Вынырнул — рядом девчачья голова в желтой резиновой шапочке. Черноглазая девчонка, лицо хулиганистое.
— Во псих, напугал! — сказала она. — Головой небось ударился? С этого края мелко.
— Ничего! — бодро ответил я, хотя теменем приложился действительно.
Лег на спину.
— Здорово, а?
Девчонка уже отплыла, обернулась:
— Что ты сказал?
— Я говорю, здорово!
Ничего она не ответила, подплыла к лесенке, начала подниматься.
— Э, постой, ты куда? — крикнул я.
Быстренько, саженками помахал за ней. Схватился за поручни.
— Тебя как зовут?
Думал, что ответит: «А тебе какое дело?» С девчонками это случается, находит на них иногда. Будто имя — это государственная тайна либо что-нибудь неприличное.
Нет, ничего.
— Соня, — ответила она, снимая шапочку.
— Слушай, Соня, меня Андрей зовут. А остальные где?
— Кто? — спросила она недовольно.
— Ну, ребята!
— Да спят, наверно, либо лопают.
Она повернулась, явно собираясь уйти. Я подтянулся и схватил ее за руку.
— Оп-ля!
Соня быстро взглянула на меня, нахмурилась, и вдруг черные глаза ее вспыхнули, и в плечо меня больно толкнуло. Я чуть не опрокинулся навзничь.
Взглянул на руку — два круглых волдыря быстро вспухали, белели на предплечье, а вокруг краснота.
— Ни фига себе! — пробормотал я.
А Соня молча повернулась и пошла к корпусу, не оглядываясь.
Я вылез из воды, сел на край бассейна и, ошалелый, принялся дуть на волдыри. Жгло ужасно.
И ведь это она сделала, негодяйка, я понял!
Тут мне стало жутко. Если это обычный одаренный переросток, то что ж за дарования сидят сейчас молчком в остальных комнатах!
Купаться мне сразу расхотелось, обедать — тоже. Я посмотрел на купол, на столб лифта, уходящий кверху, к низким облакам, поднялся и побрел в свою комнату.
В комнате мне стало совсем нехорошо. Не то чтобы рука болела, хотя и это было тоже, но просто тяжело на душе.
Я лег на кровать, не переодеваясь, прямо в мокрых плавках (благо постель была застелена покрывалом), и стал думать. Руку жгло огнем, я даже всплакнул от боли. Но думать продолжал и в слезах.
Да тут и думать было нечего, все и так ясно: я ПО ОШИБКЕ попал в школу для совершенно необыкновенно одаренных детей. Именно по ошибке, по недоразумению. Дроздов настойчиво допытывался в Москве, нет ли у меня какого-либо особого дарования. И, видимо, я «ввел его в заблуждение» (как любит говорить Ольга Максимовна): он решил, что во мне что-то есть. А во мне ничего нет, ну ничегошеньки, и рано или поздно это обнаружится, мне на позор, а другим дарованиям на потеху.
Может быть, Дроздов решил, что я прирожденный гипнотизер? Я перебрал в уме все мыслимые ситуации, когда эта способность у меня могла проявиться. Ну, положим, когда я долго глядел на маму исподтишка, она переставала вздыхать, поднимала голову и печально мне улыбалась. Но это не доказательство. Еще, допустим, на уроках, когда я зажимал ладонями уши и смотрел на Ольгу Максимовну в упор, она меня к доске не вызывала. Но, с другой стороны, не помешало же это мне вчера получить двойку. Подумать только, это было еще вчера!
Нет, не стоит себя утешать: ничего ТАКОГО за мной не водится. И выставят меня отсюда после первой же проверки. И я вернусь домой несолоно хлебавши. То-то радости будет!
Тут в дверь постучали. Меня бросило в жар. Дроздов говорил, что до завтра меня беспокоить не станут. Значит, это не учителя. Может быть, из столовой? Но что-то говорило мне, что это не так. Я и боялся своих товарищей, и в то же время хотел их увидеть.
Стук повторился, не сильный.
Я быстро вскочил, натянул вельветовые брюки, сел в кресло.
— Войдите!
Вошла Соня. Она была в пестром коротком платье с открытыми плечами, босиком. В первый момент я ее не узнал, она мне показалась взрослее.
— Можно? — Пряча руки за спиной, Соня виновато остановилась у двери. Прости, пожалуйста, я нечаянно.
— Ничего, — беспечно ответил я, покосившись на руку. — Пустяковый волдырь. Хуже бывало.
Соня подошла, с любопытством взглянула.
— Ого! — сказала она. Дотронулась пальцем до ожога. — Сейчас смажем.
В руках у нее оказалась баночка с мазью.
— У тебя тоже аптечка есть, но я решила, что ты еще не освоился, потому и пришла.
— А ты давно здесь? — спросил я, подставляя ей руку.
Соня посмотрела на меня и ничего не ответила. Я предпочел замять этот вопрос.
— В каком ты классе? — спросил я.
— В шестом.
Переросток, обрадовался я. Значит, все правильно.
