– Но почему же ты ничего никому не объяснил?
Севка даже остановился.
– Я?! Не объяснил?! Да я только про это и твердил изо всех сил! А они… А она… порвать…
– Хватит, успокойся… Перестань. Ведь письмо-то теперь у тебя.
Да, это верно, письмо у него. И, оттеснив едкую обиду, к Севке вернулась радость…
Когда пришли домой, мама умыла Севку, велела зачем-то выпить крепкого и очень сладкого чая. И спросила:
– Ну а что он пишет, Юрик твой?
И Севка наконец распечатал письмо.
В последний момент он испугался: а вдруг это всё же не тот Юрик? Или вдруг письмо не такое, какое ждет Севка. Может, Юрик просто пишет: ты, мол, книжку не принес тогда, поэтому вышли теперь по почте…
Нет, письмо было самое такое, о каком Севка мечтал!
Крупными твердыми буквами далекий друг Юрик писал ему:
...
«Сева, здравствуй!
Я прочитал стихи в газете и сразу понял, что это ты. Я тогда очень жалел, что мы больше не увиделись. Мама говорила, что ты напишешь письмо, только письма всё нет и нет. Я понял, что бабка не дала тебе адрес. Она была такая вредная и всегда ругалась. Но теперь ты напишешь, ладно? Я тебе тоже еще напишу. А потом мы всё равно увидимся обязательно. Я недавно был на берегу Финского залива. Это часть настоящего Балтийского моря. Напиши мне обязательно. Твои стихи очень хорошие.
Твой друг Юрик».
Письмо занимало целую страницу и еще немного на другой стороне. А ниже подписи цветными карандашами была нарисована картинка: синее море, пароход с черными трубами и дымом и со звездой на борту, желтый берег, а на берегу мальчишка в красной матроске. Он стоял спиной к пароходу, лицом к Севке. И улыбался, подняв тонкую руку…
Мама тоже прочитала письмо и внимательно посмотрела на картинку.
– Видишь, какой хороший у тебя товарищ…
Она погладила Севку по колючей голове. Сейчас она была уже не сердитая и не строгая. Рассказала, что за ней на работу пришла школьная уборщица тетя Лиза: вас директор вызывает, ваш сын там школу разносит…
– «Разносит», – горько хмыкнул Севка.
– Придется тебе завтра как следует извиниться перед Гетой Ивановной, – сказала мама. – Если не хочешь, чтобы тебя исключили из школы…
Извиняться – это хуже всего. Это такая мука – краснеть и давить из себя: «Простите, я больше не буду…» Но Севка понимал, что никуда не денешься.
Ладно, в конце концов, это будет лишь завтра. А сегодня он целый день будет перечитывать письмо, разглядывать картинку и сочинять длинный-длинный ответ.
Мама велела Севке сидеть дома и ушла на работу. Он забрался на мамину кровать, разгладил письмо на подушке. Прилег на него щекой… и тут же уснул. И спал, вздрагивая во сне, пока не пришла мама.
Утром Севка и мама пошли в школу вместе. В шумном вестибюле Севка затравленно поглядывал на ребят. Но те пробегали мимо, веселые и равнодушные. Потом он увидел Гету Ивановну. Она шагнула из учительской – в своем «мундирном» платье с эполетами и с указкой-шпагой в руке. Прямая, твердая, как ручка от метлы, ненавистная.
– Иди, – тихо и сурово сказала мама. И подтолкнула Севку.
Он скрутил в себе отчаянный стыд и пошел. Пускай уж сразу…
– Гета Ивановна, – тонко и громко проговорил он, задрав голову. – Простите меня.
– Что-что?.. А, это Глущенко явился! Что ты сказал?
– Простите, я больше не буду, – сбивчиво и тихо повторил Севка и опустил голову.
Гетушка хмыкнула и посмотрела мимо Севки. И увидела маму.
– Здравствуйте! А вы что пришли? Вы не волнуйтесь, мы сами с этим героем разберемся, идите на работу.
Севка украдкой, из-за плеча, глянул на маму. Она вздохнула и стала спускаться по лестнице.
И остался Севка опять один, без всякой защиты.
– И-интересное дело, – слегка нараспев произнесла Гета Ивановна. – Обругал ты меня при всем классе, а извиняешься в уголочке, в коридорчике. Нет уж, ты это делай на уроке при всех ребятах… Иди в класс!
Севка пошел. Разделся. Сел. Владик Сапожков сочувственно спросил с задней парты:
– Досталось, да?
Севка шевельнул плечом. Серега Тощеев сказал издалека:
– Гетушка хоть кого доведет…
– А я скажу, что ты обзываешься! – злорадно сообщила Людка Чернецова.
– А я тебе косы выдеру и пришью… – серьезно пообещал Тощеев, тут же уточнив, к какому именно месту пришьет Людкины косы. И Севке стало немного легче.
