class="p1">– О! Может, у этой поискать… проходимки…
На школьном заборе, ничего не подозревая и намывая морду мягкой лапой, мирно устроилась незнакомая лохматая кошка…
Весь оставшийся день, до темноты, мы носились по району за кошками, котами и собаками всех мастей и пород. Мы подкарауливали их в переулках и подворотнях. Сгоняли с деревьев, карнизов и крыш сараев. Бросались на них с дикими воплями. Потом с такими же воплями убегали прочь. Прохожие ругались и грозились вызвать милицию. Мы не обращали на прохожих внимания. Мы их в упор не видели, этих прохожих. Потому что перед глазами у нас были только морды, лапы, хвосты и шерсть, шерсть, шерсть… очень много патлатой, лохматой, облезлой, кудрявой, гладкой, длинной, стриженой и сбившейся в огромные нечёсаные колтуны шерсти…
Я бегала по подворотням вслед за Танькой и совершенно не понимала, что происходит, куда мы всё время бежим и зачем нам нужны чужие блохи.
– Где же они? Где же блохи? – причитала Танька, копаясь в шкурах добытых нами животных. Шкуры вырывались и норовили вцепиться Таньке в нос.
Она и у меня в голове пыталась поискать:
– Может, хоть у тебя блохи завелись? Или клопики какие?
– Совсем спятила? У себя ищи!
– У меня дома только таракан, – тяжело вздохнула Танька. – Васей зовут. Придётся сшить ему пальтишко.
– Таракану – пальтишко?!
– И шарфик связать. Крючком. Как бабушка учила.
– Ты, Тань… – я как-то за неё совсем испугалась, за её и без того некрепкое здоровье. – Может, тебе отдохнуть… поспать… врача, может…
– Какого врача?! – вконец разозлилась Танька. – Блох-то нет! Да и ковать я, если честно, совсем не умею…
– Ковать?!!!
– Как же я кого-нибудь подкую, если у меня нет молотка?
Ха! Ха! Ха! Только теперь я поняла, в чём тут, собственно, дело. Танька, видите ли, вознамерилась подковать блоху! Она и левшой только потому и заделалась…
Две недели назад Елена Павловна принесла в класс книжку. Хорошую книжку, хоть и очень старую и зачитанную почти что до дыр. И написано в ней было про древнюю старину – когда на Руси всем цари заправляли. И ещё про то, как наш русский мастер Левша английскую блоху подковал, и тем самым англичанам нос-то и утёр!
– Вот так книжка! Вот так Левша! – целый день причитала после этого Тань-ка. – Это ж надо! Блоху! Одной левой!
Танька так этим Левшой восторгалась и восхищалась, будто он не простой тульский оружейник был, а принц на белом коне.
– Как думаешь, в библиотеке есть эта книжка?
До этого она и дорогу-то туда не знала. Что дорогу, она само слово «библиотека» произнесла, по-моему, первый раз…
Ну а потом, видно, начиталась, выучила наизусть и вон чего о себе возомнила! Мол, ничем она этого Левши не хуже. И если надо будет, и блоху подкуёт, и коня на скаку остановит, и в горящую избу…
Горящей избы, слава богу, не было. Зато в голове у Таньки после этой книжки заполыхал настоящий пожар. Взбрендило ей, видите ли, что стоит только начать всё делать левой рукой, как прибавится у неё всяких умений и способностей, доселе невиданных. И решила она переделаться из правши в левшу всем на зависть.
– Мы, левши… – повторяла она теперь по сто раз на дню. – Мы такие… не то что вы, правши… Нам и учиться-то совсем не надо. Потому что у нас ума и так хоть ложкой черпай, хоть половником! В нас больше уже и не помещается, уже из ушей ум лезет. А уж всяких талантов и гениальных способностей…
Что-то я этого за Танькой никогда не замечала, в смысле ума и способностей. Хотя совсем бесталанной её тоже назвать нельзя. Только талант у неё какой-то… своеобразный, что ли. Во всяком случае, на уроках в школе он неприменим и совершенно бесполезен.
– А хочешь, тоже будь левшой, мне не жалко, – всё-таки добрая у Таньки душа, ничего для друзей не жалеет. – Давай я тебя научу.
Я левшой быть совсем не хотела. Как-то привыкла обходиться правой рукой. Я вообще не люблю перемены.
– Ха! Правой рукой каждый дурак может… А ты попробуй левой… Что, слабо?!
Так и получилось, что взяла она меня на «слабо» и в это дело втянула. Даже и не знаю, как я поддалась. Сколько раз зарекалась не связываться с Танькой, не идти на поводу её сумасшедших фантазий…
– Ты правую руку в карман засунь и держи там, не высовывай, – давала мне ценные советы Танька. – А если высунется, ты её хлоп!!!
– Ай!!!
Танька больно шлёпала меня по правой руке, которая так и тянулась взять ручку, или карандаш, или ложку во время обеда.
– Не позволяй ей распускаться! – воспитывала меня Танька, зорко следя за моими руками. – Или, хочешь, мы её к твоему боку примотаем? Привяжем чем-нибудь. Какой-нибудь проволочкой колючей.
– Себе язык примотай!
– Не хочешь быть левшой, не надо! – надувала губы Танька. – Для тебя же стараюсь… Ты что, не мечтаешь прославиться, стать знаменитой и ужасно талантливой?
Я мечтала. Так мечтала, что теперь, вслед за Танькой, принялась всё делать левой рукой: есть, решать задачи, подметать пол, рисовать, даже вышивать – гладью и крестиком. Все пальцы себе иголкой исколола. Но это было совершенно неважно. Главное – с каждым уколотым пальцем, и оторванной пуговицей, и разлитым по всему столу компотом во мне прибавлялось таланту. Талант рос во мне прямо как на дрожжах, ширился, распирал, заполнял меня всю – до самой макушки…
– Всё ясно, – сказала Елена Павловна, изучив мою тетрадку по русскому языку. – Ещё одна левша объявилась.
– Не просто левша! Талант! – Танька, настоящий друг, сразу встала на мою защиту. – Скоро блоху подкуёт. «Мону Лизу» нарисует. «Войну и мир» сочинит.
– Ну, «Войну и мир» уже до неё сочинили, – попыталась умерить Танькин пыл Елена Павловна.
– Надо же! – удивилась Танька. – Кто?
– Стыдно ничего не знать про Льва Толстого! – строго сказала Елена Павловна. – И про Леонардо да Винчи тоже. Он с «Моной Лизой» опередил вас лет этак на пятьсот.
– Странно, – пожала плечами Танька и кивнула в мою сторону. – Ну, пусть она оперу напишет. Хотя бы «Щелкунчик».
Танька преданно заглянула Елене Павловне в глаза – мол, это-то она мне разрешит сделать? Или опять будет гнуть своё и привередничать?
– Во-первых, – строго сказала Елена Павловна, – «Щелкунчик» не опера, а балет.
Танька закатила глаза: всё ясно, будет привередничать.
– А во-вторых, у этого балета есть автор!
Танька подняла
