Специально сделала крюк, заскочила на рынок и купила краску для волос. Чистюля со Стефом наверняка не удержатся от ценных и остроумных замечаний, мол, всю жизнь мечтала о пшеничных, а теперь решила обратно перекраситься, поздравляем, мечты сбываются. Но мальчишки ничего в этих делах не понимают. Вот Ника…
При мыслях о Нике Марта помрачнела. Они сто лет дружили и никогда по-настоящему не ссорились. А теперь явился господин Вегнер — и пожалуйста. Как объяснить Нике, что нельзя выставлять себя на посмешище? Ладно стишки, стишки она всегда писала, но эти её наряды, эти взгляды, охи-вздохи, «тело, господин Вегнер!..» — Ника ведь даже не понимает, чем всё закончится. Хуже того: если бы понимала, вела бы себя точно так же. Потому что надеется, идиотка.
Марта, конечно, не могла похвастаться большим опытом в таких делах, но хорошо представляла, к чему всё идёт. Перешёптывания, смешки за спиной, вроде как безобидные демотиваторы в лентах одноклассников, а потом — и откровенные издёвки, в том числе — на его уроках.
А если вдобавок Ника узнает про то, что Марта готовит для господина Вегнера проект… И ничего же не объяснишь, ничего не докажешь: обида на всю жизнь, смертельная и ядовитая.
Ну и что, разозлилась вдруг Марта, что мне было делать?! Отказываться?! Извините, господин Вегнер, но если я соглашусь, моя лучшая и единственная подружка, которая в вас втюхалась, меня возненавидит? Марта же не виновата, что Ника такая… такая… глупая — да, глупая! Марте с господином Вегнером интересно. И он, между прочим, задумал доброе дело. В кои-то веки в этом городе человек старается не для себя, а для других. И никто не спешит помочь, всем наплевать. А он даже господина Трюцшлера спас, хотя кому какое дело до Трюцшлера, да? Если б тот умер от отравления — что, начали бы расследование, выясняли, кто отравил и зачем?.. Сейчас, держи карман шире!..
Тут Марта споткнулась о раздолбанную плитку, которой вымощен был вход в один из рыночных магазинчиков, и остановилась. Что-то при мыслях об отравлении щёлкнуло в её голове — так оглушительно, что Марта даже удивилась: почему никто не услышал? Мимо спешили субботние покупатели, за соседними прилавками сонно обсуждали новости тётки, торговавшие астрами, одноразовыми гороскопами, батарейками и разделочными досками. Пахло шаурмой и подгнившими персиками.
— Крысиный яд! — кряхтел старичок в перекошенных очках. Он шагал размашистым, матросским шагом, на груди его покачивался лоток с откинутой крышкой. С крышки свисали головами вниз крысиные тушки. Марта не сразу и поняла, что на самом деле это всего лишь муляжи. — Изготовлен по особому рецепту! Действует безотказно! Навсегда избавит ваш дом от паразитов!
Старичок заметил, что Марта смотрит на него, и кивнул:
— Нужны? Отдам недорого. Все хвалят, но, хэ-хэ, никто не приходит за добавкой. А почему? А потому, что одной порции хватает. Стопроцентная гарантия. А почему?
— Потому, что никто не приходит за добавкой.
— Потому, — вскинул указательный палец старик, — что эта штука им нравится. Не клиентам, хэ-хэ! Крысам! Пахнет как сыр, выглядит как сыр. На вкус… хэ-хэ, наверное, как сыр. Только внутри не один сыр, а ещё, ну, понимаешь, порошок. Особый. Съедают, а он накапливается в теле. И заметь: живот при этом у них не болит.
— Вы прямо гуманист, — с отвращением сказала Марта.
Старичок обиделся:
— При чём тут гуманизм? Они же умные! Почувствуют боль — насторожатся. А увидят, что одна съела и умерла, остальных ни за что не заставишь съесть.
— И быстро срабатывает? — зачем-то спросила Марта.
— Четыре-пять порций на взрослую особь. И через пару суток после употребления последней порции… — он вдохновенно взмахнул руками. — Если, конечно, они съедают больше, то и срабатывает скорее, поэтому я советую делать паузы между порциями. Будешь брать? К порции прилагается бесплатная брошюра, где всё расписано… ну, кроме рецепта, конечно.
— Слушайте, — сказала Марта, — мне вот интересно: что должно с человеком случиться, чтобы он начал думать в этом направлении? Ну, допустим, сижу я себе, никого не трогаю, и вдруг бац! — а давай-ка изобрету крысиный яд. Так не бывает.
