Константин Фуна сделал глубокий вздох и откинулся на высокую спинку своего стула. Положив руки на подлокотники, он едва заметно кивнул головой.
— Вас привел сюда человек по имени Терас Квит, — внезапно сказал он. — Это так?
— Да, — стремительно ответила Мила; она чувствовала, как при упоминании имени Тераса ее пульс взволнованно участился. — Это его дневник. И он пишет, что вам… что вы можете…
Внезапно растеряв всю свою решимость, Мила усомнилась, может ли она говорить прямо. Константин Фуна, словно заметив ее колебания, улыбнулся.
— Вам не нужно задавать вопросов, — сказал он. — Если вас привел сюда Терас Квит, то мне нетрудно догадаться, в чем состоит ваш интерес.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Вирт.
Директор Дуата на мгновение остановил на нем свой взгляд, потом развел руками — длинные белые пальцы на миг словно распустились в воздухе двумя диковинными Цветками, но Мила тотчас поняла, что это был всего лишь обман зрения.
— Все, что делал Терас Квит, — произнес Константин Фуна, — все, что занимало его мысли и служило мотивом для его поступков, сводилось в конечном итоге к одному-единственному имени — Ворант.
Мила задержала дыхание, словно боясь спугнуть то, за чем пришла сюда.
— Терас был одержим этим именем, — продолжал вампир. — Он полностью посвятил себя поиску знаний о магическом роде Ворантов.
Багряный взгляд Константина Фуны снова остановился на Миле.
— Тетрадь в ваших руках вынуждает меня задать вам вопрос: имеете ли вы какое-либо отношение к Терасу Квиту?
— Нет, — честно ответила Мила, решив, что не стоит даже пытаться обманывать этого проницательного вампира, это может выйти ей боком. — Но человек, который дал мне эту тетрадь, — имеет.
— Дал? — с улыбкой уточнил директор Дуата.
— Я получила ее в дар от ее владельца, — сохраняя спокойствие, объяснила Мила.
Константин Фуна кивнул, словно ему достаточно было ее слов и он не нуждался в доказательствах.
— Значит, теперь вы — владелица этой тетради, — резюмировал он.
Мила кивнула — так и было, ведь Бледо отдал ей дневник своего отца насовсем и отказался иметь с ним что-то общее.
— Хорошо, — произнес вампир. — В таком случае я расскажу вам историю. Хотите ли вы ее выслушать?
«Приоткрыть дверь в прошлое Ворантов может… Пчела в янтарном улье пьет красный мед», — возникла в памяти Милы строчка из дневника Тераса.
— Да, — вслух сказала она, замерев в нетерпении.
ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ РАССКАЗАЛ КОНСТАНТИН ФУНА
Когда-то очень давно Думгрот называли Крепостью Шести Адептов. Тогда замок и поселения вокруг него окружали высокие крепостные стены. Они давно разрушены, а поселение магов превратилось в город, которому дали название Троллинбург. Сейчас от крепости остался только замок.
Именно в то время первые правители Таврики решили взять себе учеников, потому что они старели и не хотели, чтобы их знания бесследно исчезли. Последним учеником правителей стал никому не известный ребенок — мальчик-сирота. Он появился в крепости неведомо откуда: один, грязный и оборванный — и заявил, что хочет стать магом. Этот странный ребенок обладал огромной силой, в два раза превышающей силу мальчиков-магов его возраста и даже многих взрослых колдунов. К тому времени только один из трех правителей еще не выбрал себе ученика — Славянин. Когда он увидел этого ребенка, ему хватило лишь взгляда, чтобы принять решение. Он подошел к мальчику, потрепал по голове и увел за собой в замок. После этого стало понятно, что последний ученик выбран. Этого мальчика звали Лукой.
Древиш, Тавр и Славянин обладали невероятным могуществом. Считалось, что они владеют неким тайным знанием, а так как предполагалось, что свои знания правители передают ученикам, то обитателей Думгрота стали называть шестью адептами, и Лукой был самым младшим из них.
Тогда еще, будучи сначала ребенком, потом юношей, он был просто Лукоем — другого имени у него не было. И лишь позже, когда ученик Славянина повзрослел, он взял себе второе имя — Ворант. По своим силам и способностям он намного превосходил учеников Древиша и Тавра, но никогда не пытался соревноваться с ними, чтобы доказать свое превосходство. Этот юноша всегда был замкнутым и нелюдимым. Однако в случае нужды он легко находил общий язык с кем угодно — его нельзя было назвать ни скромным, ни робким. Наверное, из-за этого казалось, что юному колдуну просто никто не нужен — проводя время в одиночестве, он выглядел довольным.
