Каулквейп вышел вперёд, взял Прутика за руку и посмотрел на профессора.
— Извините, профессор, — заявил он, — но я тоже дал обещание!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ТАВЕРНА «КОЛЫБЕЛЬНОЕ ДЕРЕВО»
— Каулквейп, — тихо предупредил Прутик, — корзина скоро будет.- (Каулквейп оторвался от старого свитка, который изучал). — Подумать только, — улыбнулся Прутик, — мы собираемся начать трудные, если не сказать напрасные, поиски, а ты сидишь как ни в чём не бывало, уткнув нос в свой свиток.
— Извини, Прутик, — откликнулся Каулквейп. — Но этот свиток просто зачаровывает.
Прутик улыбнулся:
— Ты ведь просто сгораешь от нетерпения рассказать мне о нём, так что валяй.
— Это миф о Риверрайзе, проф… то есть Прутик, — взволнованно начал Каулквейп.
— Что, эта старая сказка? — хмыкнул Прутик. — Спельда, моя мать, или, точнее, лесная троллиха, которая воспитала меня как собственного сына, её рассказывала, когда я ещё пешком под стол ходил. — На его губах блуждала улыбка, а в глазах вспыхнул огонёк. — Однажды в бархатной темноте блеснула искра… — пробормотал он. — О, как сладко у меня сжималось сердце, когда она произносила эти слова! Из всего, что она рассказывала, миф о Риверрайзе всегда был самым любимым.
— Искра зажглась. И задули ветры. И заплакал ветер… — читал Каулквейп.
Прутик кивнул.
— И солнце улыбнулось. И прошла первая минута из всех минут, — произнесли они вместе.
— Ты знаешь его наизусть, — восхищённо произнёс Каулквейп.
— Миф о Риверрайзе рассказывается в каждом уголке Края, — сказал Прутик. — Я слышал его в пещерах сварливых трогов, я слышал его на борту «Громобоя» — версии разные, но в сущности всё одно и то же. То, что написано у тебя там, — классический вариант.
— Это многое объясняет, — заметил Каулквейп.
Прутик закрутил вокруг шеи концы шарфа.
— Иногда в старых легендах скрывается истина, — серьёзно сказал он.
— Так ты думаешь, где-то есть место, от которого всё началось? — спросил Каулквейп.
— А что если Мать Штормов ударила в самую высокую точку этой бесплодной нависающей скалы и там зародилась жизнь? — спросил Прутик.
— А почему бы и нет! Я видел много странного в Дремучих Лесах, в Сумеречных Лесах… — внезапно он замолчал.
— Что такое, Прутик? — озабоченно спросил Каулквейп.
Прутик напряжённо вглядывался в пустоту за Краем.
— Есть что-то такое, — прошептал он. — Я в этом уверен. Что-то, что не могу вспомнить. — Напряжение в его голосе росло. — Что-то, что я должен вспомнить…
— Прутик, — позвал его Каулквейп и кивнул в сторону, — корзинщик прибыл.
Не говоря больше ни слова, Прутик и Каулквейп полезли в корзину. Каулквейп дрожал от радости. Корзинщик, крохгоблин, отцепил верёвку и начал медленно, толчками, опускать их вниз с края воздушного города.
— Мрачноватая погодка стоит в последнее время, — заметил тот важно и вопросительно на них посмотрел. — Но уж не мне вам об этом говорить.
Похоже было, что он пытался узнать какие-нибудь новости. Как и все жители Нижнего Города, крохгоблин отчаянно хотел найти объяснение предательской погоде, обрушившейся на них в последнее время. Но Прутик ничего не сказал, и Каулквейп последовал его примеру.
Когда корзина опустилась, Прутик и Каулквейп сняли свои мантии, свернули и спрятали, чтобы путешествовать незамеченными. Запахи Нижнего Города усиливались, чем ниже они спускались. Острые запахи. Знакомые запахи: поджаривающиеся зёрна соснового кофе, топлёное масло из тильдера и липкий сладкий запах, которым многие пытались забить вонь от неисправной канализации.
И звуки! Грохот колёс из железного дерева по булыжникам мостовой, подтрунивание и подшучивание, вечная суматоха и лихорадочная суета.
Крохгоблин опустил корзину в квартале ремесленников — расползающейся во все стороны мешанине торговцев скобяными изделиями, кожевников и стеклодувов.
Выйдя из корзины, Прутик указал на убегавшую влево от него кривую улочку.
— Сюда, Каулквейп, — позвал он. — Нужно действовать методично, потому начнём с посещения таверн в восточной части Нижнего Города.
— Но я не хочу пить, — занервничал Каулквейп.
— И я не хочу, Каулквейп. Но многие хотят — купцы, работорговцы, лавочники и воздушные матросы. А когда они пьют, Каулквейп, они разговаривают. А когда они будут говорить, мы будем слушать. И может быть, мы что-то и услышим. Находись рядом, — предупредил его Прутик, — и держи глаза и уши открытыми.
