— Ху-у! — сразу встрепенулся Осел. — Да у нас имеются в два раз поболе! У нас… У нас любой ходит на ходулях с малолетства! У нас ребята…
— Какие уж у вас и ребята… — подкачивал Никуля.
— У нас? У нас ребята — будь спокоен! Все ребятки удалые, поудалей будут и меня!
— А что, если поедем поглядим? — спросил Шурка.
— Давай ехай! — горячился Осел. — Там тебе шею сразу намылят! Там тебе любой как даст — ты и хвост откинешь! Там народ трудовой!
— Да что там… Ни речки у вас там нет, ни леса…
— Как нету? — Осел от возмущения начал заикаться. — Почем ты знаешь? Ты там был? Там не речка, ручей называется — Журавлиха, так получше разов в сто будет вашей реки Заржавой! Да еще пруд какой! Такого пруда тебе и во сне не приснится!
— Хорошо там?
— А то нет! Тут что? Скука. А там — мирово!
— А ослы у вас там есть? — спросил Шурка.
— А то… — начал было Осел, но спохватился, умолк и вдруг, стуча по асфальту сапогами, как копытами, побежал в подъезд. Через минуту он появился на своем балконе и запел издевательским голосом:
— Шурей-бурей продал курей за сто рублей! Хе-хе! Хе-хе! Хе-хе!
При этом он приплясывал и кривлялся. Пропев свой куплет раз пять, он скрылся, довольный.
— Наверное, все они там так же… — сказал Калина. — Одичали в своем Верхнем Оселке. Дергают, дергают свою траву, а потом возьмут да и одичают! Но ничего, мы им покажем!..
С самого начала дело пошло не так, как ожидалось. Среди мальчишек и девчонок, толпившихся на школьном дворе, электросигналы не нашли ни одного знакомого: все был народ из первой смены да из младших классов, а учительница, которая должна была сопровождать школьников в колхоз, была незнакомая, электросигналам она сразу не понравилась.
— Ну и ладно! — сказал Шурка, вертя свой портфель, где вместе с кое-какими продуктами лежали самые необходимые в деревенской жизни предметы: рогатка, театральный бинокль, крючки и книга «Справочник следопыта». — Пошкодничаем тем немного и убежим куда-нибудь в леса дня на три…
Правда, в кузове автомашины электросигналы заняли лучшее место — прямо за кабиной, где от борта до борта лежала доска, как скамейка, но интересного в дороге ничего не случилось. Да и сама дорога оказалась до обидного короткой.
Проехали городские домики, и началось поле. Оно до самого горизонта было чем-то засеяно — не то пшеницей, не то коноплей. По посевам летали обыкновенные вороны. Только один раз ребята увидели двух больших зеленых птиц. Они сидели на проводах, потом взлетели и начали играть и кувыркаться в воздухе.
— Сизоворонки, — сказала учительница, но электросигналы ей не поверили.
Через полчаса опять завиднелись крыши, и машина въехала на улицу, застроенную обыкновенными одноэтажными домиками, каких полно в городе. Только стояли они на большом расстоянии друг от друга, между ними были сады, огороды и везде стояли скворечники, где один, а где два и три.
— Вот и приехали! — сказала учительница, когда машина остановилась у кирпичного, крытого черепицей большого дома с вывеской: «Клуб».
— Как, уже? — удивился Шурка. — Это и есть Оселок?
— Ну да.
— Ну и Оселок! — разочарованно сказал Никуля и шепотом добавил: — А! Все равно убегать.
Учительница пошла в клуб, а Шурка достал из портфеля рогатку и выпрыгнул из кузова.
— Ты куда? — спросил Калина.
— Пойти подстрелить парочку воробьев себе на ужин, — небрежно сказал Шурка и заглянул в ворота клубного двора.
Так и есть: целая туча воробьев расклевывала там навоз. Только Шурка стал к ним подкрадываться, они вспорхнули и полетели дальше, за длинный сарай. Шурка прошел за ними. Там стояла пустая легковая машина, и среди двора красовался маленький мальчишка в трусах. Глядя на свою тень, он на все лады примерял новую военную фуражку с красным околышем и блестящим козырьком. Фуражка была ему велика, сползала на уши и никак не могла надеться набекрень, как хотел мальчишка. Шурка поднял с земли тяжелую зеленую сливу, вложил ее в рогатку, несильно стрельнул мальчишке в голую спину, а сам присел за машиной, осторожно выглядывая: что будет делать мальчишка? А тот пощупал себя между лопатками, долго оглядывался по сторонам, заметил сливу, поднял ее, помял, даже надкусил. Потом, отшвырнув сливу в сторону, опять начал озираться и вдруг увидел Шурку, неосторожно высунувшегося из-за легковой машины. Только тогда мальчишка наморщил лицо и заревел, да так здорово, что откуда-то прибежали еще двое мальчишек, ростом с Шурку. Мальчишка, заливаясь настоящими слезами, показал на Шурку, и Шурка, не дожидаясь, что будет дальше, побежал обратно к грузовику. Там все, кроме электросигналов, таскали свои пожитки в клуб, а возле машины разговаривал с Зоей Ивановной какой-то дядька с чапаевскими усами.
