– Не надо, – закричала Маша и принялась искать палку или ветку, чтобы отогнать желтоглазых от Егора, но Платон вырвал ладошку из её рук и побежал в лес.
– Стой! – Маша заметалась, не зная, бежать за Платоном или помогать Егору. – Стой, Платоша!
– За ним, – расслышала она сквозь лязг челюстей. – Найду…
И побежала за малышом.
Платон мелькал между деревьями. Маша была уверена, что догонит трёхлетнего мальчика, он не мог убежать далеко на маленьких ножках. Но Платон исчез из вида. Растворился в густоте леса. Маша ускорилась, бегала среди деревьев, звала. Платон не откликался. Маша побежала обратно, к Егору, но вскоре поняла, что заблудилась.
Она осталась одна. Отовсюду выползал туман. Жёлтые огни, следившие за девочкой, погасли, деревья сомкнулись. Перешёптывание листьев и капель дождя смолкло.
Глава седьмая. Русалка в колодце
«На Перепутье все кого-то ищут», – сказал Маше Егор. Теперь, когда мальчик исчез, Маша уже не могла объяснить, почему она сперва так разозлилась на Егора. «Хоть бы ты прятался за ближайшим деревом и выпрыгнул с оглушительным “бу!”. Мы бы посмеялись, я бы хлопнула тебя по плечу, чтобы никогда больше не пугал меня. Потом мы бы взялись за руки и пошли искать Платона. И Платон бы тоже нашёлся почти сразу».
Плачет крокодил мой бедный, плачет,
Весь от горьких слёз позеленел.
Может, у него украли мячик,
Может, он кого-нибудь не съел? [1]
Маша срывающимся голосом тянула песенку, которую иногда ей пела мама. Жёлтые глаза больше не появлялись, и жалобный вой стих. Лес заволокло туманом, густым, как вата в серых овальных пачках, которую продавали в аптеке. Маше не нравилось, когда мама покупала такую вату, ведь были же ватные диски в ярких упаковках. Но мама объяснила, что вата, завёрнутая в серую шуршащую бумагу, «сте-риль-на-я», то есть чистая и её можно прикладывать к ранам. Туман, опутавший стволы деревьев, тоже можно было прикладывать к ранам. Он затянул бы любую, скрыл от глаз. Туман умудрился отнять у леса тьму и звуки. Дождь затих, редкие капли перестали бить о листья. Хвоя на ветвях больше не шепталась о девочке, забравшейся в чащу, а опавшая листва не шуршала под ногами. Молчаливый лес пугал. Лесная жизнь кипит, шумит, пищит и кричит – кто-то охотится, кто-то убегает, кто-то роет нору или строит гнездо. А здесь всё вычистил туман. Тишина пробралась в Машины уши, и даже песенка звучала глухо, словно её пел кто-то другой, очень-очень далёкий.
Перепутье забрало у Маши и брата, и друзей, и звуки, и смелость.
– Плачет крокодил мой бедный, плачет, – всхлипывала Маша. Остальные куплеты она не помнила. Представляла себя крокодилом с длинным мокрым зелёным носом и жалела, что у неё нет острых зубов, чтобы напугать туман, не желающий расступаться.
– Я, наверное, тоже вся позеленела. Костика отдала, Платона потеряла, Егора обижала. Я одна, совсем одна.
Маша сунула руки в карманы куртки. В ладонь прыгнул камень.
– Ой, я чуть не забыла про тебя!
Маша вытащила камушек.
– Скажи что-нибудь, пожалуйста.
Камень не хотел разговаривать.
– Правильно, – Маша вытерла мокрый нос рукавом ветровки. – Даже ты знаешь, что всё из-за меня! Но, может быть, ты подскажешь, куда идти?
Туман подбирался к Маше. Узоры, вспыхивающие на камне, когда он говорил, слегка засияли. Камень хотел ответить, но тишина забрала у него способность разговаривать. Маша поднесла камень к глазам, покрутила головой.
– Я не понимаю, – произнесла она и умолкла.
Ей почудился свет вдалеке. Слабый, как отблеск узоров на камне. Маша прищурилась, свет не исчезал. Она прошла немного вперёд, свет приблизился. Он горел приглушённо, но ровно.
– Там свет, – сказала Маша камню, – кажется.
