Ярослав Свиридов - Шляпс!

Папа утер бородой потный лоб и сел на край сцены, свесив ноги.

— А вообще как это было со стороны?

— Сойдет для сельской местности. Если вас позовут туда с гастролями. Хе-хе!

— Совсем плохо, да?

— Да нормально! Ну, за исключением некоторых моментов.

— Ты про Артемонов?

— Да нет, с ними как раз все в ажуре.

— Вот и мне так кажется.

Когда репетиция добралась до момента первого появления пуделя, на сцену выскочили сразу два Артемона. Оба тащили стулья. Сережа волок обычный деревянный от парты, а Миша — вертящийся для пианино. По задумке, Артемон должен был принести стул из домика Мальвины, чтобы, ступив на него, подвешенный Буратино без посторонней помощи смог спуститься с дерева.

Братья достигли Буратино одновременно. Каждый подставил свой стул под одну из ног Дениса. Буратино не пошевелился, ожидая указаний режиссера. Ерохины обернулись и выжидательно посмотрели на папу. Папа устало махнул рукой:

— Чувствуйте себя как дома.

Услышав это пожелание, Миша тут же отвесил Сереже подзатыльник. Сережа прыгнул на Мишу, и братья покатились по сцене.

— Ура! — закричал Костик. — Собачьи бои! Ставлю на кучерявого!

— Прекратите! — скомандовал папа.

Ерохины с готовностью выпустили друг друга из стальных хваток и поднялись с пола.

— И что мне с вами делать? — спросил папа. — Я так понимаю, переговоры в кулуарах зашли в тупик.

Братья опустили глаза.

— Ладно. В общем, так. Властью, данной мне Виктором Геннадьевичем, разрешаю вам в репетиции участвовать обоим. Хотите — хором говорите, хотите — по очереди, мы потерпим, только ведите себя хорошо. В конце репетиции я выберу лучшего Артемона. И тогда — чур не обижаться! Идет?

Братья кивнули.

— Значит, договорились. Так, сейчас уносим вертящийся стул и продолжаем.

— Хе-хе. Воистину Соломоново решение! Дать шанс обоим! — одобрительно отозвался из зала Семен Семенович.

— Соломоновым решением было бы дать обоим ремня, — сказал папа, и его рука непроизвольно погладила торчащую из-за пояса плетку.

Но к папиному удивлению, когда братья Ерохины вышли на сцену, их было не узнать. Стоило одному начать реплику, второй ее подхватывал. А если даже они и говорили что-то разом, это выглядело очень естественно. «Такое ощущение, словно они знают друг друга всю жизнь!» — подумал папа, не подумав.

К концу репетиции папа пришел к выводу, что два Артемона если не лучше в два раза, чем один, то уж, во всяком случае, не хуже, и решил рискнуть — оставить в спектакле обоих.

Получив от Семена Семеновича подтверждение, что с Артемонами действительно все в порядке, папа встал и отправился за сцену обрадовать Ерохиных. Когда он скрылся за декорациями, дверь актового зала отворилась.

Это были Анна Степановна и мужчина в темных очках, спортивном пиджаке и джинсах.

— Я смотрю, тут у вас за 15 лет ничего не изменилось, всё по-старому, — сказал мужчина.

— Как это не изменилось! Как это по-старому! — в голосе Анны Степановны слышалась обида. — Шторы новые!

Мужчина снял очки, посмотрел на шторы, кивнул и снова спрятал глаза за темными стеклами.

Анна Степановна подошла к сцене. Проходя мимо Семена Семеновича, который сидел, развалившись на кресле и закинув ноги на первый ряд, она посмотрела на него так строго, что тот немедля выпрямился и принял позу, полагающуюся взрослому.

— Добренький денёчек! — сказал Семен Семенович.

В ответ директриса даже не кивнула.

— Виктор Геннадьевич! — Анна Степановна постучала ладонью по доскам сцены. — Покажитесь!

Из-за декораций выглянула Инна.

— Виктор Геннадьевич только что вышел!

Директриса неодобрительно поджала губы, как будто считала, что Виктор Геннадьевич сперва должен был отпроситься у нее. Она обернулась к своему спутнику:

— Увы, Ростислав.

— Борисович, — подсказал мужчина.

— Конечно! Так непривычно. Вот вы уже и Борисович! А ведь мы помним вас простым Ростиславом.

— Да я год всего тут у вас и проучился-то.

— Но мы помним!

