Ознакомительная версия.
– Ты живешь здесь, в лесу? – спросила она, не отставая от паренька.
Он с легкостью проскальзывал между деревьями, находя проход там, где, по твердому убеждению Элоди, пройти было невозможно. Пока она шла за пареньком по пятам, деревья не устраивали ей ловушек – будто знали, что надо держаться на расстоянии. Это ей нравилось больше всего.
– Я здесь со своим рыцарем, – ответил Самьял. – Я оруженосец сира Джейкена. Мой господин сражался под знаменем короля Морлона во время Войны крови много лет тому назад. И он, и его товарищи по оружию с тех пор живут здесь.
Об этих событиях Элоди знала даже слишком хорошо. Тысячелетняя война, в которой Война крови была только эпизодом, была для нее излюбленной темой уроков. Элоди негодовала, услышав, как ее отец убил своего брата, короля Морлона, и украл корону Торонии.
Она огляделась, и деревья предстали перед ней в совершенно новом свете. Мог ли этот мрачный лес на самом деле быть домом для досточтимых рыцарей, противостоящих королю Брутану? Со времен Войны крови миновало лет пятнадцать, а такое войско по-прежнему казалось более впечатляющим, чем разношерстная компания Фессана.
– И как долго ты рядом с сиром Джейкеном? – спросила Элоди.
– С тех пор, как мне исполнилось одиннадцать, – ответил Самьял. – Дом сира Джейкена – в Идиллиаме. Он не может туда вернуться, пока Брутан на троне. И я тоже не могу.
Романтичность положения заставила Элоди улыбнуться. Оруженосец у опального рыцаря! Чего еще желать! Если сир Джейкен и его соратники так сильно ненавидят Брутана, они наверняка станут сражаться за нее. Лучше бы на моей стороне были они, а не «Трезубец» со своей придурковатой компанией!
Она собиралась продолжить расспросы, но в этот момент Самьял спрыгнул с крутого склона на широкую тропу, вьющуюся между деревьями. Он посмотрел вверх и протянул руку, чтобы помочь девочке спуститься. На его лице застыло выражение такой печали, что Элоди попридержала язык.
Она потянулась к мальчику, но, к ее удивлению, он отдернул руку прежде, чем Элоди успела его коснуться.
– В чем дело? – спросила она, с трудом спускаясь по склону сама. Он уже был далеко впереди – одинокая фигура, скользящая от одной тени к другой, словно персонаж старинной легенды.
– Неважно, – ответил тот мелодично. Тропинка сделала плавный поворот, ведя их между елей к опушке Плачущего леса. Тут Самьял остановился, позволив Элоди себя обогнать.
– Это ваш лагерь? – спросила она, глядя на блики огней, мерцавших за деревьями. Выбежав на поляну, девочка резко остановилась. Над кострами и шатрами развевался флаг, который она тут же узнала. На нем был изображен трезубец в окружении трех корон.
Ее кулаки сжались. Элоди повернулась к Самьялу, мгновенно придя в ярость.
– Ты обманул меня! Как ты только посмел!
– Я обещал вас защищать, – ответил Самьял. – Не мог же я оставить вас ночевать на холодной земле, чтобы вас нашли волки или медведи. Не бегите от «Трезубца». Вы с ними в безопасности.
Впервые с их встречи он улыбнулся. Все его лицо просияло – улыбка словно смыла с него грязь. Элоди почувствовала, как тает и улетучивается ее гнев.
Ночной бриз донес до нее сытный мясной запах. В животе заурчало – теперь-то она поняла, как сильно проголодалась.
– Это медведь? – поинтересовался Самьял и озорно усмехнулся.
– Ты знаешь, что нет, – вздохнула Элоди. – Я полагаю, ты прав, Самьял. Я останусь здесь, по крайней мере, сейчас.
– Тогда берегите себя, Элоди.
Самьял повернулся и направился назад в Плачущий лес. Казалось, что он не уходит, а растворяется в тени.
– Подожди! – окликнула его Элоди. – Можно мне будет снова увидеться с тобой?
Лицо мальчика еще можно было разглядеть, оно словно парило в темноте.
– Я буду здесь, – ответил он.
– Нам нужно попросить у Лиммони еще одну лампу, – сказал Гальф.
Нинус остановился посреди комнаты. Гальф был рад, что тот прервал свое бесконечное хождение. Сколько можно бродить туда-сюда по крошечной каморке?
– Кто такая Лиммони?
Гальф моргнул. Вот колдунья! Сказала ведь: остальные забудут, что она приходила. Как она это сделала?
– Вроде бы твоя мать сказала, что это ее служанка, – ответил он.
Нинус пожал плечами.
– Зачем нам нужна еще одна лампа?
– Здесь окна нет – темно.