Старичок усмехнулся:
— Так — не бывает. А бывает по-другому: служишь ты в научно-исследовательском институте, сидишь в секретном отделе. — Говорил он прежним насмешливым тоном, но что-то всё-таки поменялось, Марта это сразу почувствовала. — А потом — бац! — и всё вверх дном. — Старичок снова взмахнул руками, и муляжи на его коробке закачались, словно висельники. — Институт распускают, исследования прекращают. А исследования были связаны, хэ-хэ, с вероятным противником, который спит и видит, как взять реванш после двух-то поражений. И для этого, конечно, повсюду наплодил своих агентов влияния. Вот с выродившимися потомками этих агентов и нужно, хэ-хэ, бороться, а то ведь вредят, маскируются под обычных бессловесных тварей — но эти-то умнее, живучее, опасней.
Он подбородком указал на Марту:
— Вот ты, девочка, на кого хочешь учиться?
— На дизайнера, — буркнула Марта. — Вам не всё равно?
— Ну, тебе ж было не всё равно, когда спрашивала. Яд ты покупать не собираешься — так вот тебе совет. Бесплатный, не бойся. — Старичок размял шею пальцами, не спуская с Марты внимательного, оценивающего взгляда. — Ни на какого дизайнера ты, конечно, учиться не думаешь, ляпнула первое, что пришло в голову. Да и не важно, кем именно ты собираешься стать. Запомни главное: никогда не связывайся с властью. С, хэ-хэ, государством. С ним хлебно и тепло, и живот не болит, но в конце концов у тебя останется два выхода, девочка. Молча жрать яд или торговать им. Хотя, если подумать, разницы между ними никакой.
Вот же придурок, рассердилась Марта. И я тоже хороша — какого было с ним вообще разговаривать.
— Спасибо, — сказала она. — Я учту. — И, развернувшись, зашагала побыстрей прочь.
Её всю трясло — и дело было, если честно, не в старике. Просто так совпало: та мысль, которая пришла ей в голову, и эти его травленные крысы.
Она вспоминала, складывала детальки — и поражалась тому, насколько наивной была. Насколько глупой.
Мачеха, которая в кои-то веки вдруг взялась кулинарничать. Яблоки — «особый сорт, наливная эсперидовка», — принесённые мордатым господином Бударой. И пирог, что был испечён специально для отца. Очень вкусный пирог. Ешь сколько влезет, живот не болит.
А с другой стороны — странное поведение отца, его сонливость, его безразличие. Да, конечно, он таким и вернулся — но ведь должен был за эти дни прийти в себя, должен! А не приходит.
Господи, подумала Марта, что я тут себя накручиваю. Только в страшных сказках такое бывает: мачеха, отравленные яблоки… Я бы ещё поверила, если б кто-то решился подсыпать порошок отцу Чистюли. Но — не моему же! И мачеха — стерва, конечно, но не убийца, нет.
Ох, и даже в полицию с этим не пойдёшь — егеря своего не выдадут, а если всё правда, значит, без Будары не обошлось.
Она набрала мобильный отца — долгие гудки. Вышел куда-нибудь. Или спит.
Хоть бы, думала она, до вечера ничего не случилось, а вечером уж я этот твой пирог!.. В ведро и на мусорку! Или нет — припрятать кусок и потом найти способ, чтоб — на экспертизу. Собственно, пусть-ка Стеф проверит состав, в кислотах каких-нибудь порастворяет. И посмотрим!..
Согласна: вряд ли он что-нибудь найдёт, это я всё придумала, у страха глаза велики. Но — не помешает. Просто для очистки совести.
И вот ещё: не забыть посоветоваться со Штоцем — осторожно, чтобы не догадался, о чём речь. Я придумаю, как именно; придумаю!.. Штоц — умный, даже мудрый. Он поможет. Посмеётся скорее всего и докажет, что я брежу. А я и не против. Пусть посмеётся. Пусть докажет.
Уже от ворот рынка она увидела, как отъезжает маршрутка; следующую ждать было минут двадцать, и Марта пошла пешком — просто не могла стоять на месте! Чтобы отвлечься, прикидывала: сегодня сделать уроки, завтра тогда свободный день, будет время заняться исследованием для господина Вегнера.
Впереди тротуар перегородили грязно-жёлтыми щитами, солнце блестело в лужах, прохожие морщились от запаха и давали крюк, только чтобы — не мимо этих луж.
Марта перебежала улицу, всё равно ей было на ту сторону, просто там она обычно старалась не ходить. Потому что раньше, до смены владельца, на месте нынешней кафешки «Райский уголок» была шоколадница «Три желания», в которой они любили сидеть с отцом и мамой. Марта глянула сквозь витрину: крохотные столики под мрамор, прыщавая официанточка с сонными глазами, пластиковые лианы над прилавком. Посетителей нет — так, одна пара в дальнем углу.
Он — кургузый, плешивый, с аккуратно подстриженными и расчёсанными ровненькими усами. Она — величественная, грудастая, широкоплечая. С платком, обмотанным вокруг шеи, — словно гипсовую шину наложили.
