— Так мы ж знакомы, — возразил я.
— Знакомы как ребята, — пояснил Яша, — а как собаки мы ещё друг друга не знаем.
Мы стали тереться головами, но Осман даже внимания на нас не обратил — так увлёкся костью.
— Умная псина, не признаёт нас своими, — вздохнул Яша и добавил: — Потявкать бы, да нельзя: хозяев разбудим.
Я поднялся с четверенек:
— Айда с Османом в лес к порезанным соснам! Обнюхает он их, может, и побежит по следу.
— А как же мы его в лес заманим? — спросил Яша и позвал: — Осман, Османушка!..
Пёс оторвался от кости и метнулся к Яше. Тот отскочил в сторону.
— Нет у меня больше ничего, нет, — подставил он псу пустые руки, но тут же спохватился и приказал строгим, металлическим голосом: — Осман, иди в лес, в лесу чужой! (При слове «чужой» Осман насторожился и огляделся по сторонам.) За мной, Осман! — закричал Яша и побежал. — В лесу чужой, чужой!..
«Гав! Гав!» — ответил ему пёс.
— Молодец, — похвалил я Османа и всё этим испортил: Осман бросил Яшу и вернулся ко мне.
— Чего ты стоишь? — накинулся на меня Яша. — Беги скорее в лес!
— Осман, в лесу чужой! — произнёс я грозно.
Но Осман уже не слушался нас. Он кидался то к Яше, то ко мне, желая чем-нибудь полакомиться. А потом вдруг как бросится на меня и свои лапищи положил мне на плечи! Я испугался и закричал:
— Караул, загрызли!..
Яша тоже закричал. Он принялся колотить Османа по спине и спихивать его с меня. Во дворе тёти Клавы захрюкал поросёнок, всполошились и загоготали гуси, прокукарекал петух. За ним началась целая петушиная перекличка. А собаки лаяли уже по всей деревне. В окнах тёти Клавиной избы загорелся свет. К довершению всего, на заборе появился тот самый противный кот, который разбудил меня раньше времени. Пришёл, наверное, полюбоваться нашим позором.
Послышались приближающиеся голоса. Осман оставил нас и побежал навстречу хозяевам, поджав хвост. С другой стороны улицы к нам спешили мать Яши и мой дед. Мы хотели убежать, но сварливая тётя Клава уже увидела нас и закричала чуть ли не на всю деревню своим неприятным басовитым голосом:
— Даже ночью покоя от этих сорванцов нет! К участковому чуть свет пойду… Всякое терпение лопнуло. Уж дня им на своё безобразие мало!
Её муж, колхозный бухгалтер, попытался было утихомирить тётю Клаву. Но она так топнула ногой, что он сразу отошёл в сторону. Бухгалтер был намного меньше тёти Клавы, точно воробей рядом с галкой.
— Ничего не желаю слушать! — бушевала тётя Клава. — Из-за этих хулиганов у меня голова раскалывается…
Яшина мама укоризненно посмотрела на нас и дёрнула Яшу за руку, чтобы он не отворачивался, а слушал. Мой дед смотрел на меня своими прищуренными глазами и молчал. Это тоже не предвещало ничего хорошего. А может, нет худа без добра? Вдруг после этой истории дед отправит меня домой?
Накричавшись, тётя Клава утихла. Тогда мать Яши попросила нас объяснить, почему мы оказались на улице в такое неположенное время. Яша сказал, что мы хотели приручить Османа, чтобы он помог нам изловить лесных браконьеров. От его объяснения тётя Клава опять зашлась. По её словам уже выходило, что мы испортили сторожевого пса и теперь ей ничего не остаётся, как отвести его на живодёрню.
— И когда вас только в армию заберут! — заключила она и выдохлась.
Тут-то в наступившей тишине и заговорил мой дед.
— Видите, что вы натворили? — обратился он ко мне с Яшей. — Людей спозаранку подняли, доспать им не дали. Разве ж так можно?
Дед не кричал, ничего не требовал, но от его глуховатого голоса и ужасно скучных слов мне стало совсем тоскливо. Уж поскорее бы он приказал нам извиниться, и мы разошлись бы по домам. Но дед вдруг оставил нас и сказал взрослым:
— Любопытно выходит. Ругаем мы ребятишек, корим их, а коли вдуматься, виниться-то нам самим надо.
— Нам?! — тотчас бросилась в наступление тётя Клава.
— Осади, Клавушка, не перечь. Николай Иванович знает, что говорит, — запрыгал вокруг неё муж-воробушек.
Тётя Клава замолчала. Но не потому, что послушалась мужа. Просто не захотела спорить с моим дедом. Знала, что он тоже задиристый. А я, хоть и услышал что-то неожиданное для нас с Яшей, всё равно догадался, к чему это клонится. Сейчас дед выгородит меня перед чужими людьми, а дома, с глазу на глаз, проберёт ещё хуже. Так часто поступает мать моего друга Павлика Хохолкова. Во дворе или в школе заступается за своего сыночка, хоть он и неправ, а после так его отделает, что Павлику даже сидеть на другой день больно. По-моему, это нечестно. Если мы виноваты, нечего нас защищать. А дед вдруг обернулся к нам и сказал:
— Молодцы вы, раз о народном добре заботу имеете. Давно нам этих лесных разбойников проучить нужно.
