Призрак барона Крауса фон Циллергута появился сразу после полуночи. И не один, а в сопровождении Ханса фон Дегенфельда и Ремера из Майнбурга.
— Простите за то, что мы с Ремером явились без приглашения, — сказал фон Дегенфельд. — Но нами движут наилучшие побуждения. Хотя я существую в виде жалкого призрака не один десяток лет и мир мне, честно признаться, надоел до смерти, все же я считаю его уничтожение несправедливым. Лично я о Вратах ничего не слышал и помочь советом не сумею, но все же я жажду узнать, какие планы по спасению Большого Мидгарда разработали вы.
Генрих смутился, виновато развел руками.
— Должен вас разочаровать, господин Ханс, никаких планов у меня нет. Все мои надежды связаны с господином бароном... Господин Краус, вы жили во времена, когда люди верили в чудеса. Может, до вас доносились слухи о другом мире, может, кто-то из ваших знакомых бывал там или знал, как туда проникнуть?
Призрак выловил из пустоты огненную каплю, смастерил из нее стул, скромно уселся на краешек и затих, страдальчески обхватив руками голову.
— Не помню, — простонал он через минуту. — Хоть убейте, но ничего такого я не помню. Мы, бароны, подобными глупостями не интересуемся. То ли дело охота!
— А охота на ведьм? — спросил Олаф Кауфман. — Инквизиция усердствовала в преследовании колдунов и колдуний — процессы предавались огласке, должны были всплывать факты. В конце концов, множились слухи.
— Ах, если бы вас, господа, интересовали не Врата, а ведьмы! Про колдуний я мог бы многое рассказать: мерзавки в могилу меня свели! Барон соскочил со стула и погрозил воображаемым ведьмам кулаком.
— Если вы не можете рассказать нам про Врата, — обратился к барону Олаф, — то расскажите, пожалуйста, хотя бы про ведьм. Времени до утра полно, а выслушать интересную историю никогда не помешает. Верно, Генрих?
Генрих кивнул с кислым видом, не пытаясь скрыть разочарования.
Вот уж не думал, что у вас, барон, есть история, — сказал Ханс фон Дегенфельд. — Вы мне никогда не говорили, что погибли из-за ведьмы.
— Господин барон уже несколько сотен лет никому не рассказывает об этом, — объяснил призрак ландскнехта.
— Да что рассказывать-то? Стыдно мне за себя, — барон Краус вздохнул. — Ну, да теперь, раз вы все настаиваете, я расскажу... С чего же начать?.. Ага, погиб я, значит, из-за клада...
— Вы сказали, что из-за ведьм, — напомнил Олаф.
— Ах, это все связано, — махнул рукой барон Краус. — Дело в том, что финансовые дела мои шли не очень успешно — мягко говоря. Хотя я и был бароном самого императора Людвига Баварского и имел, как водится, землю с замком, да только урожаи с моей земли собирались в последние годы жалкие. И случилось так, что я проведал об одной старухе, которая с годами стала якобы чуять, где сокрыты сокровища. Поговаривали, что тут не обошлось без самого дьявола... Но разве что- нибудь может остановить желающих разбогатеть?
Жила эта старуха в глухой деревушке, дом ее стоял на отшибе, у самого леса. Она давно бы померла от голода, эта старуха, да только любители кладов заявлялись к ней каждый вечер и приносили с собой кто яйца, кто сыр, кто кур. Деньгами старая карга не брала, что и подкупило меня: «Раз хрычовка не требует гульденов, — думал я, — значит, она старушенция честная». Хотя меня и смущало, что жаждущих богатства старуха принимает только вечерами. Днем она, как говорили знающие люди, дрыхла, запершись в своей лачуге и никого не пуская на порог.
Изо дня в день крепло во мне желание отправиться к этой чертовке, и я наконец решился. «В любом случае я, как и империя в целом, окажемся только в выигрыше, если мне удастся разжиться сотней-другой серебряных, а еще лучше золотых», — подумал я.
Это решение и привело к тому, что я стал привидением. Я был уверен, что иного выхода нет. — Призрак барона виновато развел руками. — Не прошло и нескольких дней, как я с парой солдат и слугами добрался до нужной мне деревеньки. Захудалая такая себе деревенька, плюнуть некуда. Кругом сопливые дети, тупые крестьянские рожи. Указали нам на хибару старушенции — та еще развалюха. Перекошенная, черная, аж жуть берет. Но не было и не бывать такому, чтоб барон Фердинанд Краус фон Циллергут испугался и отступил перед ведьмой!
Был день, и старуха по обыкновению своему дрыхла, запершись на засов. Но какая дверь остановит барона? Вышиб я трухлые доски, стукнул ногой по лежанке.
— Вставай, карга. К тебе пожаловал сам барон! Уж я тебе всыплю сейчас как следует или проволоку привязанной к конскому хвосту, если вздумаешь мне голову морочить.
