В ту же секунду у нее чуть не выпал из рук портфель.
Сквозь дырку на нее смотрел живой человеческий глаз. Глаз смотрел пристально, не мигая.
— Извините, — тихо прошептала Аня и попятилась к Зине.
— Что, смотрит? — хихикнула Зина. — Это его наблюдательный пункт. Как кто придет из школы, так он дверь — на ключ, будто нет никого, а сам — в дырку. Хорошо придумал?
— Хорошо, — рассмеялась Аня и взялась за ручку двери.
Выходя на улицу, она подумала о том, как было бы весело, если бы и у нее в квартире жил какой-нибудь мальчишка.
День за днем в женской школе в седьмом классе «А» медленно, но верно шла подготовка литературного монтажа. Девочкам нравилось вечерами после уроков бегать по коридорам, смеяться, петь песни и говорить о чем только душа пожелает.
В первые дни в кабинете у директора то и дело раздавались тревожные телефонные звонки родителей: «Где моя Муся?», «Почему Клавочки еще нет дома?», но потом они прекратились. Девочки убедили своих пап и мам, что они волнуются зря и в школе им во сто раз интереснее, чем дома.
По вечерам в седьмой «А» регулярно приходил Димка. Но Димка не только играл шахтера — он был одновременно и художником, и электромонтером, и слесарем. На сцене нужно было повесить занавес, нарисовать на огромном куске марли макет Кремля с зубчатой стеной и Спасской башней и сделать гирлянду из разноцветных лампочек.
Девочки оказались на редкость сообразительными, и недостатка в помощницах у Димки не было. Одну он посылал домой за красками и нитками, другая бежала в магазин за золотой «блесткой», а третья консультировалась по телефону со своим папой-художником, как разводить масляные краски и где купить пульверизатор…
Как-то раз, спрятав в маленькую каморку за сценой «реквизит», Аня с Димкой после всех девочек вышли из школы.
Было ветрено, сыпал снег, как мелкая крупа.
Возле иллюминированного входа в кино, засунув руки в рукава пальто, пританцовывал мороженщик:
— Пломбир! Эскимо! А ну подходи, кто еще не замерз!
Димка шел в ногу с Аней, искоса поглядывая на ее мокрое от снега лицо, на прядку волос над ухом, на которую уже налип маленький снежный комочек.
На углу своего переулка он остановился. Ему хотелось и дальше проводить девочку, но почему-то показалось, что это неудобно.
— Дима, а ты весь в снегу! — вдруг заметила Аня и, сняв с руки перчатку, стала обивать ею Димкины плечи и воротник.
За шиворот Димке посыпались холодные, мокрые снежинки. Он, улыбаясь, отворачивался от Аниной перчатки.
— Подожди, не вертись! Слушай, а ты Юру Парамонова знаешь?
— Юрку? — удивился Димка. — Он от меня через две парты сидит. А что?
— Да так… Мне про него рассказывали.
В первую секунду Димка почему-то подумал, что с Парамоновым стряслось какое-нибудь несчастье: заболел, отвезли в больницу. Но при чем тут больница? Он сегодня видел Парамонова целым и невредимым.
— Ну, как он себя чувствует? — спросила Аня.
— Спасибо. Хорошо.
— А вы дома у него были?
— Не были.
— А почему?
Димка растерялся. Нельзя же было отвечать, что они не раз хотели прийти к Парамонову, но просто-напросто боятся его.
— А чего к нему ходить? Парень как парень. Не больной.
— Это верно. Но я бы… А в общем, смотрите сами, — сказала Аня и протянула руку.
«Откуда она узнала о Парамонове? — думал Димка, идя по переулку. — Намекнула — надо сходить. И что ей за дело? А придешь к такому… Один раз Валька Сидоров предложил помочь по физике — чуть оплеуху не получил. Парамонов так и сказал: «Ты, сморчок, больше не заикайся об этом!»
Димка торопился. Дома уже волновалась мама, а потом, ему хотелось хоть часочек до сна повозиться с новым радиоприемником. Он с ребятами почти смонтировал всю схему на алюминиевой подставке, так называемом шасси, и теперь оставалось спаять некоторые контакты.
К Димке на дом приходил и Леня — приносил разные болтики, гаечки, пинцеты, без которых не построишь ни один приемник, и красивые ручки регуляторов, которые он сам выточил из пластмассы на токарном станке.
Работать всем приходилось урывками. Иногда ребята засиживались часов до двух ночи.
По утрам Димке очень хотелось спать, но он так приучил себя к раннему подъему, что как бы поздно ни ложился, он мог легко и бодро встать в любое время. Он не любил валяться в кровати, а как только открывал глаза, сбрасывал моментально одеяло, делал зарядку и обтирался по пояс холодной водой. Дел было по горло, и на все нужно время. А где его достанешь, если не распределишь свой день?