Но в это время протренькал колокольчик и появилась Гета:
– Садитесь все… И ты, Иванников, сядь, не торчи… Ну, Глущенко, что ты хочешь нам сказать?
Севка поднялся и молчал, переглатывая новую порцию стыда.
– Ну-ка, выйди к доске.
Севка пошел, цепляясь ботинками за шероховатые половицы.
– Ну-ка, встань здесь и посмотри всем в глаза.
Севка встал, но в глаза, конечно, никому не смотрел.
– Дак что же ты собираешься сказать? – с некоторой торжественностью спросила Гета Ивановна.
Ладно, пусть. Всё равно сейчас пытка кончится. И всё равно есть на свете Юрик, эту радость у Севки никто не отберет. Севка зажмурился и, будто прыгая в крапиву, выпалил:
– Извините, я больше не буду!
– Что ты не будешь?
– Плохо себя вести, – механически сказал Севка.
– И не будешь больше называть свою учительницу дурой?
– Не буду, – пообещал Севка. И в глубине души у него шевельнулась смешинка. Очень тайная.
– Ну и на том спасибо, – скромно и с печалью отозвалась Гета. Потом щелкнула замком портфеля. – А это возьми.
Севка поднял глаза. Гета протягивала порванную тетрадь.
– К тому понедельнику всё перепишешь, как было сказано.
Что это? В самом деле? Она не забыла?
Целую тетрадь переписать! За шесть дней!
Холодное отчаяние накрыло Севку с головой.
– Не буду я ничего писать, – устало сказал он.
– Ты что?! Опять?! Будешь! Я своих слов назад не беру.
– А я беру, – сказал Севка. Ему было уже всё равно.
– Что ты берешь?
– Свои слова. Извинения, вот что! – крикнул Севка. – Не хочу я перед вами извиняться!
Потом его опять вели в учительскую и там что-то говорили и кричали. И опять Севка долго сидел в углу у вешалки, закостенев от тихой тоски. Он понимал, что теперь в его жизни всё хорошее кончилось навечно. И пусть кончилось…
Пришла мама. Вздыхая и покачивая седой головой, Нина Васильевна сказала, что ей очень жаль, но поведение Севы Глущенко стало совершенно ужасное. Такое ужасное, что учительница отказывается с ним заниматься. И ничего не поделаешь, Сева Глущенко заслужил суровое наказание. Придется его исключить из школы. На неделю…
Мама не ругала Севку. Нисколько не ругала. По дороге из школы она молчала, но не сердито, а как-то задумчиво. А дома сказала:
– Ну вот, достукался… Будешь теперь заниматься сам. Каждый день будешь решать и писать то, что я задам. А то запустишь учебу и останешься на второй год.
– Ну и пускай останусь, – буркнул Севка. – Зато Гетушки там не будет.
Мама не стала спорить. Отметила для Севки в задачнике два столбика примеров, а в учебнике по русскому упражнение и ушла в свое Заготживсырье.
Уроки Севка сделал быстро. Даже удивительно быстро. И… затосковал. Непонятно отчего. Раньше, когда случалось одному сидеть дома, Севка и не думал скучать. Даже радовался: можно заняться чем пожелаешь. Хочешь – книжку читай, хочешь – стихи сочиняй или сказки придумывай, хочешь – строй самолет из стульев или кукольный театр устраивай… Но сейчас ничего не хотелось. И тишина в доме была не такой, как прежде, и комната не такая, как всегда. И день за окном светил как-то непривычно.
И Севка понял наконец, почему это. Потому что сам он был не такой. Он был и с к л ю ч е н н ы й.
В прошлом полугодии у них в классе на целых две недели исключили Борьку Левина – за то, что прогуливал уроки, дрался и шарил по карманам в чужих пальто. Севка тогда смеялся про себя: что за наказание! Две недели свободы подарили человеку.
Но оказывается, несладко от такой свободы.
Нет, Севка не стал раскисать. Все-таки он был не нытик, не клякса какая-нибудь. Тем более, что исключили его несправедливо, не виноват он ни в чем, а виновата одна лишь зловредная Гета. И не будет он ни капельки переживать и мучиться. А будет он писать Юрику ответ на письмо, вот!
Севка аккуратно вынул из тетрадки со стихами двойной чистый лист и опять сел к столу. И написал очень-очень аккуратно: «Здравствуй, Юрик».
А что писать дальше?
Два дня назад Севка написал бы, что собирается вступать в пионеры. Про весну написал бы, про морские бои во дворе и про скворечник – его повесил на шесте над забором Гришун, и там уже поселилось певучее скворчиное семейство.
А теперь что писать? «Здравствуй, Юрик, меня сегодня исключили из школы…»
