таком не думал. Он просто жил и радовался, работал веслом, когда надо. Купался. Чистил рыбу. Собирал грибы. Но он чувствовал, что живет хорошо и правильно. Ему нравилось, как с ним здесь обращались. Он еще не взрослый, а с ним как со взрослым. Он в чем-то глупенький, а с ним как с умным. И он становится умнее, взрослее, ответственнее. Лучше. Позднее, став подростком, он прочел в одной умной книге по психологии, что ученые называют это «вывести человека на более высокий уровень». Но тогда Андрей не интересовался психологией, ни одного психолога не встречал еще в жизни. Только почему-то дома он нудно отказывается выносить ведро к мусоропроводу, а здесь сам кидается чистить картошку. Дома ему страсть как не хочется садиться за уроки, а здесь он только и делает, что учится — то костер разводить, то грести, то ставить палатку. И разве только этому? Видеть красоту. Слышать тишину. По-настоящему чувствовать природу. Внимательно, честно относиться к людям. Это — главное. Хорошо, если это останется в нем…
Дежурят по очереди. Горит костер, дежурные готовят еду. А потом, утром, когда байдарки нагружены и все покидают лагерь, ни сориночки никто не оставит, ни огрызочка. Все закопают, бумажки сожгут. И сам след костра заложат свежим дерном, чтобы не зияла на поляне черная дыра. Надо ли все это делать? Это не обсуждается — просто делается. Не один раз, не два — всегда. И никто не бросит в огонь ни одной живой ветки. Никто не сорвет колокольчика или ромашки. Не вспугнет птицу. Любовь к природе — это культура. Культуру незаметно впитывал городской мальчик Андрей, человек десяти лет…
И много времени спустя, когда ему станет четырнадцать, пятнадцать, он вспомнит свой первый поход с благодарностью — оттуда пошло многое главное в его характере. Так уж устроен человек: осмысливать, анализировать он учится не сразу. А тогда он вбирал, впитывал добро. И ему было хорошо.
Обычно Андрей общался со сверстниками в школе, в лагере, на даче. Вокруг были ребята. А здесь, в походе, он оказался среди взрослых. Пятнадцатилетний Гриша «отпочковался» от родителей и в это лето пошел в поход с друзьями. Антон тоже вырос, он поступал в техникум, там шли сейчас экзамены, на сельских почтах лежали его телеграммы: «Пять». Одно слово, а тетя Марина подпрыгивала от радости прямо до потолка и по-мышиному попискивала: «Ой, сыночек! Ой, дорогой!» И в следующем по курсу почтовом отделении опять их ждала телеграмма: «Пять». Антон был молодец, и с чувством юмора у него тоже было все в порядке.
Андрей был единственным ребенком среди взрослых. Взрослые не докучали ему, жили своей жизнью. Однажды Адмирал дал Андрею топор:
— Наруби сухостоя для костра. Сможешь?
Андрею хотелось сказать: «Не умею». Но какой мальчишка, да еще Матрос, скажет «Не умею»? Разве можно признаться, что держишь топор впервые в жизни? И Андрей пошел с топором в глубь леса.
В руках Адмирала этот топорик казался намного меньше и легче. Но Адмирал так буднично сказал:
— Наруби сухостоя.
Значит, это дело обычное. Значит, Андрей сумеет. И ничего такого уж трудного в этом нет.
Адмирал знал, что делал. Он хотел, чтобы мальчишка рос, учился трудным мужским делам. А как же иначе расти мальчишке?
Вот он вошел в лес, идет не спеша, выбирает сухое дерево — сухостой. Недалеко от стоянки он нашел его — высохшая сосна, серая, без коры. Звонко ударил по ней топор, Андрей старался повторять движения взрослых: размахнется и ударит сухостоину снизу, и не перпендикулярно бьет лезвием топора, а наискосок — так ловчее.
Звенит сухая древесина да не очень-то поддается — нужна, наверное, сила удара. А у него силы еще нет. Ну ничего, он терпеливо работает, спешить некуда. Срубит он эту сосну.
Вдруг Андрей услышал голоса на поляне, там, где была стоянка. Он перестал рубить и прислушался. Говорил отец. В походе Андрею почему-то было особенно важно, что скажет отец. Дома он иногда пропускал слова отца мимо ушей. Здесь, в походе, соединенные с действиями, они стали больше весить, что ли.
— Адмирал, — говорил отец, — может быть, ты рано дал Андрюшке топор? Маленький ведь еще, и впервые в походе…
Адмирал помолчал. Наверное, думал. И отец молчал. Андрею нравится, что отец никогда не торопит собеседника, даже если хочет услышать ответ поскорее. Терпеливо ждет.
— Тебе, Капитан, виднее — твой парень. Я готов пойти и отобрать топор, если ты этого на самом деле хочешь.
Андрей затаился, ждал. Неужели отец скажет: «Отбери»? Неужели отец дрожит над Андреем, как над каким-нибудь малышом? Даже отец. А что же тогда сказала бы мама? Хорошо, что она ушла стирать к поваленному дереву и ничего этого не знает и не слышит…
Отец подумал и сказал:
— Ты прав, Адмирал. Просто родительский психоз разыгрался. Свой ребенок — уже не человек, а что-то такое твое, собственное, а тревоги свои, с которыми обязан справляться, иногда не удержишь, рвутся наружу.
Адмирал хмыкнул, довольный.
— Знаешь, Капитан, я один раз слышал в автобусе, как женщина сказала мужчине: «Если ты предъявляешь документ, ты должен этому документу соответствовать». И тогда я подумал, что возможен и обратный ход. Я даю ребенку топор, и он начинает соответствовать этому топору. Точнее, моему отношению и доверию к нему, ребенку. А будешь ждать, пока он дорастет до молотка, до топора, можешь до его женитьбы прождать.
— Верно, верно. — Отец не спорит, «Он очень хороший», — думает Андрей. — А почему он не рубит? Вдруг что-нибудь стряслось?
Андрей с размаху ударил по сухому дереву, гул пошел. Он не все понял, конечно. Но главное дети всегда понимают: топор не отберут, маленьким его никто не считает.
На этой поляне они жили уже несколько дней. Влюбились в зеленое озеро. Было оно не большое, не маленькое. Лес на берегу нехоженый, заколдованный. Каждый гриб — как с картинки, ровненький, аккуратный. Замшевые шляпки боровичков, толстенькие ножки. А лисички целыми рыжими командами. А подберезовики, самые лукавые, спрятанные в траве, ясные, светлые головушки, а ножка рябая, пестрая. Жадюга жарила грибы на костре, потом даже насолила целое ведро. И укроп в ее загашниках нашелся, и чеснок. А когда она сварила варенье из черники, на поляне наступил праздник. Кто-то повесил на куст орешника плакат: «Да здравствует наша несравненная Жадюга!»
Андрей ходил с черным ртом. Черники в лесу было столько, что ешь ее, ешь, ни одной ягодки больше съесть не можешь, а ягод на кустах сколько было, столько