Узоры проступили явственнее. Камень общался с Машей, как мог.
– Как думаешь, пойти туда?
Узоры вспыхнули и погасли, камень нагрелся.
– Ну, клубок путеводный, – Маша сжала камень, – не подведи!
Сперва Маша шла неуверенно. Она вообще не понимала, куда идёт, вперёд или назад. Туман сделал всё вокруг одинаково молочным и клубился возле деревьев, точь-в-точь как пенка вскипевшего молока. Маша поморщилась, она терпеть не могла пенку и даже показала туману язык. Камень теплел и теплел, придавая сил. И свет тоже устремился ей навстречу.
– Ты не гасни! – крикнула свету Маша. – Я иду!
Туман пожелтел, его пенка шарахалась от разгорающегося света, молоко расступалось. Свет спасал Машу от страшной тишины, девочка слышала хруст листвы и хвои под ногами, уши больше не закладывало. В лесу образовался светлый коридор, в который возвращались звуки. Капли тарабанили по кронам, щёлкали по Машиной куртке. Кто-то, наверное мелкие зверьки, шуршал у корней. Обрывками прорывался знакомый вой.
Свет разгорался ярче. Мигнул и, не успела Маша испугаться, что он погас насовсем, полыхнул ослепительной вспышкой. Маша зажмурилась, выронила камень, тут же споткнулась об него, пролетела головой вперёд и ударилась подбородком обо что-то твёрдое.
– Ой-ой-ой, – скорчилась она от боли и открыла один глаз. Свет, исходивший от шара размером с теннисный мячик, подпрыгнул и исчез.
Маша встала, упираясь во влажную стенку, перегнулась через край. Свет медленно спускался в тёмную поблёскивающую воду. Маша заглядывала в глубину колодца.
– Здравствуй, девочка, – сказал ей колодец. – Наконец-то ты пришла меня освободить!
– Русалка! – обомлела Маша. Сняла рюкзак, прислонила его к колодцу и сильнее перегнулась через край. Подбородок жгло от удара, но от воды повеяло прохладой, точно нежная рука коснулась Машиного лица и успокоила боль.
«Расскажу – не поверят, – Маша сразу подумала про девчонок из класса. – И обзавидуются. Я встретила русалку! Настоящую, живую русалку! И такую красивую!»
В колодце томилась прекраснейшая девушка из всех, кого Маша видела. Она была даже красивее мамы, а ведь любой ребёнок знает, что его мама самая красивая! Свет остановился над русалкой, и Маша могла разглядеть каждую чёрточку, каждую деталь. Русалка выглядывала из воды наполовину, одетая в серебристое платье с зелёными узорами по вороту и рукавам. Белые руки она подняла, приветствуя Машу. Запястья украшали браслеты: маленькие змейки кусали друг друга за хвосты. Чёрные волосы русалки ниспадали по плечам на спину и грудь в воду. Сверху казалось, что вода и была волосами, а волосы – водой. На голове русалки сверкал драгоценными камнями венец с большим белым самоцветом в окружении изумрудов. Русалка едва приоткрывала алые губы, слова парили над ней, звенели, отражаясь от стен.
– Сколько лет я ждала тебя, девочка. Смелую, добрую, отзывчивую. Ту, кто не оставит в беде несчастную.
Маша засмущалась, щёки стали горячими от похвал русалки. «Да, я такая!» – внутренне согласилась Маша.
– Что с вами случилось? Как я могу помочь вам?
– Помоги мне выбраться из колодца. – Браслеты русалки звякнули, змейки будто зашевелились.
«Разве русалки не в воде живут? – удивилась Маша, но вслух спросить не решилась. – Что это я? Она, наверное, случайно в колодец попала! Может, её тоже какая-нибудь злая ведьма сюда заманила. В колодце тесно, и страшно, и… мокро».
– Я поищу верёвку, – Маша осмотрелась в надежде, что верёвка или что-нибудь такое волшебным образом обнаружится на соседней ветке.
Она не смогла отбить Егора от желтоглазых невидимок, но русалке поможет во что бы то ни стало.
– Скажи мне, девочка, ты пришла из мира, где светит солнце? – послышалось из колодца. Речь русалки напоминала журчание ручья. «Как в сказке», – прыгало Машино сердце. Маша решила обязательно сфотографироваться с русалкой, когда та выберется из колодца.