Сцепив руки за спиной, Нинус снова принялся вышагивать по их скромному убежищу.
– Прекрасно, – пробормотал он. – Темнота может дать свой собственный свет.
Нинус не спал всю ночь и вел себя так, что Гальф уже начал беспокоиться. Едва задремав, принц вскакивал, бродил по комнате и бормотал. Гальф уловил странную фразу – что-то о «несправедливости» и «исправлении зла» – но больше всего его поражало отсутствующее выражение лица Нинуса. Он предположил, что принц слегка повредился в уме после длительного тюремного заключения.
«Как бы я хотел помочь тебе, Нинус», – думал Гальф.
Дверь открылась, и вошла королева Магритт. Вокруг нее струился бледный свет, проникавший из окна на крыше, открытого где-то в мясной кладовой. Гальф глубоко вздохнул, как будто мог заодно втянуть в себя и этот свет. Было приятно ощущать его на лице.
– Закройте дверь! – воскликнул Нинус, вздрогнув.
Он попятился, заслонив рукой глаза. Королева оставила дверь приоткрытой. В руках она держала большой мешок из джута.
– Сейчас день, сын мой, – сказала она.
– Я попросил тебя закрыть дверь! Лицо королевы застыло.
– После сегодняшнего для тебя все двери будут открыты. Но быть королем или нет – решать тебе.
Нинус на мгновение напрягся, но потом расслабился.
– Мне очень жаль, мама. Плохо провел ночь. Я не спал как следует уже много лет. Прости меня.
– Тебе не за что просить прощения.
Она мягко провела рукой в перчатке по его лицу, и Нинус прикрыл глаза.
«Так вот откуда у него это, – подумал Гальф, вспомнив привычку принца поглаживать себя по щеке. – Возможно, так делала Магритт раньше, еще до того, как его заточили».
Гальф подавил вспышку зависти. Что случилось с его матерью? Прикасалась ли она к нему когда-нибудь вот так? Иногда он задавался вопросом: вдруг она бросила его из-за страха перед его уродством? Ведь многим людям его горб казался отвратительным. Он кашлянул.
– Прошу прощения, – сказал Гальф, глядя на дверь, – означает ли это, что вы нас выпустите?
– Ты говоришь так, будто ты пленник. Но на твой вопрос я отвечу: да. Сегодня все изменится. И тебе, мой маленький актер, предстоит сыграть важную роль.
– Правда?
Королева достала из мешка что-то похожее на звериную шкуру. Встряхнула ее, и та расправилась, превратившись в аляповатый костюм из красного меха с оранжевыми оборками. На скрещенных лентах и ремнях позвякивали медные когти. Сверху была маска наполовину птицы, наполовину ящерицы. Наряд выглядел красивым и устрашающим одновременно. Гальф не мог решить, чего ему больше хочется – тут же его примерить или в ужасе бежать прочь.
– Ты наденешь это, – сказала королева, как будто читая его мысли. – В маске тебя никто не узнает. Позволь, я помогу.
Они используют тебя.
Слова Лиммони эхом отдавались у него в голове, пока Магритт помогала ему надеть костюм. Он оказался тяжелым и жарким.
Гальф тут же взмок.
– И кто же я? – поинтересовался он, натягивая шкуру на плечи. – В смысле, кого я представляю?
– Бакалисс, – сказала Магритт, поворачивая маску в руках. Ее чешуйчатая поверхность контрастировала с мягкими белыми перчатками королевы. – Одна из старейших легенд Торонии.
– Я об этом читал, – вмешался Нинус. Он повернулся к Гальфу, внезапно рассвирепев. – В той книге, что пропала!
Гальф в испуге уставился на него.
– Я… мне так жаль, что твои книги пострадали, – забормотал он.
Раздражение Нинуса мгновенно сменилось насмешкой.
– Я же только дразню. Когда стану королем, у меня будут все фолианты – какие только пожелаю.
Гальф слабо улыбнулся в ответ. Похоже, после побега настроение у Нинуса стало меняться еще стремительнее.
– Так что там за история? – запинаясь, спросил он.
– Бакалисс – это змей, который спал под горой, – ответил Нинус. – Однажды пришел король, чтобы его убить. Но змей пробудился.
– И что случилось потом?
– Змей откусил королю голову, – отозвалась королева, – и проглотил его целиком.
Она приложила маску к лицу Гальфа. Он вздрогнул – конец истории оказался совсем не таким, как он ожидал. И, что было еще хуже, в этой маске он чувствовал себя так, словно снова оказался в тюрьме.
«Это просто костюм», – сказал он себе. Если Магритт просит лишь сделать привычную ему работу, может, и не стоит прислушиваться к словам Лиммони?
Ознакомительная версия.