Вот так да! Уж чего-чего, а от деда я этого не ожидал. Я с ним был абсолютно согласен: изловить браконьеров нужно как можно скорее; Нет, дед совсем не походил на мать Павлика, которая ничего не доказывает, а только ругает всех подряд, кто недоволен её сыном.
— Но дело это, конечно, не для ребятишек, — продолжал между тем мой дед. — А подумать о том, куда их силёнки деть, чтобы они вот так зря не бунтовали, непременно надо.
— Что же нам, Николай Иванович, сделать для этого? — степенно, как ученица, спросила деда мать Яши.
— Хорошо бы их к делу приобщить, — ответил дед, — к примеру, хоть лес прорежать.
— Что вы! Что вы! — запротестовала мать Яши. — Вы там деревья валите. Зашибёте ещё ребяток. Лучше я их с собой в луга возьму.
— Возьми, Сима, — сказал ей муж тёти Клавы. — Намаются они, скирдовавши, так никакая дурь в голову не полезет.
— Как же, будут они скирдовать, — ехидно усмехнулась тётя Клава. — Гляди, как бы копну не подпалили.
— Зачем же нам копну подпаливать? — не выдержал я, но тут же замолчал, потому что заметил, как недовольно свёл дед брови друг к другу.
— Марш домой! Утром чуть свет подыму, — приказала тётя Сима и, чтобы Яша быстрее шевелился, дала ему подзатыльник.
Яша поплёлся домой, вздыхая и охая.
— Всегда у меня всё вверх тормашками выходит, — гудел он мне в ухо. — Мамка нынче компот варила, так я хотел в последний раз петуха на урючных зёрнах испытать. Они сладкие, может, он и запляшет с них. А теперь вот жарься там…
А мне идти на покос хотелось. Я попробовал утешить Яшу:
— Не переживай. Небось на покосе интересно.
Но Яша только махнул рукой:
— Это тебе в диковину, а мне там быть — всё равно что второй год в одном классе сидеть. Хоть бы дождик хлынул!
Идти в луга Яше совсем не хотелось, и я тоже огорчился. У меня всегда портится настроение, когда кто-то из моих товарищей переживает.
Глава десятая. Стогометатели
Вставать в четыре утра оказалось ужасно трудно. Спали-то мы после ночной вылазки всего ничего. Но дед будил меня недолго. Сказал два раза: «Вставай, Пётр, пора!» — а после как брызнет в лицо холодной водой, я и вскочил точно ошпаренный. И сразу увидел в окно чистое синее небо, без облачка. Какой уж тут дождь!
— Ешь, косарь, и отправляйся в луга, — сказал мне дед и чему-то усмехнулся.
Наверное, решил, что я буду отказываться и просить его дать мне поспать ещё. Нет уж! Не дождётся этого! Жалко вот, что сразу сон с себя не сбросишь.
Я сделал несколько приседаний, выпил стакан холодного молока, взял кулёк с едой, которую приготовил мне дед, и пошёл к Яшиной избе. Яша сидел на скамейке возле калитки и ёжился от утреннего холода.
— Поспать бы ещё, — проговорил он зевая.
Я подсел к нему и прислонил свою голову к Яшиной. Он тут же придвинулся ко мне, и мы разом уснули.
Разбудил меня скрип подъехавшей к Яшиной избе телеги. В неё была запряжена чёрная лошадь с широкой грудью и мускулистыми, мохнатыми ногами. На телеге стояли бидоны и лежали лезвиями вниз, к задним колёсам, косы. Они блестели и походили на разогнутые силачом серебряные полумесяцы. С края телеги, у самого лошадиного хвоста, сидел старик и дёргал за вожжи.
К нему тотчас вышла мать Яши, тётя Сима. Она была в сапогах, а в руках держала большую плетёную корзину, накрытую марлей. Тётя Сима раздвинула бидоны, нашла место для своей корзины и, растолкав нас с Яшей, сказала старику возчику:
— Трогай, Акимыч, мы следом пойдём.
До покоса было не близко. Сначала мы шли опушкой леса, вдоль дороги, по которой громыхала наша телега с бидонами, косами и старичком возчиком. Мои тапочки в момент стали мокрыми от росы.
Наконец лес кончился. Перед нами было большое, широкое поле, засеянное рожью.
Я посмотрел вперёд и увидел на противоположном краю поля красную полосу. Она колыхалась и росла, точно огонь на пожаре.
— Глянь-ка, — сделав испуганное лицо, толкнул меня в бок Яша, — рожь горит!
Но я понял, что он шутит. Над красной полоской показался краешек восходящего солнца. Поднималось оно быстро, точно его вытягивали невидимыми нитями. Солнце совсем не походило на настоящее. Оно было ужасно красное, как будто подрумянилось на сковородке. На небе появилось уже много алых полос. Они вспыхивали то в одном, то в другом месте. Словно выныривали из воздушной глубины. Такое удивительное небо я видел впервые. Оно было расколото на две половины. С нижней казалось нежным и розовым, а вверху серым и мрачным. Будто встретились друг с другом Василиса Прекрасная и Змей Горыныч. Василиса Прекрасная шла в наступление. Она очень быстро отвоевала у Змея Горыныча почти полнеба. А когда мы дошли до места сенокоса, уже всё небо стало розово-голубым, а солнце выкатилось на край луга целиком. И выглядело оно не таким красным, чуть-чуть пожелтело.
