– Пойдет, – с такой скоростью согласилась женщина, что Роберту стало ясно: продешевил, мог бы запросто попросить как минимум тридцать.
– Пошли-ка теперича к моему Биллу, – заторопила женщина. – Условишься с ним о цене за сезон. До двух фунтов в неделю начнешь заколачивать, парень. Только ты, знаешь, покамест-то как-нибудь съежься, чтоб задарма народу в глаза не бросаться.
Но как он ни пригибался, за ним все равно немедленно собралась толпа, во главе которой он и ступил на затоптанный луг, где раскинулась ярмарка, и прошествовал по пожухшей пыльной траве к самому крупному павильону.
Роберт, с трудом протиснувшись в дверь, скрылся внутри, а женщина побежала за своим Биллом, который и оказался мужчиной, самозабвенно храпевшим на солнцепеке. Когда его разбудили, он совершенно не выказал радости. Сирил, подглядывавший сквозь дырку в брезентовой стене павильона, видел его перекосившееся от злобы лицо. Резко сев на траве, Билл потряс всклокоченной головой и занес над женщиной увесисто-агрессивный кулак. Она что-то быстро проговорила ему. До Сирила донеслись слова «чистая правда» и «коль прямо сейчас подойдешь, так счастливый билет свой вытащишь», после чего он, так же как Роберт, понял: с пятнадцатью шиллингами они явно продешевили.
Билл на неверных ногах прошаркал к палатке. Оказавшись внутри и увидев немыслимые параметры Роберта, он сипло воскликнул:
– Ежик малиновый! – после чего произнес еще много разнообразных слов, а затем извлек из кармана своего белого, но изрядно запачканного пиджака пятнадцать шиллингов медными монетами и шестипенсовиками и протянул их Роберту. – Вот сегодня закончится представление, и условимся, сколько в дальнейшем получать будешь, – с сиплой радушностью перешел к делу он. – Как говорится, утка к обеду есть, хозяин доволен. Бьюсь об заклад, у тебя с нами будет такая счастливая жизнь, что никуда уйти не захочется. Петь-то умеешь? Или сплясать там что?
– Не сегодня, – ответил Роберт, мысленно отвергая возникшую было идею спеть любимую мамину песню «Однажды майским вечером».
– Кликни-ка Леви, – повернулся к женщине Билл. – Пусть снимет его для афиши. И в шатре приберись. Занавес сооруди хоть какой-нибудь. Жаль, у нас нет трико ему по размеру. Ну, к концу-то недели сделаем. Молодой человек, – опять повернулся он к Роберту. – Твое блестящее будущее в наших надежных руках. Правильно, что ко мне обратился, а не к таким, о ком я много чего могу тебе рассказать. Знакомы мне личности, которые бьют своих великанов и впроголодь держат. Так что уж прямо скажу: повезло тебе, парень, неслыханно. Я же тихий, как агнец. Пальцем тебя не трону.
– Ну, этого я не боюсь, – глянул на агнца Роберт.
Распрямиться в этом шатре он не мог и сидел на корточках, но даже в таком положении был много выше всех остальных.
– Вот только я что-то проголодался, – продолжил он. – Мне обязательно нужно поесть перед представлением.
– Эй, Бекка, – немедленно просипел агнец Билл. – Собери-ка ему на стол самое наилучшее.
Мужчина и женщина чуть пошептались, но до того тихо, что дети услышали только: «Вечером и бегом» и «Завтра же первым делом». А потом Бекка отправилась за едой.
«Самым наилучшим» оказались всего лишь хлеб и сыр, но огромный оголодавший Роберт, которого ни в малейшей степени не насытили скудные Мартины порции за обедом, обрадовался и этому. Пока он ел, хозяин выставил часовых вокруг павильона, которым было строжайше указано немедленно поднимать тревогу, если Роберту вдруг взбредет на ум по-тихому смыться с пятнадцатью шиллингами в кармане.
– Как будто мы нечестные, – возмутилась Антея, едва до нее дошло, зачем выставлен этот пост.
И началась весьма странная, но весьма замечательная часть дня.
Билл был совершенно не агнцем, но дело свое знал крепко. Вскоре из павильона вынесли стереоскопы, в глазки которых можно было, купив билет, полюбоваться вполне натуральными видами природы. Освобожденное пространство для публики отгородили от великана занавесом из красно-черного ковра. А Билл, встав на помост возле входа, произнес речь.
Это была отличная речь. Начал оратор с того, что ему выпала высочайшая честь представить почтенной публике человека, который приходится старшим сыном императору Сан-Франциско, но был вынужден из-за несчастной любви к герцогине островов Фиджи покинуть родные края и найти убежище в Англии – стране свободы, где свобода – право каждого человека вне зависимости от его размера.
