Ознакомительная версия.
Он смеется над собственной шуткой, и Молли и Дрю присоединяются к нему. Молли смеется некрасиво, вся трясется и фыркает, а Дрю — тихо, и кажется, будто он корчится от боли.
— Мы в восторге от твоего искрометного остроумия, — замечает Уилл.
— Кстати, ты точно не из эрудитов, Питер? — добавляет Кристина. — Говорят, они любят маменькиных сынков.
Прежде чем Питер успевает огрызнуться, Четыре произносит из дверного проема:
— Я должен слушать вашу перепалку всю дорогу до ограды?
Все умолкают, и Четыре снова поворачивается к выходу из вагона. Он держится за ручки по обе стороны, широко раскинув руки, и наклоняется вперед, так что его тело в основном находится снаружи вагона, и только ступни твердо стоят внутри. Ветер прижимает его рубашку к груди. Я пытаюсь смотреть мимо него на окружающий пейзаж — море крошащихся, заброшенных зданий, которые становятся все ниже и ниже.
И все же каждые несколько секунд мой взгляд падает на Четыре. Не знаю, что я ожидаю или хочу увидеть, если вообще хочу. Я делаю это непроизвольно.
— Как по-твоему, что там? — Я спрашиваю Кристину, кивая на дверь. — В смысле, за оградой.
Она пожимает плечами.
— Кучка ферм, наверное.
— Да, но я имела в виду… за фермами. От чего мы сторожим город?
Она машет скрюченными пальцами.
— От чудовищ!
Я закатываю глаза.
— Сторожа у ограды появились всего пять лет назад, — замечает Уилл. — Разве вы не помните, как патрули лихачей следили за бесфракционным сектором?
— Точно, — соглашаюсь я.
Еще я помню, что мой отец в числе прочих голосовал за то, чтобы вывести патрули лихачей из сектора бесфракционников. Он сказал, что за бедняками не нужно присматривать, им нужна помощь, и мы можем им помочь. Но лучше не упоминать об этом здесь и сейчас. Это один из множества случаев, которые эрудиты приводят в доказательство некомпетентности Альтруизма.
— Ну конечно, — произносит он. — Спорим, ты постоянно их видела?
— С чего ты взял? — слабо огрызаюсь я.
Ни к чему, чтобы меня слишком тесно связывали с бесфракционниками.
— Потому что тебе приходилось проезжать сектор бесфракционников по дороге в школу, разве нет?
— Ты что, запомнил карту города ради развлечения? — спрашивает его Кристина.
— Ну да. — Уилл выглядит озадаченным. — А ты разве нет?
Тормоза поезда визжат, и мы все кренимся вперед, когда вагон замедляет ход. Я благодарна движению, оно помогает стоять. Полуразрушенные здания закончились, сменившись желтыми полями и железнодорожными рельсами. Поезд замирает под навесом. Я спускаюсь на траву, держась за ручку, чтобы не упасть.
Передо мной ограда из сетки с колючей проволокой наверху. Я подхожу ближе и замечаю, что она тянется дальше, чем видит глаз, перпендикулярно горизонту. За оградой — небольшая рощица, в основном из мертвых деревьев. По ту сторону ограды расхаживают сторожа-лихачи с ружьями.
— За мной, — произносит Четыре.
Я держусь поближе к Кристине. Мне не хочется этого признавать, даже перед собой, но рядом с ней мне спокойнее. Если Питер начнет надо мной насмехаться, она встанет на мою сторону.
Я молча браню себя за трусость. Оскорбления Питера не должны меня волновать; необходимо сосредоточиться на том, чтобы научиться драться как следует, а не на том, как я сплоховала вчера. И я должна стремиться — если не уметь — защищать себя самостоятельно, а не полагаться на других.
Четыре ведет нас к воротам, широким, как дом, и выходящим на потрескавшуюся дорогу к городу. Когда я в детстве приезжала сюда с семьей, мы ехали на автобусе по этой дороге и дальше, к фермам Товарищества, где мы в насквозь пропотевших рубашках целыми днями собирали помидоры.
Снова колет в груди.
— Если вы не попадете в пятерку лучших по результатам инициации, вероятно, вы окажетесь здесь, — говорит Четыре, подходя к воротам. — Став сторожами, вы сможете немного продвинуться по службе, но не слишком. Получите возможность патрулировать за пределами ферм Товарищества, но…
— Зачем патрулировать? — спрашивает Уилл.
Четыре дергает плечом.
— Полагаю, вы узнаете это, если окажетесь здесь. Как я уже говорил. В большинстве случаев те, кто сторожит ограду в юности, сторожат ее и дальше. Если вам от этого легче, кое-кто уверяет, будто это не так уж и плохо.
— Ага. По крайней мере, нам не придется водить автобусы или прибираться за другими, как бесфракционникам, — шепчет Кристина мне на ухо.
