы с белыми цветами — это выглядело очень красиво.
В одиннадцать часов раввин произнес речь: проповедь, объяснила бабушка. Вначале я изо всех сил старалась понять, о чем он говорит. Но довольно скоро сдалась и стала считать головные уборы. До конца проповеди я насчитала восемь коричневых, шесть черных, три красных, один желтый и один леопардовый. Потом все снова встали и спели какую-то песню на еврейском, которую я не знаю. Вот и все. Я ждала чего-то другого. Не знаю, чего именно. Может быть, какого-то чувства. Но, наверно, для того, чтобы что-то понять, одного раза недостаточно.
Когда все поднялись со своих мест, бабушка потянула меня в сторону, подальше от толпы.
— Ты не хотела бы познакомиться с раввином, Маргарет?
— Не знаю, — замялась я. Мне хотелось поскорее выйти наружу.
— Сейчас познакомишься! — улыбнулась бабушка. — Я ему сказала о тебе.
Мы встали в очередь. Желающих поздороваться с раввином было много.
Наконец дело дошло до нас. Я стояла лицом к лицу с рабби Келлерманом. Он был довольно-таки молодой и немножко похож на Майлза Дж. Бенедикта. Только не такой тощий.
— Поздоровайся, — шепнула мне бабушка.
Я протянула руку.
— Это моя внучка, рабби. Я говорила вам о ней… Маргарет Саймон.
Раввин пожал мне руку.
— Да, конечно, Маргарет. Йом Тов.
— Да, — произнесла я.
Раввин рассмеялся.
— Это значит «С Новым Годом!» Мы празднуем его сегодня.
— Понятно, — сказала я. — С Новым Годом вас тоже, рабби.
— Тебе понравилась наша служба? — спросил он.
— Да, — кивнула я. — Просто очень.
— Хорошо, хорошо.
Он еще раз потряс мне руку.
— Приходи в любое время. Познакомься с нами, Маргарет. Познакомься с нами и с Богом.
Дома мне предстоял настоящий допрос.
— Ну как? — начала мама. — Расскажи, как все было.
— Ну как, нормально.
— Тебе понравилось? — спросила она.
— Было интересно, — сказала я.
— Что тебе запомнилось? — поинтересовался отец.
— Ну, например, что в первых пяти рядах было восемь коричневых головных уборов и шесть черных.
Отец рассмеялся.
— А я, когда был мальчишкой, считал перья на шляпах.
Тут мы рассмеялись все вместе.
