Ознакомительная версия.
Ей хотелось крикнуть, что это – неправда! Что она тоже их любит, и деньги нужны для… И тут во взгляде промелькнуло сомнение и растерянность. А для чего и для кого нужны деньги, если одного любимого человека она потеряла и только что чуть не потеряла второго. Но это же деньги – её сила и уверенность в будущем дне!
«В каком дне? Какое будущее без мужа и сына…» – промелькнула мысль, горячо буравя и испепеляя мозг, словно скомканную цветную бумагу из синей банки…
Боль опоясывала грудь, будто кто-то невидимый сжимал её в холодных объятиях. Мать молча встала, и ушла в свою комнату.
Весь вечер и всю ночь Санька лежал в кровати – рука болела сильно. Он пил таблетки, которые оставил врач. Засыпался и снова просыпался. Было такое ощущение, что время остановилось. В доме – тишина. Под утро он не выдержал, встал и вышел в прихожую. Подошёл к спальне и слегка потянул дверь. Она была закрыта изнутри. Раньше мама никогда не закрывалась. Санька испугался и выскочил во двор. На улице было ещё темно и тихо, не кричали даже петухи. Он побежал в палисадник и заглянул в спальню. Тусклый свет ночника слабо освещал комнату. Мама лежала лицом к окну, глаза её были открыты, губы изредка кривились. Казалось, она хочет засмеяться и заплакать одновременно. Санька вздохнул и пошёл в дом.
Утром встал пораньше и сам сделал перевязку. С трудом напоил и накормил скотину. Сел на крыльцо летней кухни, чтобы видеть мамино окно, и задумался. Со стороны огорода в кустах послышался шорох и оттуда как тень выскользнул Прошка.
– Привет! Я почти всю ночь не спал, еле дождался утра. Встал и сразу к тебе. Ну как, зашили руку?
Санька молча кивнул.
– Вот я вчера струсил! Огонь горит, везде пепел, ты лежишь весь в крови – мрак!
Прошка замолчал, видя, что друг никак не реагирует на рассказ – значит, дело плохо! Он сел рядом.
– Сань, я так переживал. Думал, вдруг тебя мать сильно побила. Надо было сразу сказать, что мы вдвоём придумали! А так получилось, что я сбежал, как трус.
– Ничего не надо. Никто меня не бил, – Санька с тоской посмотрел на окна маминой комнаты – там было темно и тихо.
– Сильно ругалась?
– Не ругалась.
– Ка-ак? Совсем? Ну, ничего себе! Вот это повезло, так повезло! – подскочил от радости Прошка и потёр руки.
Санька посмотрел мрачно.
– Чего радуешься? Маме плохо!
Друг сразу притих и вспомнил, как прошлый год у мамы «прихватило сердце». Они с папой так переживали и боялись за неё. Но всё обошлось.
– Сань, а ты скорую вызывал? – спросил он шёпотом.
– Нет.
– Так может надо, вдруг…
Прошку даже передёрнуло от страха, что по его вине может умереть Санькина мама.
– Не надо скорую, она не болеет. Переживает. Из-за денег.
– А-а-а… понятно-о – протянул Прошка, хотя ему совсем непонятно было, как можно из-за денег так переживать, что не вставать с постели? Даже если денег много. Мама с папой никогда не переживают. На днях он бежал в магазин и потерял «огромную сумму»! Но папа только посмеялся, видя слёзы, и сказал: «Запомни, Прохор, мужики не плачут! А бумага, даже самая ценная, вообще ни одной слезинки не стоит».
Потом дал ещё денег. Мама, правда, поворчала, но немного. Вечером они смеялись над сыном и называли растеряшей.
Прошка вздохнул и снова посмотрел на друга. Тот сидел, подперев голову руками, и смотрел вдаль, словно хотел сквозь огромное пространство разглядеть своего отца – единственного человека на свете, который сейчас ему был так нужен.
– Сань, может, тебе чего помочь? Как ты с одной рукой – тяжело же!
– Нормально.
– Тогда я, наверное, пойду?
– Иди.
Прошка вздохнул, прекрасно понимая, что другу сейчас не до него. Когда маме плохо, то никого не хочется видеть. Он повернулся и пошёл к калитке.
– Стой! – Санька догнал его и положил руку на плечо, – не обижайся. Ты не трус. И вообще, спасибо – ты настоящий друг. Просто сейчас я хочу быть только с мамой.
До самого вечера Санька бродил по дому, по двору. Комната теперь была открыта, и он несколько раз заглядывал, но мама лежала, отвернувшись к стене. Вечером он не выдержал и подошёл к кровати.
– Мам, я сварил бульон, вкусный. Может, тебе принести? Или яичницу поджарить? Я мигом!
Но она даже не повернула голову. Потоптавшись немного, вышел и прикрыл дверь. В его комнате было темно, но он не стал включать свет. Снова вспомнился день, когда видел последний раз отца.
