Валерий Георгиевич Попов
Тёмная комната
Как-то долго в тот год весны не было. Устал я! Нашло вдруг на меня какое-то безразличие ко всему.
После школы делал уроки, потом ложился на диван и лежал.
Однажды, это вечером в субботу было, лежал я на диване. Потом в комнату бабушка вошла, радостная, оживлённая, наверно, с кем-нибудь из подружек своих весело поговорила.
— Ну, всё так и лежишь? — спрашивает.
— Если тебя не устраивает так, могу на другой бок перевернуться, — говорю.
— Так никуда и не сходил?
— А куда идти-то?
— Что ж ты, всё на свете уже повидал?
— …В общем-то, всё! На севере был, на юге был, в горах был, в лесу был. Все книги, которые для внешкольного чтения рекомендованы, прочитал. А что ещё?
— Что ж, — спрашивает, — теперь так и будешь всё время лежать?
— Ну почему? Завтра в школу пойду. После школы работать буду. Потом умру.
— Неужто всё?
— А что же ещё? По-моему, все так и живут и ничего другого, необычного, в жизни нет!
— Неужели нет?
— Конечно! Всё уже давно известно, всё изучено: атомы, планеты, необитаемые острова, подземные пещеры, всё! Вряд ли что-нибудь новое теперь появится!
Вдруг звонок в дверь раздался.
— Может, это что-то новое? — бабушка засмеялась.
Но оказалось, не слишком новое. Дружок мой Гага пришёл. Давно с ним, в общем-то, дружим, но последнее время я от него как-то уставать стал.
Всё время появляются у него какие-то идеи, безумные абсолютно планы, от многих его затей волосы могут дыбом встать!
— Как, — говорит, — уроки сделал?
— Разумеется.
— И что делаешь?
— Ты что, плохо разве видишь? Лежу.
— Ясно… Нет у тебя батарейки для круглого фонарика?
— Нет. Зачем она мне? А ты что, опять что-нибудь задумал?
— Да так. Небольшая экспедиция.
— И далеко?
— Нет, поблизости.
— Ну, желаю успеха.
— Всего! — Гага говорит. — …Может быть, больше не увидимся.
Тут, со злости, я даже с дивана привстал.
— Опять какую-то чушь придумал? Куда собрался-то? Ведь всё уже давно известно: атомы, планеты, необитаемые острова, подземные пещеры! Зачем дёргаться-то, зря энергию расходовать!
— Думаешь, всё? — Гага спрашивает.
— Конечно!
— Ну что, — говорит, — под нашим домом находится, знаешь?
— Под нашим домом? Разумеется! Кочегарка.
— И всё?
— Конечно, всё.
— Да. Небогато! — Гага говорит.
— А что, там ещё что-нибудь разве есть?
— Ну, неважно! Так, значит, круглой батарейки у тебя нет?
Как всегда, в самый интересный момент тему переменил! Жуткая у него эта привычка, никогда не договаривать до конца! Обрывать на самом интересном месте и уходить!
Тут бабушка нам с кухни чай принесла, поставила, сама ушла, но мне уже теперь не до чаю было.
— А что же ещё, по-твоему, в подвале под нашим домом есть?
Посмотрел Гага на меня внимательно, словно решая ещё: говорить или не говорить? Потом, не спеша, начал рассказывать.
— Недавно был я во втором дворе. Ну, где выход из кочегарки, ты знаешь… Испытывал там одну штуку. Ну, неважно, не в этом дело!
Умолк! Сейчас, как всегда, на какую-нибудь другую тему заговорит! Но нет — повезло мне! — снова к той же теме вернулся!
— …Ну вот… И вдруг открывается дверь из кочегарки, и выходит оттуда…
— Кочегар!
— Да нет, — Гага досадливо поморщился. — В том-то и дело, что какой-то абсолютно незнакомый человек!
— Ну и что? Мало ли по какому делу мог он в кочегарку зайти?
Замолчал Гага, снова, видимо, тот момент вспоминая.
— Это верно, конечно, — кротко говорит. — Но только странно как-то он себя вёл. Долго двор наш с удивлением осматривал, дом…
— Ну и что?
— Такое впечатление было, что он впервые всё это увидел!
— Ну и что?
— Такое впечатление было, что не входил он никогда в эту кочегарку, а только вышел!
— А где же он, по-твоему, вошёл? Откуда пришёл?
— Понятия не имею! — Гага с безразличным видом плечами пожал.
— То есть ты хочешь сказать… что думаешь… что из нашего подвала какой-то ход есть, который в какое-то другое место ведёт?
— Я не думаю, я знаю! — Гага говорит. — Причём в такое какое-то место… где всё иначе! Где всё другое совсем, чем у нас. Видел бы ты, с каким удивлением он автомобиль рассматривал, который у нас во втором дворе стоит! Ясно было, что ни разу ещё в жизни он автомобиля не видел!