— Я хорошо умею слушать, — с улыбкой заверил Прутика Каулквейп, пробиваясь за ним в толпе.
Вскоре Каулквейп потерял счёт постоялым дворам, тавернам и питейным, в которые они заглянули: «Бегущий тильдер», «Ржавый якорь», «Глаз и крюк» — все названия смешались. Однако к концу первого дня они так ничего и не услышали…
Усталый, с ноющими ногами, Каулквейп вышел вслед за Прутиком из «Красного дуба». Уже давно наступила ночь и зажглись масляные фонари. Каулквейп огляделся затуманенными глазами:
— Какую мы… — он подавил зевок, — попробуем следующей?
Прутик улыбнулся.
— Хватит на сегодня, — сказал он. — Мы устроимся где-нибудь переночевать и возобновим поиски завтра.
Каулквейп неуверенно огляделся:
— Ты что, хочешь провести ночь здесь, в Нижнем Городе? — спросил он.
— Мы ищем мою пропавшую команду, Каулквейп, — напомнил ему Прутик. — Мы не можем, поджав хвост, нестись в Санктафракс каждый раз, как нам станет холодно, когда мы промокнем или устанем, не так ли?
Каулквейп покачал головой.
— Нет, — подтвердил он с некоторой грустью, — наверное, не можем.
Они нашли место для ночлега в маленькой тёмной комнатушке над «Красным дубом». Она была простенькая, но вполне им подходила. У стен лежало два соломенных тюфяка, а стоявший в углу кувшин со свежей водой дал им возможность прополоскать рот и смыть запах застарелого дыма.
— Спокойной ночи, Каулквейп, — сказал Прутик.
— Ищи свои корни, капитан, — прошептал какой-то голос.
— Что ты сказал, Каулквейп? — переспросил Прутик.
Но ответа не последовало. Каулквейп уже провалился в глубокий сон, в каком даже снов не снится.
На следующее утро они проснулись поздно и, плотно позавтракав, отправились дальше. Так продолжались их поиски. В течение трёх дней — с утра до ночи — они бродили по восточным кварталам Нижнего Города, оставаясь на ночлег в таверне, в которой они заканчивали свои поиски, когда часы били двенадцать. На четвёртый день они оказались в таверне «Колыбельное дерево», в особо запущенной части Нижнего Города, рядом с воздушными доками.
— «Колыбельное дерево» принадлежит к тем же корням, что и ты, — сказал на ухо Прутику тихий, с присвистом голос.
Прутик повернулся к Каулквейпу:
— Ты что-нибудь знаешь о колыбельных деревьях?
— Я? — озадаченно спросил Каулквейп. — Ничего, Прутик.
Прутик нахмурился.
— Ну, может, нам стоит попытать удачу здесь.
Каулквейп взглянул на вывеску таверны, где было изображено дерево из Дремучих Лесов, с широким узловатым стволом и расширяющимися, как веер, верхними ветвями. Художник даже изобразил кокон Птицы-Помогарь, свисающий с веток.
— Давай веселее! — приободрил его Прутик, делая шаг вперёд. — Мы…
Хрясъ!
Тяжёлая деревянная скамья вылетела через окно справа от двери. Прутик и Каулквейп пригнулись. И вовремя, потому что в следующий миг тяжёлый бочонок просвистел уже сквозь застеклённую дверь. Он пролетел, едва не коснувшись их голов, и со звучным треском шмякнулся на землю, разлив всё своё содержимое.
— Я же сказал, Рябой, могут начаться неприятности! — долетел до них сердитый крик.
— Ага! — угрожающе произнёс второй голос. — Корыта поломаются. Бочонки разобьются. — Эти слова сопровождались треском ломающегося дерева.
— Личико кой-кому можно подправить, — прошипел третий, — понял ты, куда я клоню?
— Да-да, — раздался ещё один, тихий и испуганный голос.
Прутик и Каулквейп собрались с духом и осторожно выглянули из-за сломанной двери. Трое дюжих молоткоголовых гоблинов стояли, окружив несчастного хозяина таверны, плюгавенькое существо со спутанными волосами и кожей в пятнах. Всё его тело, с головы до ног, тряслось мелкой дрожью.
— Времена нынче тяжёлые, — заикаясь, объяснял он. — Выручки всё меньше. У меня просто нет таких денег.
Прутик взглянул на Каулквейпа горящими от негодования глазами.
— Ненавижу, когда сильные обирают слабых!
Каулквейп дотронулся до его руки.
— Их слишком много, — прошептал он, — тебя покалечат…
Но Прутик стряхнул руку Каулквейпа.
— Может, надо было не вмешиваться, когда тебя бил этот подмастерье? — спросил он.
