— Ошибаетесь, Ваше величество. Девушки из рода человеческого ветрены и непредсказуемы. У них кожа гладкая, но крепкие нервы, — спокойно возразила Лилиан.
В разговор вступил Дианкехт:
— Ты хочешь сказать, что не сдержишь данного слова?
Лилиан хотела улыбнуться, но страх сковал черты ее лица.
— Ни в коем случае.
— Ты просишь об отсрочке?
— Пожалуй…
— Отказываешься от своих слов?
— Нет, но…
— В чем же дело?
— Ни в чем.
— Как тебя понимать?
— Мне лишь хочется, чтобы все вышло самым лучшим образом, — ответила Лилиан.
— Мы для этого и явились сюда, дабы убедиться, что все выйдет, как задумано. Все получится лучшим образом? Отвечай! — угрожающе нахмурился Дианкехт.
Лилиан отчаянно закивала.
— Разумеется, все будет именно так.
Дианкехт, глас короля — своего повелителя, старательно причесал челку и заискивающе наклонил голову к Фиалковой фее.
— Дорогая Лилиан, обязанности, которые возложены на тебя последние годы, истекают на следующей неделе. Мы желаем, чтобы все прошло четко и без неожиданностей. Именно так, как задумано. Мы доверяем тебе осуществление страстного желания Финваны и уверены, что не обманемся в своих ожиданиях, но если ты вдруг не сдержишь слова… — гофмейстер откашлялся.
— Сдержу, можете не сомневаться.
— Конечно, ты знаешь, что в противном случае…
— Знаю, знаю.
— Ты не забыла о Черной фее?
Лилиан почувствовала жжение в горле.
— Это случилось по неосторожности.
— Как раз этого мы не хотим допустить. Больше никаких неосторожностей.
Лилиан опустила голову.
— Я поняла.
— Великолепно, — Финвана захлопал в ладоши. — Я сгораю от желания унизить Оонаг, появившись в сопровождении милезы. Королева вряд ли переживет такое оскорбление.
Дианкехт приложил указательный палец к губам, давая королю знак молчать.
— Проявите благоразумие, мой повелитель. Если хотите, чтобы эффект неожиданности остался непременным фактором вашего замысла.
Однако Финвана отнюдь не собирался действовать скрытно.
— Ни в коем случае. Не сомневаюсь, как раз в это мгновение королева Оонаг, сонм ищеек которой успел донести ей о моих намерениях, знает, что ее ждет, и уже готовит мне отмщение.
Лилиан вздрогнула.
— Полагаю, вы помешаете ей.
Финвана пожал плечами.
— Наверное.
Дианкехт догадывался, в сколь затруднительном положении оказалась Фиалковая фея.
— Ваше величество, мы поручили Лилиан трудную задачу…
— Возможно.
Дианкехт в душе оправдывал молчание Лилиан. Самолюбие Финваны не знало границ.
— Знаете, какое из страданий ужаснее всех? — спросил Финвана, предвкушая собственный ответ.
И фея, и гофмейстер понимали, что обязаны сделать вид, будто не знают ответа, дабы дать Финване возможность блеснуть умом.
И король ответил с самым высокопарным видом:
— Заранее знать, какое страдание тебя постигнет, но не иметь возможности предотвратить его. Именно так я заставляю Оонаг страдать каждые семь лет, и в этом и состоит моя месть!
Насмешливые голоса пикси запели хором:
Финвана важен как петух,
Свалился он с седла.
От гнева захватило дух,
Но строит дурака.[7]
Дианкехт уже собирался ответить нелюбезным пикси, но король сделал ему знак молчать.
Не удостоившись ответа, те выдержали паузу и прокричали:
— Долгих лет жизни толстяку Финване, крылатому королю!
Финвана и бровью не повел. Он ловко забрался на коня и одарил Лилиан улыбкой.
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Верно, дорогая Лилиан?
Лилиан робко кивнула головой в знак согласия.
— Дианкехт, отныне передаю в твои руки заботы о своем животе. Он мешает мне, когда я скачу верхом.
Лилиан вздрогнула. На долю Дианкехта выпала самая неблагодарная задача, какую прежде ни один король не взваливал на плечи своего гофмейстера. Фее ни за что на свете не хотелось бы оказаться в шкуре Дианкехта. Хотя, если хорошенько прикинуть, она сама попала в не менее отчаянное положение.
Когда оба всадника вдали слились в одну точку, Фиалковая фея снова сделалась крохотной и безутешно разрыдалась.
— Ну, будет тебе. Не плачь, — успокоил ее ласковый голос.
Лилиан подняла глаза и сквозь пелену слез узнала стройный силуэт Пурпурной феи.
— Ах, моя госпожа, мне не сдержать данного слова!
Пурпурная фея улыбнулась.
— Не будем снова совершать ту же ошибку, ладно? — Пурпурная фея повернулась в сторону чащи и не без ехидства произнесла: — Дорогие пикси, мне жаль, что на вашу долю выпало священное поручение стать ищейками Оонаг.
Пурпурная фея щелкнула пальцами и завела непонятную песнь. То было заклинание, отбросившее пикси до самого озера. А оттуда ни один глаз и ни одно ухо не могли ни увидеть обеих фей, ни расслышать, о чем они беседуют.
Когда дамы остались одни, Пурпурная фея сказала:
— Так вот, дорогая Лилиан, еще ничего не потеряно, тем более что еще ничего не началось.
Лилиан думала иначе.
— Моя госпожа, вам хорошо известно, что случилось. Это ужасно, и я чувствую, что не смогу сдержать данного обещания. Как же мне сказать королю правду? Я не смогу доставить ему милезу. Я вам уже все объяснила.
Пурпурная фея молча погладила подругу по головке.
— Когда я три года назад давала слово, то не догадывалась, сколь трудно окажется сдержать его, — расплакалась Лилиан.
— Успокойся, вытри слезы. Я помогу тебе.
— Правда?
— Ясное дело. Мне в голову пришла отличная мысль, которая избавит тебя от всех неприятностей.
— Спасибо, моя госпожа! — воскликнула крохотная Лилиан, целуя руку своей благодетельнице. — Я буду вечно благодарить вас.
— Ты не спросишь, почему я тебе помогаю?
— Почему вы мне помогаете?
Пурпурная фея заключила Лилиан в свои объятия.
— Потому что ты юна, наивна, и у тебя есть то, что мне нужно.
— Что это? — удивилась Лилиан.
— Не хочешь отгадать?
— Никоим образом. Моя госпожа, у меня нет ни малейшего подозрения…
Пурпурная фея снисходительно улыбнулась. Она ничуть не сомневалась, что Лилиан очень юна и простодушна.
Стоял душный июльский вечер. Душный — не то слово. Вечер подавлял, отравлял настроение, не давал дышать. Так уже лучше, но все же чего-то недостает. Вечер был невыносим, ужасен, лишал надежды.
«Лишал надежды». Это выражение Марине понравилось. Наверное, оно наиболее точно выражало суть ее мучений. Без надежды отчаиваешься и больше ничего не ждешь. Хотя и говорят, что «пока человек живет, остается надежда», было совершенно ясно, что Марине надеяться было не на что. Ее надежда испарилась вместе с жарой, отвращением и бесконечной скукой по вечерам, когда она занималась математикой. И как назло ее звали Мариной. Если ее имя и напоминало о чем-то, помимо математики, то только о море.
Море. Какая ирония судьбы. О существовании моря Марина знала по географическим картам и от своей сестры, которая каждый день плескалась в голубых средиземноморских водах, сражая всех потрясающим загаром. Этим загаром Анхела собиралась похваляться и сейчас, в августе, гуляя по шумным улицам Дублина в обществе самого красивого в мире парня, тайной любви Марины, в то время как ее младшая сестра будет торчать в четырех стенах летней школы для неуспевающих.
Почему у одних всего так много, а у других так мало?
Жизнь несправедлива.
Этим летом Марина даже запаха моря не почувствовала, если не считать ее имени и насмешек. А все потому, что провалилась на экзамене, став пленницей Сан-Фелиу де Льобрегат, городка рядом с Барселоной, куда не заглядывали туристы, где не было отдыхающих и не чувствовалось никакой жизни.
Лето облачалось в липкий и грязный туман, который плыл по улицам и площадям и вынуждал жителей в массовом порядке искать более приятные места.
К концу июля Сан-Фелиу становился городком-призраком. В булочных, аптеках и барах опускали шторы и вывешивали объявления «Закрыто на время летних отпусков», а с платанов от усталости на землю падали высохшие листья и лежали там до сентября, наполняя бульвары печалью, духом уныния и жухлыми красками, совсем как в фильмах о ядерной катастрофе.
На пропитанных зноем улицах не было ни велосипедов, ни лотков с мороженым, не слышалось смеха, который опроверг бы навязчивую идею, что Сан-Фелиу стал жертвой взрыва атомной бомбы.
Городок раскалялся до тридцати трех градусов в тени.
Марина сидела в классе школы «Солбес» перед испещренной цифрами доской и пыталась тешить себя мыслью, что лето — выдумка, большая ложь вроде волхвов и эмансипации женщин. Однако все оказалось не столь просто. Ибо перед ее глазами появилось неопровержимое крылатое доказательство, что за окном действительно в разгаре лето. А это свидетельствовало о том, что в мире полно счастливых людей, которые лакомятся арбузами и плещутся в воде.
