— Ну, это вряд ли. У меня они половину уроков списывают.
— И это не мешает считать тебя дурочкой, если хочешь знать. Скорее, наоборот.
— Почему?
— Потому что они интересными делами занимаются, пока некоторые глупышки уроки учат.
— Тоже мне, нашел признак ума!
— К сожалению, именно умение устраиваться за чужой счёт способствует успеху в обществе больше, чем ум и знания.
— Ну и на фиг его, такое общество!
— Да ты революционерка! — испуганно отшатнулся папа. Кто его мало знает, поверил бы, а я вижу, что он прикалывается. — Какой ужас, и это моя дочь! В эпоху всеобщей толерантности! Кого я вырастил!
— Во-во, нас уже припарили в школе этой толерантностью. Целые уроки проводят. То классная, то психолог…
— И как успехи?
— Да никак. Кто их слушает?
— Понятно, — пробормотал папа, явно уже переключившись на что-то другое. — Кстати, у нас проблема.
— Что случилось? — с меня тут же слетело всякое веселье.
— Завтра придёт девушка, которая только что звонила. К пяти часам. А у нас дома неделю не убрано.
— У меня завтра Совет. Могу не успеть. Может, лучше сегодня?
— Можно и сегодня. Только без фанатизма. Коридор и мой кабинет убери обязательно. Пыль протри на всех полках. И в кухне порядок наведи на всякий случай. Вряд ли она чай останется пить, но лучше не рисковать. А то потом будет говорить — великим критиком прикидывается, а у самого чашки немытые.
— А ты прикидывался?
— Да не особо. Наши общие знакомые попросили высказать мнение о её сказках, я и высказал. Как есть. А она теперь сатисфакции требует. Придёт с пачкой своих текстов и будет доказывать, что не графоманка.
— И докажет?
— Вряд ли. Жуткие банальности девушка пишет и думает, что Америку открыла. Да и язык штампованный.
— Так зачем ты с ней разговариваешь? Послал бы сразу подальше.
— Нехорошо. Да и жалко. Глупо её произведения выглядят, а она этого не понимает. В издательства рассылает, на конкурсы шлёт. А так, я скажу, ещё десять человек скажет — глядишь, и дойдет.
— Что не надо больше писать?
— Что надо учиться. Успеха добивается не тот, кто талантлив, а тот, кто над собой работает. Доступно?
— Вполне. Пойду-ка, поработаю над ковром, — я собрала посуду в раковину. — И над прочим бардаком, который ты развёл у себя в кабинете.
— К себе в комнату загляни, — хмыкнул папа.
— Ко мне, между прочим, юные поклонницы не приходят! — с удовольствием заявила я. С папой всегда хорошо потренироваться в пикировке.
— Зато поклонники приходят, — не остался в долгу отец.
Я старательно вздохнула, изобразив на лице сожаление:
— Эх, папочка, современным мальчикам до балды, какой у меня бардак. Они его даже не замечают. А вот если я сделаю уборку, то они себя как в музее почувствуют. А сам знаешь, для подростков главное — непринужденная атмосфера!
Папа засмеялся:
— Иди уж, атмосфера. Тебе ещё уроки учить.
Я гордо задрала подбородок и удалилась с видом победительницы. Хотя, думаю, папа специально меня не сажает в лужу в наших перебранках. Слышала я, как он может отбрить студентов, если те выйдут «за рамочки». Может быть, я просто за них не выхожу?
Кстати, надо позвонить Машке, спросить, куда она пропала. Без неё скучновато. Остальные девчонки в классе тоже ничего, но они постоянно чем-то заняты. У них родители помешались на музыкальных школах, лидерских курсах и репетиторах. Многим дышать некогда. А мне с родителями повезло — они никогда не заставляли заниматься неинтересными делами. На литературных конкурсах и олимпиадах по истории я всегда занимаю призовые места, по-английски разговариваю без проблем, а по остальным предметам хватает школьной программы. Городское Студенческое историческое общество, куда записал меня папа, воспользовавшись знакомством, собирается раз в две недели. А в кружок разговорного английского и на танцы мы ходим вместе с Машкой. Если она заболела, придется ходить одной. А с Машкой так хорошо разговаривать — она всё понимает и никогда не спорит ради спора, как любят делать некоторые в нашем классе. И ещё она всегда понимает, когда я шучу, и поддерживает игру.
А где же мобилка… В карманах нет…
Из угла за столом донеслось: «Па-а-а-аслушанье это не моё! Я иду по встречной полосе! Нет ничего лучше, чем несовпаденье, нет ничего хуже, чем быть как все!»
Точно! Я же телефон в рюкзак сунула. Молодец Машка, сама звонит…
Я выкопала трубку из-под учебников.
— Машка, привет! Куда пропала?