Однако двое других учеников правителей его отчужденность воспринимали как оскорбление, принимая ее за надменность. Уязвленные его отношением, однажды они прямо спросили его, не сторонится ли он их потому, что считает себя выше их. На что Лукой равнодушно и отстраненно ответил:
— Это правда — вы не ровня мне.
Тогда, уязвленные в своей гордыне, они, а вместе с ними еще несколько молодых магов из крепости, решили проучить его. Они подстерегли его, когда он отошел довольно далеко от замка, и предложили ему доказать свои слова в схватке. Поддавшись чувствам обиды и зависти, они поступили неблагородно и напали на него все одновременно.
Казалось, что у Лукоя нет шансов противостоять им в одиночку — их было больше, они были старше и опытнее в магии, чем он. Однако ученик Славянина с легкостью отражал все их атаки. Ни заклинания, ни магия стихий, ни призыв духов не помогали молодым магам одолеть его. Лукой был настолько ловок и стремителен, что казалось, будто у него две пары глаз и две пары рук, а слух и обоняние в два раза острее, чем у любого человека.
Молодые маги потерпели поражение в этой схватке, свидетелями которой стали случайно оказавшиеся поблизости крепостные жители. Ученики Тавра и Древиша уходили пристыженные, а Лукой равнодушно смотрел им вслед, словно поединок, из которого он вышел победителем, не имел к нему никакого отношения.
После этого об ученике Славянина поползли слухи. Говорили, что он не человек, потому что человек, будь он хоть трижды магом, не способен быть таким быстрым и чутким, словно дух или нечисть. Все, кто видел эту схватку, и все, кто слышал о ней из вторых уст, соглашались, что ученик Славянина владеет какой-то таинственной силой. Однако достаточно было хоть один раз взглянуть на этого отчужденного юношу, чтобы стало понятно — какова бы ни была природа его силы и как бы она ему ни досталась, об этом он не расскажет никому.
— Свидетелем того неравного поединка я был лично, — сказал Константин Фуна. — Остальное слышал из рассказов, которые передавались тогда из уст в уста.
Мила не мигая смотрела на директора Дуата и никак не могла решить, что потрясло ее больше: рассказ о том, что предка Многолика, основателя рода Ворантов, звали Лукоем, или тот факт, что сидящий перед ней вампир жил в те времена, а значит, сейчас ему должно быть более тысячи лет.
Голос Константина Фуны уже давно смолк, но никто не издавал ни звука — молчание затянулось. Мила прокручивала у себя в голове все, что сейчас услышала. Теперь она понимала, что имел в виду Терас, когда писал:
«Теперь у меня появился еще один вопрос, на который важно найти ответ — почему Лукой называет себя этим именем? Почему оно для него значит больше, чем данное при рождении имя Игнатий?»
Возможно, ответ на этот вопрос был простым: молодой Игнатий наверняка вырос на легендах об основателе рода Ворантов, и не исключено, что поначалу он решил взять имя своего знаменитого предка из желания подражать ему, а потом просто привык откликаться на имя «Лукой».
Гораздо больше ее взволновал рассказ о таинственной силе первого Воранта. Той же непостижимой силой обладал и Многолик. Мила не знала ни одного мага, который мог бы сравниться с ним. Так было еще до того, как руины Харакса наделили Многолика силой, превосходящей его собственную во много раз. Даже Терас в своем дневнике отмечал, что Лукой необычайно силен в магии. А ведь тогда человек по имени Игнатий Ворант был лишь подростком.
Откуда у Многолика еще с юных лет такое могущество? Вот на какой вопрос Мила хотела бы найти ответ.
— Почему вы рассказали нам эту историю? — услышала она голос Вирта и невольно отвлеклась от своих размышлений.
Мила подняла глаза как раз в тот момент, когда Константин Фуна скользнул взглядом по тетради в ее руках.
— Это моя часть сделки, — ответил он. — Терас Квит создал для меня амулет из особого сплава металлов, с которым я могу выходить на солнце. Оно по-прежнему причиняет мне боль, но с этим амулетом мне не грозит смерть — солнечные лучи не испепелят меня. Вещи, подобные этому амулету, способны создавать только выдающиеся алхимики. Взамен я рассказал Терасу все, что знал об ученике Славянина, и пообещал, что если когда-нибудь ко мне придет человек вот с этой тетрадью, — Фуна указал на дневник Тераса, — то я должен буду повторить свой рассказ, ничего не утаив.