Санька открыл окно и устроился на подоконнике. Потянуло холодом, но небо было чистым и безоблачным. Луна, как и в тот день, сыпала голубое серебро на крыши и тропинки, расписывая на них таинственные узоры. Очертания знакомых предметов в этом призрачном свете казались чужими и зыбкими. У Саньки появилось странное ощущение, что сейчас произойдёт невероятное! Его даже зазнобило, и он посмотрел вниз, словно хотел убедиться, что там не стоит отец. В палисаднике было пусто, только ветер присвистывал жалобно, раскачивая незапертую калитку, да шелестя листьями старой берёзы. В ожидании холодов они в унисон пели свою нескончаемую песню. Санька подтянул колени к подбородку, обнял их и загляделся на ночное небо. Серебристые звёзды на чёрном сверкали мертвенно-холодно, ярко и равнодушно.
И вспомнилось ему цветущее поле, по которому он, совсем ещё малыш, мчался за поющим облаком. И радуга, зацепившаяся одним краем за деревню, а другим за город. И серебристые поющие колокольчики, что летели сквозь призрачные стены замка-миража. Он был словно околдован тогда теплом и красотой звуков и сочинил музыку – песню облака, дождя и радуги, в которой пели-искрились колокольчики счастья. Саньке захотелось её повторить. Он вытащил из кармана губную гармошку и заиграл.
Но вплеталась в музыку грусть и не смеялись, не звенели колокольчики, а вместо этой мелодии зазвучала совсем другая.
Звуки метались в тревожной тишине дома, нарушая привычный покой. Словно серебряные мотыльки порхали они из комнаты в комнату, заполняя пространство и вырываясь на волю. Они плыли над деревней, над землёй, поднимаясь в оглохшую пустоту. Они впитывали в себя беспощадный дремучий холод и обрушивались на землю от разрывающей их тяжести. Они просачивались в щели и стелились по дому, проникая во все уголки.
Звуки шептали и плакали от печали и тоски. Звуки кричали и рыдали от горя и страха. Они растекались по дому горячей, никому не нужной и отвергнутой любовью, и снова плакали от обиды и бесконечного одиночества. И стихала… и снова взрывалась мелодия, заполняя пустоту мрачного дома. Слёзы текли у Саньки по щекам, но он всё играл, и играл, и играл.
Внезапно словно лёгкий ветерок скользнул по комнате, касаясь спины, и Санька понял, что в комнате не один. Он опустил гармошку и медленно повернулся. Мама стояла, прислонившись к косяку, и по её щекам тоже катились слёзы. Санька опустил голову, ожидая привычного крика – он снова нарушил, так охраняемый ею, покой стерильно-чистого и такого неуютного дома.
Но мама подошла и обняла его! Горячее дыхание обожгло шею, и он замер от непривычно-щемящего чувства.
– Санечка, мальчик мой, хочешь, мы поедем к папе?
– К отцу… К папке? – не поверил он.
И, отвернувшись, прошептал: – Он давно забыл нас.
– Не забыл, ты прости меня.
Мама протянула целую стопку писем, аккуратно перевязанных ажурной тесьмой, как и синяя банка из погреба.
– Это для нас с тобой. Папа писал и звонил, я тебе просто не говорила, чтобы не тревожить. Боялась, что сбежишь к нему. Он живёт у моря, в маленьком городке. Там есть музыкальная школа. Он купил тебе флейту. Давно купил. И ещё… Он любит нас и ждёт!
Не бойся, я рядом!
Рассказ
Летний день был на удивление жарким и безветренным. Солнце, видимо, запуталось в сторонах света и свою горячую любовь выплеснуло на маленький северный городок. Непривычный к таким щедрым дарам, тот старательно впитывал тепло, пытаясь запастись им на долгую полярную ночь. Природа даже летом редко баловала северян такой чудной погодой, и люди заспешили, кто на речку купаться и загорать, кто в лес за ягодами и грибами.
Проводив мать на работу, Васька с Колей решили отправиться в поход – к горе Рай-из, о которой в городке ходили легенды. Они взяли корзинку, совок для сбора ягод, положили в рюкзаки фонарики, бутерброды, воду и вышли из дома. Корзинку и совок спрятали за сараем, собираясь на обратном пути набрать голубики – надо же как-то оправдать долгое отсутствие, и зашагали к горе, петляя между чахлыми карликовыми берёзками и проваливаясь по щиколотку в густой мох. Радуясь первому за лето солнечному дню, Коля всё время рвался вперёд и поторапливал брата.
Васька шёл следом и, наблюдая за ним, невольно улыбался. Брата он любил, не смотря ни на что. Они были похожи, как две капли воды: оба рыжие, голубоглазые, от макушки до пяток покрытые веснушками. Мать вышла на работу, когда Коленьке исполнилось всего два года. На вопрос мужа, кто будет сидеть с ребёнком, она ответила, не задумываясь, – «Васька!» Слово матери было законом, и десятилетний мальчишка стал нянькой. Вскоре Коля подрос и заботу брата воспринимал как должное. Настойчиво добиваясь своего, он кричал и топал ногами, если Васька отказывал, мог запросто пнуть, щипнуть, а сам тут же бежал жаловаться. Мать защищала его в любом случае, а Ваське попадало без всяких разбирательств. Иногда за него заступался отец, но он был военным и дома бывал редко, да и привык, что все проблемы с сыновьями жена решала сама.
Ознакомительная версия.
