О, деликатный Очкарик! Ладно, живи, Очкарик! Учись в институте вместе с Надей, можешь даже отдавать ей свой плащ, чтобы она не промокла под осенним дождем! А я повоюю и за тебя, поскольку ты герой Сталинграда. Но дай мне эти две недели почувствовать себя по-настоящему дома. Дай мне хоть на минуточку — по утрам и вечерам — забывать, что я младший лейтенант Лебедев, и быть просто Костей Лебедевым.
Учись, Очкарик! Но помни, что ты должен учиться хорошо, ты должен учиться отлично, не напутай чего-нибудь со своей счетной линейкой, помни, что ты учишься не только за себя, а и за меня — младшего лейтенанта!
Иван Иванович всегда входил в класс со звонком. Ни на полминуты раньше, ни на полминуты позднее. А в конце урока — последняя фраза объяснения, короткая пауза и вместо точки звонок, возвещающий перемену. Каким образом, ни разу не взглянув на часы, Иван Иванович умел так точно рассчитывать свое время, было загадкой для всей школы.
Иван Иванович преподавал математику в старших классах, а арифметику только в четвертом «А», временно заменяя заболевшую учительницу.
Девочки из старших классов спорили, даже пари держали: может ли Иван Иванович опоздать или пропустить урок? Утверждали, что может, конечно, только новички. Все хоть немного знавшие Ивана Ивановича понимали, что это случай невероятный.
Вот и сегодня. Не успела старательная и старенькая тетя Мариша в школьной раздевалке подойти к рубильнику и оборвать на высокой ноте звон, разносившийся по всем этажам, а Иван Иванович уже в дверях.
Девочки как-то особенно дружно и четко встают, садятся…
Вот уже неделю Светлана встает и садится вместе с почти еще незнакомыми девочками, и каждый раз это доставляет ей острую радость.
Сначала было трудно привыкнуть к строгому распорядку дня и к тому, что она почти все время на людях. Слишком долго Светлана была предоставлена самой себе, слишком большой перерыв был в ученье.
Поражала, трогала, а порой и утомляла забота о ней. О Светлане заботились не просто из жалости или по доброте, как было в эти страшные годы.
Воспитательницы и няни в детском доме, учителя в школе жили заботами о детях — это было их любимое дело.
Ребята выходили каждое утро стайкой из детского дома — те, кто учился в первую смену. Уже в переулке мальчики сворачивали направо, а девочки налево — в свою школу. В широких, светлых коридорах, в просторных светлых классах девочек из детского дома уже невозможно было отличить от других школьниц: они становились школьницами, как все. Почти все эти девочки уже давно жили в детском доме, у них не было такого большого перерыва в ученье, как у Светланы. Ее сверстницы учились в шестом или седьмом классах. В четвертый «А» вместе со Светланой входили только маленькие Аня и Валя Ивановы, неразлучные близнецы, тихие, скромные, старательные, похожие друг на друга.
Светлану очень угнетало, что почти все девочки в классе были на два, а то и на три года моложе ее. Хорошо еще, что ростом невелика — кто не знает, сколько ей лет, и не заметит разницы, — но она чувствовала себя настолько взрослее их! Ей сразу понравилась ее соседка по парте — Галя Солнцева, с ясными голубыми глазами и толстенькой короткой косой с золотистым завитком на конце.
Понравились Лена Мухина и Маруся Пчелкина, объединенно называемые «мухи», — еще одна неразлучная пара.
Галя Солнцева тоже очень дружила с ними. В классе Галю любили, ее называли Галочкой, Солнышком, иногда Мухой Третьей.
На перемене Галя рассказывала Светлане о том, какие замечательные отличницы обе «мухи». Туся Цветаева стояла в дверях, заглядывая в коридор, чтобы вовремя крикнуть: «Иван Иваныч идет!»
Эта румяная, живая девочка тоже казалось Светлане очень привлекательной.
— Тебе нравится Туся? — спросила она. Галя деликатно ответила:
— Не очень…
Если Галя говорит «не очень нравится», значит — «очень не нравится». Почему бы это? А тут как раз зазвенел звонок, вошел Иван Иванович. Пришлось поскорее выбрасывать из головы все, кроме арифметики. На уроке Ивана Ивановича не может быть никаких посторонних мыслей.
Даже на стул не присел, раскрывает записную книжку и прямо с места в карьер:
— Мухина!
Лена Мухина, Муха Черная, невысокая девочка с умным и энергичным лицом, отвечает на вопрос, как всегда, толково и точно.
— Цветаева!
Туся вскакивает и говорит, глотая слова, — ей хочется рассказать как можно больше, даже то, о чем ее не спрашивали.