Кроме радиоприемника, Димка должен был думать и о домашних уроках, и о репетициях в женской школе, и о подготовке нового номера стенгазеты.
Впрочем, Димка не жаловался на свою занятость. Ему это даже нравилось, потому что когда у него были заботы, он чувствовал себя нужным человеком.
Димка вошел в свое парадное, освещенное тусклой лампочкой, и вдруг лицом к лицу столкнулся с… Парамоновым.
— Ты что здесь?! — пораженный, отступив на шаг, спросил он.
— Тебя жду, — глухо ответил Парамонов. — Я видел, как ты с девчонкой прогуливался. Ты чего тогда кричал, чтобы меня из пионеров вышибли?
— Но это же давно было!
— Давно, а я запомнил…
— Что ж. я правильно кричал. — Димка великолепно понимал, что сейчас произойдет.
— А тебе что — больше всех надо?
Димка, конечно, мог выскочить из парадного и убежать, но он ответил прямо:
— Больше всех…
— Ну и получай!
Парамонов взмахнул кулаком. Но Димка во-время присел и отскочил в сторону.
— Ты что же, значит, бить меня хочешь?
— Внушение сделать, — сказал Парамонов, снова подходя к Димке. И, взяв его обеими руками за воротник, встряхнул: — Прежде чем кричать, надо узнать человека. Я, может, лучше всех вас…
— Отпусти, говорю! — рванулся Димка и, подставив Парамонову подножку, толкнул его в грудь.
Но Парамонов цепко держал его.
— Сопротивляться вздумал? — усмехнулся он. — Не на того напал.
И вдруг — секунда! — Димка даже не заметил, как это произошло — Парамонов схватил его за руку, ловким приемом бросил на пол и положил на обе лопатки. Димка пытался вырваться, но все было бесполезно: он не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Этот Парамонов зажал его со всех сторон, как спрут.
— Кричи «мама»! — тяжело дыша, сказал он, садясь верхом на Димку.
— Лежачего бить?
— Это видно будет. Сначала поговорим. Ты что против меня ребят подбиваешь?
— А чего ты урок сорвал?
— Я за справедливость боролся.
— Так не борются. А если хочешь знать правду, ты идиот!
— Кто идиот?! — опешил Парамонов.
— Ты!
— Это почему же?
— Идиотом в древнем Риме называли такого человека, который не участвовал в общественной жизни… Понял?
— Ты опять меня оскорблять?
— Эй, эй, вы что тут? — вдруг услыхал Димка над головой чей-то голос.
Спихнув с себя Парамонова, он быстро вскочил на ноги.
В парадном стоял дворник, дядя Костя, в белом фартуке и со скребком в руках:
— Деретесь, что ли?
— Да нет… Мы это так… — сказал Парамонов. — Маленькое собрание провели. Один вопрос обсуждали.
— Нашли место, где драться! — покачал головой дядя Костя. — Шли бы уж лучше на улицу, наш участковый на вас бы поглядел.
— А с нас уж хватит, — стряхивая с себя пыль, сказал Парамонов. — До свиданья, друг!
— До свиданья! — ответил Димка и, подмигнув — дескать, замнем для ясности, — через две ступеньки побежал к себе.
Совесть у него была чиста. Собственно говоря, пусть Парамонов и поборол его, но ведь он его ни капли не боялся. И держал себя достойно, даже по заслугам идиотом обозвал.
Январь пролетел незаметно. Погода в этом году была удивительно теплая, и в порывах влажного ветра иной раз чуялись весенние запахи. На улицах стояла такая оттепель, что можно было подумать, что в небесной механике поломалась какая-то шестеренка и весна поэтому перескочила с марта на январь. Как передавало Бюро погоды, на Москву с юго-запада день за днем двигались теплые массы воздуха.
Но в первых числах февраля массы воздуха переменили свое направление, и вскоре ртутный столбик, зайдя за «нуль», начал опускаться все ниже и ниже. И, глядя на термометр, кое-кто из учеников уже довольно потирал себе руки, предвкушая, что скоро ударит сорокаградусный, а значит, в школах отменят занятия…
Сегодня за окном во дворе заиндевевшие деревья казались покрытыми белым плюшем. На окне морозные узоры от солнца были золотыми. Тут были и дубовые листья, и маленькие колокольчики ландышей, и усатые колоски ржи.
«Хороший день будет!» — подумал Толя, отрываясь от тетради. Он вспомнил, что сегодня суббота и, значит, мама вечером обязательно куда-нибудь отпустит. Обычно в будни она не позволяет уходить из дому — говорит, что надо беречь силы для учебы, а под воскресенье иди куда хочешь…
