Снизу доносились разъяренные вопли Истериков, их перекрывал бешеный рев Норберта Сумасброда:
— МОЙ ОВОЩ! ОНИ ПОХИТИЛИ МОЙ ОВОЩ!
Истерики ринулись к дверям, в погоню за злоумышленниками. Иккинг понимал, что им ни за что не уйти от Истериков пешком, а искать лыжи было некогда.
В таком положении выживает не тот, кто сильнее, потому что, если вас всего четверо, то, как бы сильны вы ни были, вам всё равно не справиться с пятью сотнями разозленных Истериков.
В такой ситуации спасти вас может только одно: Хитроумная Идея. А по части Хитроумных Идей Иккингу Кровожадному Карасику III, как известно, не было равных,
Иккинг положил металлический поднос на заваленную снегом крышу и уселся сверху,
— Иди сюда, Камикадза, садись сзади, — позвал он.
— Ух ты-ы-ы! — взвизгнула Камикадза, и ее глаза восторженно вспыхнули.
Крыша Парадного Зала слегка нависала над деревенской стеной. А оттуда к гавани спускался длинный крутой откос.
Поэтому, когда Истерики крикливой разъяренной толпой высыпали из своего Парадного Зала, они увидели, как Иккинг и Камикадза, оседлав похищенный серебряный поднос, с ветерком мчатся вниз по крыше и воспаряют над стенами деревни.
- ААААААЙЙЙЙИИИИИИИ! - завопили Иккинг и Камикадза, взмывая в воздух.
Каким-то чудом им удалось приземлиться точнехонько посреди склона. Дальше всё происходило с молниеносной скоростью. Поверьте на слово, ничто на свете не мчится с почти отвесного снежного склона быстрее, чем хорошо отполированный серебряный поднос, когда на нём сидят двое детей.
Иккингу уже доводилось кататься на санках, но никогда еще он не спускался с горы такой крутой, что правильнее было бы назвать ее обрывом. Именно после этого спуска в Истерии зародилась традиция устраивать ежегодные соревнования по скоростному спуску на санях. Они называются «Бегство Похитителей Картошки» и проводятся на том же самом маршруте, каким в то достопамятное утро следовали Иккинг и Камикадза: с крыши Парадного Зала до Истерической Гавани. Весь путь занимает чуть меньше двух минут.
Санная трасса, где проводится «Бегство Похитителей Картошки», считается одной из самых опасных на Внутренних Островах, и с храбрецами, которые отваживаются спуститься по ней, нередко происходят несчастные случаи.
Но Иккингу и Камикадзе повезло — они не свернули себе шеи. Отчаянно визжа, юные Викинги неслись на неуправляемом подносе по практически отвесному склону.
Одноглаз и Беззубик не могли за ними угнаться, ибо это было всё равно что попытаться поймать летящую стрелу.
Итак, через две минуты, вдоволь наоравшись и набив синяков на «мягких местах», наши герои вылетели на лед Истерической Гавани. Скорость была так велика, что они проскочили мимо оставленных на льду саней и «Решительного пингвина», терпеливо дожидающихся их возвращения.
Когда поднос наконец остановился, они с трудом встали и поковыляли к саням. Тут с неба спустился Одноглаз, ребята торопливо запрягли его и бодрой рысцой направили к выходу из Гавани.
— Вот это да, — задыхаясь, пролепетала Камикадза, оглядываясь на Истерическую Деревню, где гигантским костром полыхал Парадный Зал. — Ну и РАССЕРДЯТСЯ же теперь эти Истерики.
— Прими мои поздравления, — сказал Одноглаз Иккингу. — Ты единственный человек, из всех, кого я знаю, который пускает в ход не только мускулы, но и мозги.
— Если бы он д-д-действительно пускал в ход мо-мозги, — пожаловался обессилевший Беззубик, — мы бы тут в-в-вообще не ок-к-казались. — Он с трудом догнал сани и в изнеможении рухнул на сиденье.
В этот миг на гребне холма появились Истерики.
Они надели шлемы и встали на лыжи. Их боевой клич — Истерический Рев — звучал как вой стаи ошалевших волков. Они стреляли из луков вдогонку похитителям. Но Истерики опоздали. Выйдя на лед, они проехали немного и вскоре остановились. Иккинг и Камикадза были уже у выхода из Гавани, и стрелы Истериков, не причиняя им вреда, падали на лед.
Оглянувшись на разъяренных преследователей, Камикадза испустила радостный крик. Одноглаз вывел сани из Гавани.
— Ура! Получилось! — завопила Камикадза.
— Еще не совсем, — встревоженно отозвался Иккикг. Всю ночь с моря доносился странный треск, похожий на удары топора по стволу дерева, а теперь, когда они вышли на лед, этот треск стал громче, Иккинг внимательно всматривался в лед, выискивая Злокогтя.
— Вот он, Овощ, — сказала Камикадза и протянула Иккингу Картошку с вмороженной в нее стрелой. — А вот еще одна Штуковина, она тоже лежала в шкатулке. Я понимаю, что не должна была ее брать, но когда начинаешь воровать, бывает очень трудно остановиться...
