Мы долго молчали, пока командир не решил:
– Мы не знаем, куда мы вылетели – в прошлое или в будущее. Но будущему так или иначе мы передали свои сигналы об опасности. Давай дадим информацию прошлому – настраивай обычные рации, которыми мы пользуемся для связи с нашими цивилизациями.
Мы снова взялись за работу, давая сигналы и старыми и новыми методами. А во время работы, как известно, для печальных мыслей не остается времени.
Никто не мог нам помочь, ибо еще никто не знал, как поведет себя время на тех скоростях, которые испытали мы. Мы сообщили загадку, и теперь кто-то должен ее разгадать.
Вот почему командир предложил:
– Пора выводить из анабиоза наш экипаж. Пусть работают.
Но я не успел выполнить этого приказа – нас подхватила неведомая сила, смяла и разбросала по рубке. Корабль теперь явно не управлялся, хотя двигатели все еще работали. В смотровых линзах творилось нечто невообразимое. Крутились смерчи и вихри, свет, обыкновенный белый свет, перемежался с черным светом, с багровым и еще каким-то невероятным светом. Мы то теряли сознание, то вновь на какое-то мгновение приходили в себя.
Трудно сказать, сколько времени продолжался этот невообразимый ералаш, но, когда мы окончательно обессилели, командир добрался до меня, и мы, преодолевая беспорядочное вращение и несусветные броски нашего корабля, кое-как добрались вместе до кладовой.
Мы страдали от голода и жажды, нас кружило и бросало. Сознание постоянно отключалось, на тело наваливались то гигантские силы перегрузок, то, наоборот, невесомость.
Именно невесомость беспокоила нас больше всего, потому что лампочки на пульте управления, которые мы видели издалека, постепенно меркли – двигатели прекращали работу. Почему? Мы не знали. Нас волокла по Вселенной гигантская сила, и мы не в состоянии были с ней бороться…
VI
После того как двигатели окончательно отключились, корабль еще какое-то время швыряло и бросало, но постепенно его полет более или менее стабилизировался. Было такое чувство, словно он стал щепкой, которая наконец попала на стрежень потока, и его несло, не задерживая и не переворачивая.
Несколько недель, а может быть, и месяцев мы просто отдыхали и спали: нам нужно было восстановить силы и прежде всего запас нейронов – нервные клетки пришли в полный упадок. Потом мы восстанавливали поврежденные во время катастрофы системы внутрикорабельных связей и, только получив информацию, начали разбираться в том, что с нами произошло.
О главном мы догадались еще раньше – кварковая звезда все-таки взорвалась, и нас, как песчинку, поглотил поток раскаленных продуктов взрыва. По-видимому, благодаря работающим двигателям мы не раз переходили световой барьер, а потом, когда последний двигатель прекратил свою деятельность, возвращались к обычным скоростям – ведь на пути потока сверхсветовой энергии постоянно встречались уже обычные фотонные потоки. Они образовались в результате взрывов обычных планет и звезд. И эти потоки гасили немыслимую скорость. Но корабль лишился главного – энергии.
Теоретически это не могло случиться, потому что после путешествия в Черном мешке запас расщепляющегося атомного топлива у нас был огромен. После выхода из него – тем более. А между тем энергия исчезала. Кое-что поставляли аварийные солнечные, вернее, фотонные батареи, питающиеся от обшивки корабля, но их работы было недостаточно; кроме того, она нарушалась сопровождавшими корабль «останками» Черного мешка и тех планет и звезд, которые взрывались и распадались на пути чудовищного потока разложенной предматерии. Только изредка сквозь мерцание разноцветного света пробивались лучи какой-нибудь заблудшей звезды-солнца, которые едва достигали солнечных батарей, и они лениво впрыскивали в наш корабль крохотную порцию энергии.
Я уже говорил, что человек привыкает ко всему, его организм тоже приспосабливается к самым невероятным условиям. Так случилось и с нами. Мы постепенно приходили в себя. И самой страшной мыслью была мысль о наших товарищах, о возможности возвращения их к жизни. Ведь если корабль лишился энергии, автономные атомные автоматы не могут включить систему восстановления, систему возврата из состояния обезвоженного анабиоза.
Сознание, что рядом лежат товарищи, которые могли бы жить, мучило нас. Мы напрягали последние силы, чтобы разобраться в создавшейся обстановке, придумать что-нибудь, чтобы спасти товарищей.