Иван Иванович останавливает ее движением руки.
— Пчелкина!
Маруся Пчелкина, Муха Белая, всегда так стесняется, отвечая урок. И до того она светленькая, голубоглазенькая и кроткая…
К доске Иван Иванович не вызывает. В начале урока ему отвечают с места, по вопросам, вразбивку. Весь класс в напряжении. Ивана Ивановича боятся, но любят. Именно потому, что любят, боятся еще больше.
Вот он шагает около столика и в проходах между партами, высокий и худой, очень подвижной, в неизменном своем костюме цвета перца с солью.
Бородка и волосы у него тоже цвета перца с солью.
А если кто зазевается, не сразу ответит или напутает что-нибудь, так и посыплются разные обидные словечки, с перцем, с солью.
— Короткова!
Короткова встает, глаза ее наполняются слезами. У этой девочки на фронте погиб отец, недавно только получили извещение. Она совсем не может разговаривать — сейчас же начинает плакать.
Другие учителя не спрашивают ее. Иван Иванович спрашивает на каждом уроке, и с каждым разом голос Катюши Коротковой звучит увереннее и тверже. Иван Иванович подошел вплотную к ее парте, чуть наклонился и как-то особенно бережно выслушивает ее ответ.
Не очень хорошо ответила Катюша, но Иван Иванович кивнул головой и поставил в записной книжке против ее фамилии (так, чтобы соседки видели) одобрительную закорючку.
Да, его есть за что любить, но и бояться, конечно, тоже необходимо.
Вот он повернулся и встретился глазами со Светланой.
— Соколова!
Светлана встает, волнуясь больше, чем на всех других уроках. По арифметике ее еще не спрашивали ни разу.
— Ты уже училась в четвертом классе?
— Нет, я только третий кончила. Со мной занимаются сейчас, я повторяю…
— Трудновато приходится? Перезабыла?
Теперь он подошел совсем близко, и глаза у него оказались неожиданно светлыми и добрыми. Издали они кажутся совсем другими из-за серых, косматых бровей.
И совсем просто было ему ответить:
— Да.
— Попробуй решить задачу.
Когда Светлана стала писать на доске условие задачи, у нее было ощущение человека, когда-то в детстве умевшего плавать, но теперь не верящего в свои силы: «А вода глубока, не выкарабкаться, сейчас буду медленно погружаться «с головкой» и «с ручками».
Иван Иванович не торопил. Вот так же отвечала ему Катюша Короткова — могла думать, сколько ей хочется. И вдруг оказалось, что задача совсем простая, даже как будто знакомая, что плыть не страшно, Светлана уже не боялась утонуть.
— Сначала узнаем… Во втором вопросе узнаем…
Еще раз сложить центнеры, потом тонны… Но она забыла, сколько центнеров в тонне — десять или сто? Кажется, сто. Светлана писала одну цифру за другой. По лицам девочек она поняла, что ошиблась. Взяла тряпку и стерла написанное. Нет, как будто правильно получается: 635 тонн 11 центнеров. А к ним прибавить…
И опять весь класс молчаливо подтверждает: неверно! Светлана положила мел и сказала с отчаянием:
— Забыла!
Обычно в таких случаях Иван Иванович вызывал другую девочку на помощь, иногда у доски собиралось трое или четверо. Поднялось несколько рук. Туся Цветаева подняла выше всех, улыбалась и даже шевелила пальцами от нетерпения. Мухи и Галя Солнцева рук не подняли, на их лицах выражалось страдание.
— Солнцева, напомни, — сказал Иван Иванович, как будто не замечая поднятых рук.
Галя подошла к доске и, подавая Светлане мел, сказала:
— Их десять, а не сто. Пиши один, а другой один прибавь к тоннам.
С точки зрения математической, это было очень несовершенно выражено, но Светлана поняла сразу. Все вспомнила о центнерах и тоннах.
Она стерла «635 т. 11 ц.» и написала: «636 т. 1 ц.»
Сказала смущенно:
— Я думала, что центнер от слова «сто».
— Правильно думала, — подтвердил Иван Иванович. — Почему же он так называется?
— Ах да! — радостно вспомнила Светлана. — В нем сто килограммов!
Галя отступила к окну, стараясь показать, что Светлана отлично управляется без нее. Даже решилась спросить:
— Мне можно сесть, Иван Иванович?
Он усмехнулся:
— Садись, Ясное Солнышко!
Когда Светлана возвращалась на свое место, она была твердо уверена, что никогда в жизни не забудет, сколько центнеров в тонне и сколько килограммов в центнере.