Иккинг взял Картошку и эту самую Другую Штуковину и сунул их за пазуху, не особенно задумываясь, потому что в этот самый момент прямо под санями из глубины поднялась исполинская тень Злокогтя. Чудовищный дракон, не отставая, следовал за ними.
— Выбраться бы в Открытое Море, пока лед не вскроется, и тогда всё будет в порядке. — бормотал про себя Иккинг, — Злокоготь не уйдет из Торова Гнева. Он не покидал пролива уже пятнадцать лет...
Они мчались мимо отвесных обрывов, а внизу, не отставая, плыл Злокоготь, темный и грозный, как Рок, Вот впереди показалось Открытое Море. Они успели! Добрались! А лед еще не треснул!
— Видишь! — усмехнулась Камикадза. — Успели!
15. МОЖЕТ БЫТЬ, УДАСТСЯ?..
Да, на первый взгляд казалось, что они действительно УСПЕЛИ. Сани вырвались на ледяные просторы Открытого Моря. Одноглаз с быстротой молнии тащил их по Великому Белому Безмолвию, Пролив Торов а Гнева остался далеко позади. Картошка в целости и сохранности покоилась за пазухой у Иккинга, а до острова Олух оставалось менее трех часов езды.
И тут всё пошло наперекосяк.
— Ч-ч-что это? — пролепетал Беззубик, указывая на исполинский силуэт сзади, который с каждой секундой неумолимо приближался.
Это приблизилось еще немного и оказалось гигантским Ездовым Драконом, намного крупнее и проворнее везущего их Одноглаза. Дракон тащил за собой громадные сани, а в них восседал один-единственный человек. Очень сердитый, с раной от стрелы на заду, с шишкой на башке, с обкусанными усами и с топором в руке.
Как вы сами уже догадались, этим человеком был Норберт Сумасброд.
Не успел Иккинг и глазом моргнуть, как Норберт очутился возле них.
Некоторое время его сани ехали вровень с бешено мчащимся Одноглазом, потом он протянул руку и одним ударом топора перерубил поводья, удерживающие Одноглаза.
Дракон поскакал дальше, а сани (а вместе с ними и «Решительный пингвин») остались позади и, проехав немного по инерции, остановились.
— Ох, тысяча замученных моллюсков. — простонал Иккинг.
Они очутились прямо посреди Великого Белого Безмолвия, а впереди Норберт Сумасброд натягивал поводья, чтобы развернуть своего Саблезубого Ездовика и броситься в атаку.
Внизу же ярился Злокоготь. В первый раз за пятнадцать лет чудовищный дракон покинул Пролив Торова Гнева.
Сани остановились, и Злокоготь остановился тоже. Неподвижные сани оказались как раз над зрачком его громадного зеленого глаза, словно в центре мишени.
Хотя они и были мишенью — для Норберта Сумасброда, громадного, грозного и СОВЕРШЕННО ОЗВЕРЕВШЕГО.
— АГА! — заорал Норберт. От радости его пораженный тиком левый глаз заплясал еще безумнее. - ПОПАЛАСЬ, ГНУСНАЯ МАЛЕНЬКАЯ БЛОНДИНИСТАЯ УБИЙЦА. Я ТЕБЕ ПОКАЖУ, КАК ШВЫРЯТЬСЯ ЛЮДЯМ В ГОЛОВУ ИХ ЖЕ СОБСТВЕННОЙ КАРТОШКОЙ!
Норберт Сумасброд занес свой ужасный топор над головой Камикадзы и был уже готов опустить его, как вдруг Иккинг громко и четко произнес:
— На твоем месте, Норберт Сумасброд, я бы этого не делал.
Иккинг вытащил из-за пазухи Картошку с торчащей из нее стрелой. Этим утром было не так холодно, как накануне, и Картошка, припрятанная за пазухой теплой шубы, успела немножко оттаять.
Норберт поглядел на Иккинга и изумленно ахнул, поскольку прямо на его Сумасбродных глазах...
ИККИНГ ВЫТАЩИЛ ИЗ КАРТОФЕЛИНЫ СТРЕЛУ.
Потому что, как и предупреждал Иккинг Норберта, едва Картошка оттаяла, стрела вышла очень легко.
Для пущей убедительности Иккинг несколько раз воткнул стрелу в Картошку и вытащил ее обратно.
Норберт Сумасброд выронил топор.
— Папино Пророчество! — возопил он, хватаясь за голову. — Глазам не верю... Не может быть! Ты... гадкий мелкий Хулиганишка... Похититель Овощей... ты и есть... Избранный? Ты снимешь с нас проклятие и избавишь мой народ от Злокогтя?
Иккинг торжественно кивнул, думая про себя: «Совсем малый рехнулся».
И в этот самый миг над горизонтом взошло солнце.
Его лучи отразились от снежных сугробов и ледяных торосов, от Большого Зеленого Глаза Злокогтя и ослепили Иккинга. Он прикрыл глаза рукой,
А вокруг него словно защелкали миллионы кнутов, застучали тысячи топоров, загрохотали мириады громовых стрел Тора.