— Давай залезай! — крикнул Шурке Никуля, — Сейчас поедем!
— Куда?
— На клин!
— На какой клин?
— В самые дебри! — ликовали электросигналы.
— Неужели нельзя разместить всех в одном месте? — пожимала плечами учительница. — Как же они там будут без надзора?
— Они не маленькие, — сказал дядька с чапаевскими усами. — Да и мы тоже. Верно я говорю? — подмигнул он электросигналам.
— Точно! — заорали электросигналы. — Даешь клин!
Учительница опять пожала плечами, дядька махнул рукой, и машина поехала.
— Какой это клин? — спросил Шурка.
— А кто его знает… Этот дядька говорит — в клубе разместить всех нельзя, а но клину требуются ребята. В сене будем жить, понял?
…Это оказалось длинным, с двумя дверями сараем, крытом соломой. Напротив сарая стояли пустая телега и бочка на колесах. Вся земля вокруг была запорошена соломой. Пахло конюшней и еще чем-то хорошим — настоящим деревенским. А кругом были огороды. Огороды такие же, как на пришкольном участке, только в тысячу раз больше — куда ни глянь, одни огороды. Только где-то на горизонте что-то синело, какие-то кустики. Да рядом в зеленой травке протекал тоненький, как нитка, ручей.
Возле сарая стоял старик в рваной телогрейке — точный дед Штукарь. Машина уехала, а ребята молча глядели на него, ожидая, что дед сейчас должен сказать что-нибудь смешное. Но дед протянул Лелику корявую черную руку:
— Ну, здравствуешь!..
— Здрасте… — смутился Лелик.
Дед поздоровался с каждым за руку, а Калину потряс за плечо:
— Молодец! Крепкий паренек!
Калина выпятил грудь и отошел, молодецки поводя плечами.
Никуля решил поговорить с дедом на деревенском языке:
— Ну, как урожай? — спросил он. — Зеленя ничего? Дед захохотал:
— Ничего, ничего! Добрые!
— Дедушка, а где у вас протекает Журавлиха? — спросил Шурка.
— А вот, — дед показал на ручей.
— А лес где?
— У нас не лес, а вырубка. Во-он синеет, — дед кивнул в сторону кустиков на горизонте.
— А настоящий, большой?
— Один у нас! Больше никакого! Ну, тащи свои пожитки. За мной.
Дед открыл одну дверь сарая. Сарай был до половины забит сеном.
— Вот тут определено ваше местожительство. Упаси бог курить цигарки, сгорим все.
В сарае было прохладно. Где-то под кровлей чирикали и пищали воробьи. За стеной лошадь жевала и фыркала.
Тем временем солнце уже спустилось до самого горизонта. Небо в той стороне было красное.
— Опять заря красная, — покачал головой дед. — Снова дождика не будет, ах ты…
— А зачем он нужен? — удивился Никуля.
— Как же не нужен? — в свою очередь удивился дед. — Дождик-то?
— Конечно! — сказал Никуля. — Будет грязь. Дед остолбенело глянул на Никулю.
— Смотрю я на тебя, большой ты парень, ловкий, а дурачок. Как же без дождика, а посохнет все, ты это думал?
Никуля отошел и тихо сказал Шурке:
— Пускай дождик лучше пойдет, когда нас здесь но будет. Тоже дед хитрый. А я в тапочках.
Остальные злектросигналы допытывались у деда:
— А там лошадь?
— А в ночное мы поедем?
— Дедушка, а где записывают в ночное? Дед равнодушно сказал:
— У нас в ночное не ездють. Давно. У нас в хозяйстве две лошади. Лошади старые, находются на стойловом содержании…
— А посмотреть можно?
— А то что ж…
Дед растворил другую дверь, и ребята с любопытством заглянули внутрь. Там стояла лошадь с длинной, какой-то вытертой шерстью.
— Ну и лошадь! — сказал Никуля. — Какая-то горбатая…
Дед укоризненно и строго глянул через плечо:
— Ты состаришься, тоже будешь горбатый. Я молодой был — молодец, вот почище его, — он кивнул на Калину. — А сейчас хоть в утиль списывай, как устарелую технику… А конь старый, давно пенсию заслужил, его жалеют… И вы с ним не озоруйте. Нехорошо.
Шурка все больше разочаровывался: речки нет, леса нет, скакать не на чем. Наврал все Осел.