— Не привяжешь ты меня к хвосту, — проскрипела старуха, не поднимаясь с топчана и даже не поворачивая в мою сторону головы. — Уж коль пожаловал ты ко мне, знать, нет у тебя иного выхода. А я ведь тебя ждала...
Старуха противно хихикнула.
— Обеднел ты, барон. Совсем плохи дела твои.
Я как услышал это, так совсем растерялся. Откуда могла знать старушенция, зачем я к ней пожаловал?
— Ах ты, проклятая ведьма! — крикнул я, выхватывая меч.
А бабке хоть бы что, говорит спокойно дальше:
— Спрячь, спрячь свою железку. Если убьешь меня — кто поможет тебе?.. Умерь гнев — я всего лишь старуха, больная да дряхлая. Но клад я помогу тебе раздобыть, — бабка многозначительно замолчала.
— Ну, так вставай скорей, займись делом, — велел я. — Мне нянчиться с тобой некогда! Шевелись, шевелись. А не то я сейчас кликну молодцев с нагайками, так они живо с тебя всю дряхлость сгонят и на ноги поставят. Забегаешь у меня, точно молодуха!
— Не пугай, барон, меня своими молодцами, — насмехаясь, ответила ведьма. — Уж не думаешь ли ты, что твои слуги страшней самого Сатаны? Я столько повидала в жизни и столько всего ожидает меня в аду, что никакой человек, никакая боль не пугают меня... Тебе я помогу, сделаю такую милость... Но и ты мне должен помочь... Заключим договор...
— Да чтоб откусил мне голову твой Сатана, если я стану с тобой, проклятая, договор заключать! — заорал я.
— Тогда скоро по миру пойдешь милостыню просить, — старуха уселась вполоборота ко мне, скрывая лицо. — Не бойся, я не собираюсь ни твою душу покупать, ни к бесам в прислужники нанимать. Даже убивать тебе никого не понадобится и красть ничего не нужно... Я уж совсем развалина, едва хожу... Не жалко ли тебе меня?
— Да чтоб моими костями растапливали котел со смолой для твоей поганой души, если мне тебя хоть немного жалко! — ответил я. — Ты мне голову пустой болтовней не забивай, выкладывай, чего ждешь от меня?
Говорю я это, а сам думаю: если мне не надо продавать душу дьяволу, не надо отрекаться от господа и Божьей Матери, то все, быть может, не так уж и страшно. Да и потом, если услуга пустяковая, так можно и согласиться, а еще лучше согласиться, а затем ведьму перехитрить — святая инквизиция дозволяет ведьме все что угодно, на словах обещать, а потом от обещанного отказаться.
— Прошу я от тебя одного — чтобы ты мне одну вещицу из тайника достал. Тебе это ничего стоить не будет, а мне, старой, хоть какое-то утешение. А заодно наберешь в том тайничке драгоценностей и золота, сколько вынесешь. Ты ведь хочешь золота, я знаю. Ну что, барон, принимаешь мое условие? А нет, так я другого храбреца найду, их много нынче, храбрецов-то, жадных до злата...
Глава XII
ЗАБУДЬТЕ О ДУЭЛЯХ
— Тут меня бес и попутал. Он меня, правда, последнее время то и дело искушал на эту авантюру, а теперь замотал вконец. Подумаешь, вещицу какую-то достать! Пустячок! Зато разбогатею несказанно. — Барон виновато посмотрел на Генриха. — Ну, понимаете, деньги нужны мне были. Так нужны, что хоть в петлю лезь... Я и согласился на предложение чертовки, чтоб ей до скончания века не было холодно в корыте с раскаленной смолой! Н-да.
А старуха и говорит:
— Дело наше с тобой, касатик, скрытное, тайное, так что днем отправляться за сокровищами мы не можем. Ни к чему нам с тобой, чтоб люди вдвоем нас видели.
— Это уж верно! — отвечаю я.
— Мы отправимся в путь ночью. Сегодня ночью.
— Сегодня я никак не могу, — возразил я. — Со мной приехали солдаты и прислуга. Не хочу, чтоб потом слухи плодились...
— Ну, это дело поправимое, — проскрипела старуха. — Я наведу на них сон. Такой глубокий сон, что они до самого утра не проснутся... Не хватайся, не хватайся за меч, барон, — не собираюсь я их в мышей или жуков превращать. Я ведьма добрая, зла людям не причиняю.
— Все вы так говорите, — буркнул я. — А как вас на Малом Козле растянут или вздернут на дыбе, так вы и выдаете все свои мерзостные дела. Дыба, она хорошо развязывает языки...
— Смотря кому. — Старуха многозначительно хмыкнула и медленно повернулась ко мне.
Уж лучше бы она этого не делала! Более мерзкой рожи я никогда не видывал. Нос в пол-лица, весь какой- то рыхлый, скомканный, на щеке два чирья с наперсток, губы сухие, белые, тонкие. Верхняя губа оттопырена единственным зубом, желтым и гнилым, а в глазу ведьмы бельмо — как будто кто сметаны капнул. Меня всего аж передернуло от такого зрелища. А старуха знай себе ухмыляется беззубым ртом:
