Паук перелез через стену и, быстро перебирая лапами, поросшими жесткой густой щетиной, устремился вперед. Он бежал долго. Сначала вокруг не было ничего, кроме невысокой травы и влажной после недавнего дождя земли. Потом он пробирался сквозь густой темный лес. Спустя несколько часов лес расступился, сменившись тихой каменистой местностью. Тишина здесь была нездешняя — живая и осязаемая. Но она не пугала паука — слуга спешил к своему хозяину. Паучье чутье подсказывало ему, что его господин пребывает в нетерпении.
Камни: холодные, молчаливые — они лежали здесь повсюду. Это было место камней. Опасное место, жуткое место, никто не сунется сюда — хозяин не зря выбрал именно его, думал слуга, легко находя дорогу к своему господину в лабиринте камней.
Впереди замаячил слабый оранжевый свет. Паук ускорил свой бег — он чувствовал, что господин зовет его в своих мыслях. Наконец он оказался в просторном помещении — как и все в этом месте, стены и пол здесь были из камня. На большой каменной плите, которая служила столом, горела одинокая свеча. Она освещала лишь небольшой участок каменной комнаты — тот, что был ближе к выходу. Остальное пространство помещения тонуло во мраке — на границе света и тьмы причудливо сплетались миллионы черных и оранжевых крупинок.
— Ты возвращался слишком долго, посланник, — раздался из темноты холодный, недовольный голос хозяина.
— Я принес тебе важные сведения, мой господин, — свистящим шепотом ответил паук.
— Подойди ко мне, — все так же холодно велел хозяин. — Расскажи мне все, что ты узнал.
Не желая рассердить хозяина, паук сорвался с места и, с необычайной скоростью передвигая восьмью лапами, устремился к нему. Мгновение — и тьма поглотила его. Вскоре послышался его быстрый шепот, похожий на шелест, словно кто-то листал старую книгу с сухими, рассыпающимися от времени листами. Какое-то время ничего не было слышно, кроме этого шепота. Минута, две, три — шепот словно слился с чужеродной тишиной этого места и теперь казался ее частью.
Но вот тишина упала, а шепот боязливо смолк, когда среди камней, помноженный на гулкое эхо, взорвался маниакальный, полный безумного веселья хохот. Тот, кого паук называл своим господином, смеялся так, словно услышанное показалось ему самой потрясающей, самой бесподобной шуткой в его жизни. От его ледяного безудержного хохота сотрясались стены и дрожал на каменной плите подсвечник с горящей свечой. Паук выбежал на свет, ближе к выходу, напуганный внезапным и необъяснимым ликованием своего господина.
Но смех оборвался так же резко и внезапно, как начался. Несколько секунд в комнате было тихо. Потом из темноты снова раздался холодный голос:
— Я должен был догадаться. Слишком многое указывало на это. Что ж, это можно использовать. Я позволю заблуждению укрепиться, и тогда то, что я жажду заполучить, окажется наконец в моих руках.
В темноте что-то задвигалось, и вскоре возле самой границы между светом и тьмой появились неясные очертания фигуры, похожей на человеческую.
— Ты выполнил свою задачу, посланник, — послышался из сумрака голос, который исходил от этой фигуры. — Тебе больше не понадобится то, что я дал тебе.
Паук возле каменной плиты в страхе съежился, когда голос повелительно воскликнул:
— Спириту с умбра, редукцио!
Тень, падающая от паучьего тела на каменный пол, дрогнула и потянулась к темноте, прильнула к ней и слилась в единое целое, потом разорвалась там, где свет лишь едва освещал пол, и разделилась на две похожие тени.
В тот же миг паук бросился прочь из комнаты, а на стене, освещенной светом свечи, промелькнула гигантская танцующая тень.
Из окна открывался вид на сосновый бор. Кроны столетних сосен насквозь просвечивались солнечными лучами. Там, за бором, как было известно Миле, бежала мелководная речка. А по другую сторону реки вырастали горы. Вершины горных хребтов купались в солнечном мареве и казались призрачным миражом, зависшим над бором.
Мила улыбнулась, слегка щурясь от яркого света. Пять минут у окна хватило, чтобы понять — ей здесь нравится. Она представила себе, как по утрам будет вдыхать запах хвои, а зимой любоваться заснеженными вершинами гор. Разве может быть лучший вид из окна, чем горы? Мила усмехнулась сама себе и мысленно ответила: только вид на троллинбургские тополя. Но здесь, в Плутихе, не росли тополя. Зато здесь были сосны и открывался вид на горы — тоже здорово.
Мила приехала в мир По-Ту-Сторону вместе с Акулиной накануне утром. Они остановились в «Перевернутой ступе» — небольшой, но уютной гостинице в Каштановом переулке. Прожив два года во флигеле, пристроенном к южному крылу Думгрота, Акулина решила, что пора обзавестись в Таврике собственным жильем. Вчера вечером она объявила Миле, что поутру они отправляются в Плутиху — деревню в восьми верстах от Троллинбурга, — чтобы посмотреть выставленные на продажу дома.
Дом, из окна которого в одной из комнат второго этажа открывался вид на сосновый бор, был вторым из тех, что Мила с Акулиной сегодня смотрели.
Первый им совсем не понравился. Стоял он особняком, в отдалении от других домов, почти вплотную к лесу. Черепица на крыше местами осыпалась, входная дверь повисла на одной петле и не закрывалась. Но не это вызывало стойкое чувство неприятия этого жилища. В чем было дело, Мила поняла только тогда, когда оказалась внутри. Стоя посреди дома и осматриваясь, она чувствовала себя почему-то очень незащищенной, словно не было ни стен, ни крыши, и близость леса ощущалась как-то особенно сильно. Акулина, в отличие от Милы, дальше порога не пошла.
— Мертвый дом, — мрачно заявила она. — Здесь уже очень давно нет домового.
— И что это значит? — с интересом спросила Мила.
Акулина настороженно покосилась в сторону ближайшего окна, сквозь которое был виден густой, темный лес без единого проблеска света, и ответила:
— Ничего хорошего. На другом краю деревни выставлено на продажу еще одно жилье. Давай лучше посмотрим его.
Так они оказались здесь. Переступив порог этого дома, Акулина просияла.
— Домовой есть? — предположила Мила.
Акулина с улыбкой кивнула.
— Да, дом дышит. Здесь очень хороший домовой, и он знает свое дело. Это же сразу чувствуется!
Мила только пожала плечами. Она не умела, как Акулина, определять, есть ли в доме домовой или нет, но все же здесь она чувствовала себя намного уютнее. А когда поднялась на второй этаж и увидела в окно сосновый бор, залитый солнцем, сразу влюбилась в этот дом.
Вдоволь налюбовавшись видом из окна, Мила решила, что пора спуститься вниз и найти Акулину. По пути Мила думала о Шалопае. Ее драконий щенок, в прошлом году подаренный ей Орионом на Рождество, с первой минуты их приезда в Плутиху скучал и все время норовил улизнуть на прогулку по деревне. В конце концов, ему это удалось. Обнаружив, что Шалопая нет рядом, Мила мысленно обозвала своего питомца непослушной моськой, но беспокоиться о том, что ее щенок потеряется, не стала — драконовые псы умели находить своих хозяев, где бы те ни были, такова была одна из волшебных особенностей этих существ.
Еще с лестницы Мила увидела свою опекуншу, в очередной раз про себя улыбнувшись ее манере одеваться.
На Акулине были светло-голубые джинсы с искусственно созданными прорезями на коленях и свисающей по краям ткани бахромой, а также ярко-зеленая обтягивающая футболка с изображением неприветливого тролля спереди и надписью «Trollinburg forever» сзади.
В начале августа в город приезжали делегации из разных стран на Всемирный Слет Магов и Чародеев, быть хозяевами которого в этот раз выпало Троллинбургу. По случаю для иностранцев наделали сувениров, а Акулина просто не смогла пройти мимо лоточника, торгующего на Главной площади футболками. Футболки с надписями были ее слабостью.
Впрочем, надпись имелась не только на футболке. На джинсах, сзади, было вышито ярко-синими нитками: «Наступишь кошке на хвост — познакомишься с ее когтями!». Мила пыталась представить, что будет, если Акулина надумает заявиться в этих джинсах на урок зельеварения. Класс просто дружно ляжет под парты.
Заметив на лестнице Милу, Акулина окинула взглядом помещение и спросила:
— Ну как, тебе нравится этот дом? — С упертыми в бока руками она выглядела очень деловито.
Мила уже собиралась было ответить, но не успела — в этот момент в дом вошел незнакомый Миле господин: худощавый, средних лет, одетый просто, если не сказать, бедно. На нем были затертые темные брюки и полинялая, некогда, похоже, темно-зеленая рубашка — такую одежду носили во Внешнем мире. Хотя и здесь, в Троллинбурге или Плутихе, можно было встретить людей, одетых подобным образом, но мало кто из них при этом выглядел столь же плачевно. У мужчины было осунувшееся лицо и усталый вид, меж бровей залегли две глубокие складки, а уголки губ были опущены вниз, как будто он давно позабыл, что значит радоваться.