— Не поверишь! — отозвался Машкин голос, непривычно хрипловатый и неровный. — Я в больнице лежу! Мне аппендицит вырезали!
— Офигеть! Давно?
— Ночью. Вечером живот заболел, мама «скорую» вызвала. Они меня — раз! И в больницу. А там почти сразу в операционную. Говорят, еле успели!
— Ну, ты даешь! — только и смогла сказать я.
— Ага. Прикинь, вчера всё нормально было, а сегодня лежу в палате с разрезанным пузом!
— Да, неправильно человек придуман. Вот бы сделать «молнию» на животе, и никаких операций!
Машка сдавлено захрюкала:
— Ой, не надо, мне смеяться больно!
— Кстати, ты там как?
— Да ничего. Живот только болит, где разрез. А так — нормально. И вставать пока не разрешают.
— Тебя навещать-то можно?
— Пока нет. Я в какой-то хитрой палате лежу, даже маму не пускают. Мы с ней тоже по телефону поговорили.
— Скучно там?
— Пока ещё не поняла. Весь день сплю, и опять глаза закрываются. Вечером выходи в «аську».
— Не вопрос!
— Ладно, пока…
— Мур-мяу!
Машка отключилась. Я села на край дивана, покачала телефон на ремешке.
Вот за что люблю свою подругу — чтобы ни происходило, она не унывает. Скорей бы к ней пустили, всё-таки скучно ей лежать среди больных. Себя-то Машка вечно здоровой считает, она и со сломанной рукой на велике носилась, её мама чуть с ума не сошла…
В комнату заглянул папа:
— Уборку не начала ещё?
— Прикинь, Машка в больнице! Аппендицит!
— Бедняга. Как она там?
— Ты что, Машку не знаешь?
— Живее всех живых? — улыбнулся папа.
— Ага.
— Машка — оптимист. У таких всегда хорошо всё заживает. Не беспокойся.
Я только вздохнула. Мама уехала, подруга в больнице. Хорошо хоть, папа никуда не делся.
— Ты хоть не пропадай, — попросила я.
Папа посмотрел на меня внимательно и серьёзно.
— Ты тоже.
Алгебра — вещь, в сущности, простая. Подставляй цифры в формулы, да и всё. Вот в геометрии думать надо. Наверное, поэтому я геометрию больше люблю. А на уравнения можно даже не смотреть. Пока они с ответом сходятся…
Я исчеркала уже полстаницы, стараясь, чтобы никто не заметил, что у меня не получается это дурацкое уравнение.
Математичка, проходя по рядам, заглянула в мою тетрадь. Опустила мне на плечо ладонь (что означало: «не вставай»), и тихо спросила:
— Лера, какая формула у дискриминанта?
— Бэ квадрат минус четыре а цэ, — не задумываясь, ответила я.
— Четыре, — с нажимом повторила математичка.
— Ой, точно, — спохватилась я. Четвёрка где-то потерялась. — Спасибо, Варвара Семёновна…
Математичка пошла дальше:
— Темляков! Ты что, от минус семи девять отнять не можешь?
— Почему не могу? — обиделся Антон, парень неплохой, но местами тормоз. — Два будет.
— Будет. В четверти, — вздохнула математичка.
В классе засмеялись.
— Не хочешь ходить на дополнительные занятия — найми репетитора, — устало посоветовала Варвара Семёновна.
— Нужны мне эти занятия, ага… — пробурчал Антон. — Что я, дурак совсем. Минус шестнадцать будет.
Я досчитала уравнение — теперь всё получалось — и отвернулась к окну. Высокие клёны размахивали золотыми ладошками, сверкающими под ярким солнцем. В класс оно почти не попадало, но стекло в открытом окне отбрасывало на доску солнечных зайчиков. В такой день и настроение безоблачное. Хочется улыбаться навстречу прохожим, а в школе — парням и девчонкам. Только почему-то не улыбаются в ответ ни люди на улицах, ни ребята. Какие-то они загруженные. Неужели погода не на всех действует?
Дверь открылась, и на пороге появилась Светлана Ивановна. Встретилась глазами с математичкой и негромко спросила:
— Азарову можно на минутку?
Варвара Семёновна кивнула, я встала и вышла в коридор.
— Лера, выручай, — тихо, но быстро заговорила завуч. — К нам писателя привезли, он с малышами встречу проводит. Обедом-то мы его накормим, а к чаю совсем ничего нет, даже булочек. Сбегай в палатку, возьми каких-нибудь хороших конфет. Вот деньги.
— Я быстро!
Ларёк с конфетами, чипсами и мороженым прямо напротив школьных ворот. Я даже куртку надевать не стала. Две минуты — и я пронеслась через игровую площадку, потом сквозь маленький парк, и затормозила на переходе. Машин не было, но свет горел красный. Подожду, заодно отдышусь.