— И этому здесь тоже учат? — я кивнул на ожог.
— Зачем? — Она пожала плечами. — Это я сама. У меня другая специализация.
«Вот черт, — подумал я, — у нее две специализации, а у меня ни одной. Выставят!» А вслух спросил:
— Какая?
Быстро и осторожно смазывая мне ожог. Соня усмехнулась.
— «Вот черт, — передразнила она, — у нее две, а у меня ни одной. Выставят!»
Я покраснел.
— Ну и что? Выставят так выставят, плакать не буду. Поеду в Сургут, это недалеко, и на работу устроюсь.
— Да не бойся, — снисходительно сказала Соня, — не выставят. Найдут и у тебя что-нибудь. Раз сюда привезли — значит, найдут.
— А что, у тебя здесь нашли?
— Ну как тебе сказать… — Соня кончила обрабатывать мой ожог, села на соседнее кресло. — Прослушивать немножко я и раньше умела. Мачехе своей желтую жизнь устроила. Она меня колдуньей считала, в церковь даже ходить начала. Чуть задумается — а я вслух. Она отцу и говорит: или я, или эта ведьма. Так я сюда и попала. Правда, дело не сразу пошло. Целый месяц на автогенке сидела…
— На автогенке?
— Ну да. На аутогенной тренировке, так это здесь называется. Сейчас я на эту автогенку и не хожу: Дроздов освободил. Дома сама занимаюсь.
В жизни я не слыхал ничего об этой самой автогенке.
Поэтому я посмотрел на Соню с уважением:
— Чего тебе заниматься, когда ты уже научилась?
— Какое научилась! — Соня засмеялась. — Тебя прослушивать — все равно что букварь читать по складам. А вот ты попробуй прослушай Дроздова.
— Не можешь?
— Глухая стена. Махонин Борька уверяет, что может, но, по-моему, врет.
— Погоди, а разве ты не можешь прослушать этого Махонина и доказать, что он врет?
Соня посмотрела на меня удивленно:
— Так он же блокируется.
— Как это — блокируется?
— Да очень просто. И ты научишься. Запускаешь шумы: «У попа была собака, он ее любил», а сам про другое думаешь.
— Ну хорошо, — расстроенно сказал я. — Ты, Борька, я — вот уже трое. А всего сколько?
— Не спеши. Всех увидишь.
— Да двенадцать — по комнатам.
— Может, и двенадцать.
Я задумался.
— А что, у вас здесь строго?
Соня нахмурилась:
— В каком смысле строго?
Я не упустил случая:
— Ты же мысли читать умеешь.
— Много чести, — насмешливо проговорила Соня. — Очень надо мне тебя все время прослушивать. Да ты и сам не понимаешь, о чем спрашиваешь.
Я обиделся:
— Понимаю, почему же? Я хочу спросить, какие тут порядки. На каникулы отпускают?
— Только приехал — и уже о каникулах думаешь.
— Ну, а письма можно?
— Конечно, можно.
Соня поднялась:
— Ну ладно, заболталась я с тобой. Ритка, пошли.
Я испуганно оглянулся — за спиной у меня никого не было.
— Пошли, я же тебя слышу, — сказала Соня, глядя в угол. Молчание.
— Ну, смотри, — сказала Соня и, быстро сняв со стены отрывной календарь, кинула его в угол. — Вот тебе, бессовестная!
— Сама бессовестная! — пискнули в углу, и дверь в коридор, приоткрывшись, с силой захлопнулась.
Я смутился:
— И давно она здесь сидит?
— Да со мной вместе пришла. Любопытная очень.
— А ты что, ее слышишь?
— Так она ж блокироваться не умеет. Кстати, ты ей понравился.
Я смутился еще больше.
— Ну, а вообще-то как?.. Хорошие ребята?
— Одареныши, — ответила Соня. — Ну ладно, я пошла. Перестало болеть?
— Перестало. Тебе бы медсестрой работать.
— Врешь, не перестало. Ну, пока.
— Подожди! — крикнул я ей вдогонку. — А зачем вообще все это нужно?
— Ну и каша у тебя в голове! Совершенно не умеешь думать, — сказала Соня, стоя уже в дверях. — Что нужно? Кому нужно?
— Дроздову.
— Так и говори. Не знаю я, зачем это ему нужно. Школа-то экспериментальная, единственная в Союзе.
— А может, и в мире, — сказал я.
— А может, и в мире, — согласилась Соня.
Оставшись один, я первым делом обошел все углы комнаты, шаря руками вслепую: мало ли чего можно здесь ожидать. Вроде бы никого не осталось.
Потом я подошел к письменному столу. На столе лежало расписание. Пятидневка. Суббота и воскресенье — свободные. Зато в остальные дни занятия утром и вечером. Утром пять уроков, вечером три. Половина предметов — по программе восьмого класса, но каждый день по два раза АТ. Я сообразил, что это аутогенная тренировка. Два раза в неделю спецкурс и три раза тесты. А когда же делать домашние задания? Или на дом здесь ничего не задают?