Анна Степановна немного приукрашивала истинное положение вещей. Когда Ростислав Борисович обмолвился ей, что когда-то учился тут, она, естественно, радостно закивала, словно узнала его, но это было далеко не так. Вот уже полчаса Анна Степановна водила гостя по школе с экскурсией, надеясь исподволь выманить у него хоть какую-то дополнительную информацию о времени, проведенном в эти стенах. Однако Ростислав Борисович в основном молча кивал или отпускал короткие пренебрежительные замечания. Анна Степановна до сих пор не выяснила даже, кто был у него классным руководителем.

— Да, мы помним… — повторила Анна Степановна и устремила затуманенный дорогими сердцу воспоминаниями взгляд в дальний угол актового зала. «В РОНО обещали выделить денег на штукатурку зала еще осенью, а уже лето на носу», — думала она при этом.

Гулявший за сценой Сашка Пилишвили запутался в своих болотных сапогах и свалился прямо в центр кучки шушукавших на полу девочек-лягушек. Визг вернул директрису к действительности. Анна Степановна нахмурилась, но шум уже прекратился. Тычки же, которые сейчас получал от девчонок Сашка, были практически беззвучны.

— Ну что ж, Ростислав Борисович, пойдемте. Хотела вас сразу познакомить с нашим художественным руководителем…

— Пф! А то я их раньше не видел.

— Нашего не видели! Не знаю, как в других школах, но у нас замечательный художественный руководитель, — Анна Степановна снова обернулась к внучке. — Инна, передай Виктору Геннадьевичу, что я жду его на пятиминутке. Пятиминутка сегодня посвящена спектаклю. Его присутствие обязательно.

— Ага! Передам! — кивнула Инна и скрылась за декорациями.

Над Инной тут же возник папа. Он выпучил глаза и беззвучно затряс руками. С языка жестов это переводилось примерно как: «Какое «ага, передам»? Виктор Геннадьевич застрял где-то у черта на рогах! Каким это таким образом он появится на пятиминутке?» Когда папа услышал, как дверь за директрисой и Ростиславом Борисовичем захлопнулась, он повторил то же самое уже вслух.

— А у меня есть идея! — сказала Инна.

— Какая? Позвонить в милицию и сказать, что в школе заложена бомба? И тогда всем будет не до пятиминутки?

— Нет! Вы пойдете на пятиминутку вместо Виктора Геннадьевича!

— Что?! Как ты себе это представляешь?

— Соня! Скажи же! В бороде и шляпе твой папа — вылитый Виктор Геннадьевич!

Соня тут же подлетела к ним.

— Пап! Ты в этой бороде и правда вылитый Виктор Геннадич! У тебя, кроме глаз, ничего не видно!

— И что, я пойду прямо так — в бороде и шляпе? И буду только моргать?

Инна была готова к этому вопросу.

— Конечно! Вы скажете, что у вас нет времени снимать грим, а потом снова его надевать.

— И чьим же я голосом это скажу? Только своим! Подражать голосу Виктора Геннадьевича я не умею. Или мне проморгать это азбукой Морзе?

Но у Инны все было продумано.

— Вы будете говорить голосом Карабаса!

— Конечно! — подхватила Соня. — Как будто ты не хочешь выходить из образа!

— Да она вам даже и слова не даст сказать! — заверила Инна. — Я была у нее на пятиминутках, она одна на них говорит, а остальные молчат и кивают.

— Нет, нет, нет! И нет! — папа бешено замотал головой, словно собака, отряхивающаяся после купания.

— Тогда Виктора Геннадьевича уволят, — Инна обреченно понурилась.

— Ну пап!

К этому моменту вокруг них стоял уже весь класс и канючил на разные лады:

— Ну дядь Леша!

— Ну Алексей Леонидович!

— Ну дядя Карабас!

Папа вздохнул:

— Может, все-таки лучше позвонить в милицию и сказать, что в школе заложена бомба?

— Ну пап!

— Ладно, ладно!

Папа спустился со сцены и обреченно пошел к выходу.

— Удачной охоты! — подбодрил папу Семен Семенович, когда они поравнялись.

— Не издевайся, — ответил папа.

Но у Семена Семеновича имелись в запасе и другие напутственные слова.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанское! — прокричал он в спину папе. — Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Со щитом или на щите! Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой!

Последнее, что услышал папа, перед тем как выйти из актового зала, было:

— Ни о чем не волнуйся! Если что, я позабочусь о твоей семье!

— Гляди, что у меня для тебя есть! — Костик протянул Соне тетрадный листок, сложенный пополам.

— Как ты догадался? Я как раз хотела куда-нибудь выплюнуть жевачку!

— Вот еще! Не для того я выуживал этот важный документ из мусорного ведра, чтобы он там снова оказался.

— Фу!

— Не бойся! — Костик потер листок о зад штанов. — Вот, все микробы счищены!

— Так ты их только разозлил!