Обстановка складывалась ужасающая. Командир пытался установить причины исчезновения ядерного горючего на корабле. Все чаще передавал он мне часть расчетов, даже не объясняя, для чего они нужны. Просто я при нем выполнял роль простейшей вычислительной машины – делал то, что скажут, но не думал, для чего это нужно. Хотя постепенно во мне тоже накапливался запас информации и я стал мыслить в том же направлении, что и командир.
В конце концов Оор сумел справиться с необыкновенно сложной задачей. Но это его не обрадовало. Он хмуро сказал мне:
– Малыш, я ничего не хочу скрывать от тебя. Дела наши плохи. Я бы даже сказал, что очень плохи.
Я спросил:
– Безнадежно?
– В мире нет ничего безнадежного и неизменного. Все изменяется. Возможно, изменится обстановка и наше положение тоже… Но в той обстановке, в которой находимся мы, наши дела почти безнадежны.
– Почему?
Оор невесело усмехнулся.
– Безнадежны потому, что помощи нам ждать неоткуда. Почти – потому, что именно это сознание невозможности получить помощь заставит нас думать и работать более настойчиво и продуктивно, чем прежде, и все-таки придумать такое, что позволит выкарабкаться из нашей беды.
– Она действительно велика?
– Очень! Взрыв кварковой звезды принес какие-то неизвестные нам проникающие излучения. От них не спасла даже уплотненная обшивка корабля, хотя она и ослабила их, но ведь бункера с горючим не прикрыты такой обшивкой – в прошлом в этом не было необходимости. Вот почему эти излучения сделали страшное дело – они выбили из ядерного и атомного горючего по нескольку элементарных частиц и превратили их в обычные элементы. Понимаешь, малыш, бункера полны, но уже не горючим. Оно потеряло свои качества. Возможно, нам помогла бы посадка на какой-нибудь планете, где есть радиоактивные вещества, которыми можно было пополнить бункера. А ты знаешь – не будет горючего для наших реакторов, не будет и энергии. Ну, а без энергии…
– Да, без энергии мы только игрушка в руках Вселенной.
– Но это не самое страшное, малыш. Ты молод, ты был надежней укрыт от неизвестных излучений, а главное, ты не принимал таких облучений в прошлом, какие пришлись на мою долю. Последняя вспышка, по-видимому, меня доконала.
– Командир! – закричал я.
– Не ори, малыш. Мы – космонавты! Мы должны, обязаны уметь смотреть правде в глаза. Какая бы она ни была. Поэтому слушай внимательно и спокойно. Если бы корабль обладал энергией, я бы, пожалуй, спасся. Но энергии нет. Следовательно, я обречен… Тише, тише, малыш. Значит, сделаем так – имей в виду, я уже принял решение и властью, данной мне планетарным Советом, я уже не прошу – ты знаешь, что за все время наших полетов я ни разу не воспользовался этим правом, – я приказываю: дальше ты полетишь один!
– А вы?.. – только и смог я пролепетать.
– А я сделаю то, что велит моя совесть. Я выйду в открытый космический люк в легком костюме. Вполне понятно, что неведомые излучения сделают мое тело еще более радиоактивным. В корабле меня прикрывала обшивка и специальный костюм. Там, за обшивкой, этого не будет, и мое тело превратится в настоящее радиоактивное горючее. Тогда я сам – понимаешь это, сам: тебе уже нельзя будет прикоснуться ко мне, иначе погибнешь и ты, – пройду в бункера…
Я молчал, еще не совсем понимая, что задумал командир. Но мне было ясно – я лишаюсь его, я остаюсь один. Один-единственный, где-то в неизвестных безднах Вселенной, без энергии и, что самое страшное, без знаний. Пожалуй, впервые за всю свою жизнь я понял: главный недостаток молодости – нехватка знаний. Ах, как нужны знания, как необходимы они как раз тогда, когда о них меньше всего думаешь…
Командир словно прочел мои мысли.
– Ничего, малыш. Ты крепкий парень. Поживешь один, перечтешь все мои записи и многое поймешь. Но помни – ни одного дня без труда. Пока у тебя молодой мозг – учись. Учись и думай. Думай и учись. И я верю, что ты сумеешь победить навалившуюся на нас беду.
– А если нет? – робко спросил я.
– А если нет, поступи так, как я. Отдай все тем, кто придет после тебя. Отдай все – себя, знания, жизнь, потому что настоящий человек отличается от всех остальных только одним – он умеет жить для других. Если же он живет только для себя, он еще не человек. Лишь жизнь для других делает человека человеком…
Он говорил это так спокойно, с таким сознанием высшей правоты своих слов, что мне вдруг стало нестерпимо жаль его, и у меня сами по себе впервые в жизни полились слезы.