— Да-а, — говорю. — Ты только сейчас это придумал?
Гага равнодушно плечом пожал: не хочешь — не верь!
— Где же этот ход? — говорю. — Были мы в кочегарке много раз, и за мячом лазили, и так, вообще, — и никакого хода оттуда нет!
— Я и сам случайно этот ход обнаружил, — небрежным тоном Гага говорит. — Там в углу кочегарки уголь навален, и под ним — ход. Однажды, когда уголь кончался, я оказался случайно там, гляжу: в стене тёмный провал. Но тут кочегар вернулся, меня заметил, и на следующий день новый уголь привезли и лаз этот в стене снова засыпали!
— Ты думаешь… кочегар что-то знает?
— Конечно! — устало уже Гага говорит. — Уж я-то его знаю, как-никак в квартире нашей живёт! Специально, чтобы за ходом этим присматривать, в кочегарку эту и поступил. Комнату в нашей квартире получил. А я-то давно уже понял, никакой он на самом деле не кочегар!
— Почему?
— …Разговаривает не так, как кочегары обычные говорят, — уж я-то знаю! И ещё понял я, борода у него не настоящая! Вернее, может, и настоящая, но выращенная специально, чтобы лицо скрыть!
— Так ты думаешь, он кто?
— Этого я не знаю! — Гага говорит. — Но что он к ходу этому отношение имеет, это ясно. Слышал, соседи на кухне говорили, что ему предлагали напарника взять, чтобы по очереди дежурить, а он отказался, сказал, что один справится. Понимаешь? Пойдём, может, посмотрим на него?
— А где он?
— На месте, где же ещё!
Спустились мы по лестнице во двор, подползли на коленях к пролому в подвал, осторожно выглядывали по очереди, смотрели вниз: сидит в ватнике, с длинной бородой, освещаемый красными бликами из котла, держит на коленях тетрадь и что-то пишет. Где это видано, чтобы кочегары в тетрадях писали что-нибудь, кроме: «Вахту сдал. Режим работы котла нормальный», а этот минут двадцать не отрываясь писал. Потом, вдруг словно почувствовал, что на него смотрят, решил временно обычного кочегара изобразить: встал, дверцу открыл, смотрел, сморщившись от жары, на огонь, потом взял в углу совковую лопату, с дребезжаньем её в кучу угля вонзил, поднёс лопату с углем к топке, швырнул, снова вернулся к куче, вонзил… несколько раз эту операцию повторил, потом дверцу закрыл, снова сел и начал писать.
— Ясно! — Гага говорит. — При нём в ход не войдёшь!
Пришли мы к Гаге домой.
— Ну ничего! — Гага говорит. — Знаю, когда мы можем туда проникнуть!
— Когда?
— Примерно с часу до двух он уходит обедать. В этот момент мы должны туда войти, успеть уголь разобрать, проникнуть в ход, снова его замаскировать и на безопасное расстояние удалиться, чтобы он догнать нас не смог, если б вдруг догадался!
— Ясно… — говорю. — И на сколько, по-твоему, тянется этот ход?
— Не знаю. — Гага говорит. — Во всяком случае, нам ко всему надо быть готовыми. Одеться попроще, но потеплее. Обязательно длинную верёвку с собой взять. Фонарик у меня есть.
— Но куда же, ты думаешь, ведёт этот ход?
— Знали бы — зачем нужно было бы туда лезть? — Гага говорит.
— Что ж… логично! — говорю. — Когда?
— Я думаю, завтра, — спокойно Гага говорит. — В час он обедать уходит, приблизительно около часа будь готов, я зайду.
Ушёл, а я весь вечер по квартире ходил, смотрел. Неизвестно ещё, увижу ли её когда? Потом сидели с бабушкой за столом, я долго, помню, на неё смотрел, всё-таки очень хорошая она, бабушка!
Бабушка говорит:
— Что подлизываешься-то? Ну говори уж, что натворил!
— Ещё не натворил, — со вздохом отвечаю. — Но видимо, вскоре натворю.
— Ну, когда натворишь, тогда и ответ держать будешь, — бабушка говорит. — А раньше времени не стоит каяться!
Удивительно легкомысленные взгляды у неё!
Лёг я спать, но почти не спал. Чуть засну, сразу вижу, что я в какой-то абсолютной темноте иду, ничего вокруг не видно, но страшно. Толчком каким-то проснусь, на кровати сяду, посижу, снова ложусь и снова оказываюсь в абсолютной тьме.
Встал утром часов в семь, начал собираться. Достал из сундука старые ботинки, в которых с классом осенью на уборку капусты ездил, нашёл старый лыжный костюм, уже в обтяжку, старую кепку достал, которой мы много раз уже в футбол играли. Верёвку взял, на которую раньше бельё на чердаке вешали.