Покончив с речью, мистер Билл уведомил почтеннейшую публику, что первые двадцать человек, подошедшие к павильону, смогут увидеть принца-великана всего за три пенса с каждого.
– После этого, – продолжил он, – цена будет повышена. На сколько, пока не знаю. Так что желающим получить выгоду рекомендую поторопиться.
Молодой человек, решивший развлечь возлюбленную, у которой как раз сегодня был выходной, первым вышел вперед. Сегодня он мелочиться не станет и поведет себя как наследный принц. Деньги? Да не проблема, если его девушка хочет посмотреть на великана. Пусть даже за это придется отдать три пенса, когда остальные развлечения здесь обходятся всего в один.
Кусок брезента, закрывающий вход в палатку, был поднят. Парочку пропустили внутрь. Девушка исторгла оглушительный вопль. Билл с сияющим видом хлопнул себя по колену.
– Считай, она нам рекламу сделала, – шепнул он Бекке.
И он не преувеличивал. Едва девушка появилась на улице с землисто-бледным лицом и дрожа всем телом, вокруг немедленно начала собираться толпа.
– Ну, и как это было? – поинтересовался судебный пристав.
– Ох, до того ужасно, что вы даже и не поверите, – отвечала она. – Размером с сарай и весь прям такой яростный! У меня аж кровь застыла во всех костях. Ни за что нельзя пропустить такого хорошего впечатления!
За ярость наивная девушка приняла конвульсии Роберта, который корчился от душившего его хохота. Впрочем, вскоре ему уже стало совсем не весело, и ближе к заходу солнца он уже чуть не плакал от страшной усталости и желания спать. А люди все шли и шли – по одному, по двое, по трое, и ему приходилось одним отвечать на рукопожатия, а от других и вовсе сносить тычки, щипки и толчки, с помощью которых они убеждались, что великан настоящий.
Сирил, Антея и Джейн, устроившись на скамейке, с нетерпением ожидали конца омерзительного представления и дружно сочувствовали несчастному брату. Теперь им казалось, что нет в мире способа тяжелее для заработка. И это всего за пятнадцать шиллингов, в то время как Билл уже заграбастал раза в четыре больше! И сколько еще получит. Новость о великане быстро успела распространиться по всей округе, и к павильону по разным дорогам потоком съезжались торговцы в повозках и благородная публика в экипажах.
Джентльмен с моноклем в глазу и большой желтой розой в петлице на лацкане пиджака интригующим шепотом предложил Роберту десять фунтов в неделю за выступления в лондонском Хрустальном Дворце.
– Не могу, – с искренним сожалением отказался тот и добавил чистую правду: – Бесполезно давать обещание, если не сможешь выполнить.
– Бедняжка. Видимо, вас связали на годы грабительским договором, – по-своему истолковал его отказ джентльмен. – Все-таки возьмите мою визитную карточку. Жду вас тотчас же после того, как вы сможете освободиться.
– Ладно, если останусь того же размера, – снова ответил чистую правду Роберт.
– Если еще подрастете, будет еще эффектнее, – опять совершенно по-своему понял его ответ джентльмен.
Когда он наконец удалился, Роберт подозвал к себе Сирила:
– Передай этому Биллу, что мне нужен отдых и пятичасовой чай.
И то и другое тут же ему обеспечили, а на палатку пришпилили объявление: «Закрыто на полчаса в связи с чаепитием великана».
Дети, пользуясь подходящим моментом, стали держать торопливый совет.
– Только и думаю, каким способом мне отсюда смыться, – жалобно проговорил Роберт.
– Ну, солнце сядет, ты сразу уменьшишься, вот и выйдешь, – не видела никаких проблем Джейн.
– Так вот просто? Выйду и уйду? – вытаращился на нее Роберт. – Да они нас убьют, как только я стану нормальным. Нет, мы должны придумать какой-нибудь хитрый способ, чтобы, когда солнце сядет, остаться одним.
– Придумал. – Лицо у Сирила просияло, и он двинулся к занавешенному брезентом входу, возле которого Билл как раз в этот момент сказал Бекке:
– Ну, прямо будто мне кто наследство оставил.
– Вот что я вам скажу, – вышел к ним Сирил. – Сейчас вы через минуту можете снова народ запускать, он уже чай свой почти допил. Но когда солнце начнет садиться, ему надо будет побыть одному. Он в это время становится очень странным. И если занервничает, за последствия не отвечаю.