— А вы какого ранга достигли? — спрашивает Питер Четыре.
Я думала, что Четыре промолчит, но он спокойно смотрит на Питера и отвечает:
— Я был первым.
— И вы выбрали это? — Глаза у Питера большие, круглые и темно-зеленые. Они могли бы показаться невинными, если бы я не знала, какой он ужасный человек. — Почему вы не предпочли работу в правительстве?
— Не захотел, — равнодушно отвечает Четыре.
Я вспоминаю, что он сказал в первый день о работе в диспетчерской, откуда лихачи наблюдают за безопасностью города. Мне сложно представить его там, в окружении компьютеров. Для меня он неразделим с тренировочным залом.
В школе нам рассказывали о фракционных работах. У лихачей ограниченный выбор. Мы можем сторожить ограду или следить за безопасностью города. Можем трудиться в лагере Лихости — наносить татуировки, изготовлять оружие или даже сражаться друг с другом на потеху зрителям. Или работать на лидеров Лихости. Пожалуй, это лучший для меня вариант.
Единственная проблема в том, что мой ранг ниже некуда. И я могу стать бесфракционницей в конце первой ступени.
Мы останавливаемся у ворот. Несколько сторожей-лихачей глядят в нашу сторону, но немногие. Они слишком заняты тем, что тянут створки ворот, в два раза выше и в несколько раз шире себя, чтобы пропустить грузовик.
Бородатый водитель в шапке улыбается. Он останавливается сразу за воротами и выходит. Кузов грузовика открытый, и несколько других товарищей сидят среди штабелей из ящиков. Я приглядываюсь к ящикам — в них лежат яблоки.
— Беатрис? — окликает молоденький товарищ.
Я дергаю головой при звуке своего имени. Один из товарищей в кузове грузовика стоит. У него кудрявые светлые волосы и знакомый нос с широким кончиком и узкой переносицей. Роберт. Я пытаюсь вспомнить его на Церемонии выбора, но на ум ничего не приходит, кроме стука сердца в ушах. Кто еще перешел? Может, Сьюзен? Есть ли в этом году неофиты-альтруисты? Если Альтруизм потерпел неудачу, это наша вина — Роберта, Калеба и меня. Меня! Я отгоняю неприятную мысль.
Роберт выпрыгивает из грузовика. На нем серая футболка и джинсы. После мгновенного замешательства он идет ко мне и заключает в объятия. Я застываю. Только товарищи обнимают друг друга при встрече. Я не шевелю ни единой мышцей, пока он меня не отпускает.
Его улыбка тает, когда он смотрит на меня более пристально.
— Беатрис, что случилось? Что у тебя с лицом?
— Ничего, — отвечаю я. — Просто тренировка. Ничего.
— Беатрис? — переспрашивает гнусавый голос рядом со мной. Молли складывает руки на груди и смеется. — Это твое настоящее имя, Сухарь?
Я бросаю на нее взгляд.
— А ты думала, Трис сокращение от чего?
— Ой, ну не знаю… от тряпки?
Она касается подбородка. Если бы ее подбородок был больше, он мог бы уравновесить нос, но он скошенный и почти сливается с шеей.
— Нет, погоди, «тряпка» не начинается с «трис». Я ошиблась.
— Не надо с ней ссориться, — мягко произносит Роберт. — Меня зовут Роберт, а ты кто?
— Та, кому наплевать, как тебя зовут, — отвечает она. — Шел бы ты обратно в свой грузовик. Мы не должны якшаться с членами других фракций.
— Шла бы ты подальше от нас! — рявкаю я.
— И то правда. Не буду мешать обжиматься, — отвечает она и с улыбкой уходит.
Роберт с грустью смотрит на меня.
— Они не кажутся хорошими людьми.
— Некоторые из них.
— Знаешь, ты можешь вернуться домой. Уверен, Альтруизм сделает для тебя исключение.
— С чего ты взял, что я хочу домой? — Мои щеки пылают. — Думаешь, я не справлюсь, или что?
— Дело не в этом. — Он качает головой. — Не в том, что не справишься, а в том, что не стоит. Ты заслуживаешь счастья.
— Я выбрала Лихость. И точка.
Я смотрю Роберту за плечо. Похоже, сторожа-лихачи закончили проверять грузовик. Бородач садится за руль и закрывает дверцу кабины.
— И кроме того, Роберт… Я хочу от жизни не только счастья.
— А ведь это бы все упростило, правда? — замечает он.
Прежде чем я успеваю ответить, он касается моего плеча и поворачивается к грузовику. У девушки в кузове банджо на коленях. Она начинает бренчать на нем, когда Роберт устраивается внутри, и грузовик трогается с места, увозя от нас звуки банджо и переливчатый голос девушки.
Ознакомительная версия.
