Ознакомительная версия.
— Почему нет? Конечно, на первой ступени важно мастерство, но ко второй ступени подготовиться невозможно, — отвечает он. — По крайней мере, так мне говорили.
Никто ему не отвечает. Мы молча сидим двадцать минут. Я слежу по часам. Затем дверь снова открывается, и Четыре называет новое имя.
— Питер, — произносит он.
Каждая минута словно трет кожу наждачной бумагой. Постепенно нас становится все меньше, пока не остаемся только мы с Юрайей и Дрю. Дрю притопывает ногой, Юрайя барабанит пальцами по колену, а я стараюсь сидеть совершенно неподвижно. Я слышу только бормотание из комнаты в конце коридора и подозреваю, что это тоже часть игры, в которую с нами играют. Запугивают нас при любой возможности.
Дверь открывается, и Четыре подзывает меня.
— Идем, Трис.
Я встаю — спина ноет, оттого что я так долго прислонялась к стене, — и иду мимо других неофитов. Дрю вытягивает ногу, чтобы я споткнулась, но я в последний момент перепрыгиваю.
Четыре касается моего плеча, направляя меня в комнату, и закрывает дверь.
Когда я вижу, что в ней находится, то отшатываюсь, ударяясь о его грудь.
В комнате стоит откидывающееся металлическое кресло, такое же, как на проверке склонностей. Рядом с ним — знакомая машина. В комнате нет зеркал и совсем мало света. На столе в углу — экран компьютера.
— Садись, — произносит Четыре.
Он сжимает мои плечи и толкает меня вперед.
— Что еще за симуляция? — Я стараюсь говорить ровным голосом, но не преуспеваю.
— Слышала когда-нибудь фразу «встретиться со своими страхами лицом к лицу»? — спрашивает он. — Мы понимаем ее буквально. Симуляция научит тебя контролировать эмоции во время пугающей ситуации.
Я касаюсь лба дрожащей рукой. Симуляции не реальны, они не представляют настоящей угрозы, так что, логически рассуждая, бояться мне нечего, но это инстинктивная реакция. Приходится собрать всю силу воли, чтобы направиться к креслу и снова сесть в него, опустив затылок на подголовник. Холод металла чувствуется сквозь одежду.
— Ты когда-нибудь занимался проверкой склонностей? — спрашиваю я.
Он кажется опытным.
— Нет. Я стараюсь избегать Сухарей.
Не представляю, зачем кому-то избегать альтруистов. Лихачей и правдолюбов — возможно, ведь отвага и честность заставляют людей совершать странные поступки, но альтруистов?
— Почему?
— Ты действительно думаешь, что я отвечу?
— А почему ты отвечаешь расплывчато, если не хочешь, чтобы тебя расспрашивали?
Он касается пальцами моей шеи. Я напрягаюсь. Это проявление нежности? Нет… ему нужно убрать мои волосы в сторону. Раздается постукивание, и я откидываю голову назад, чтобы посмотреть. Четыре держит шприц с длинной иглой, опустив большой палец на поршень. Жидкость в шприце оранжевого цвета.
— Укол?
У меня пересыхает во рту. Обычно я не боюсь уколов, но этот шприц такой огромный.
— Мы используем усовершенствованную версию симуляции, — поясняет он. — Другая сыворотка, никаких проводов или электродов.
— Но как она работает без проводов?
— Ну, у меня есть провода, так что я вижу, что происходит, — отвечает он. — Но у тебя есть только крошечный передатчик в сыворотке, который посылает данные на компьютер.
Он обхватывает мою руку и вводит иголку в нежную кожу на шее сбоку. По горлу разливается сильная боль. Я морщусь и пытаюсь сосредоточиться на его спокойном лице.
— Сыворотка подействует через шестьдесят секунд. Эта симуляция отличается от проверки склонностей, — сообщает он. — Сыворотка не только содержит передатчик; она стимулирует миндалевидное тело — часть мозга, которая участвует в обработке негативных эмоций, например страха, и тем самым вызывает галлюцинацию. Электрическая активность мозга затем передается на наш компьютер, который переводит галлюцинацию в симулированный образ, который я могу увидеть и отследить. После я переправлю запись руководителям Лихости. Ты останешься в галлюцинации, пока не успокоишься, то есть пока твое сердцебиение и дыхание не придут в норму.
Я пытаюсь следить за его словами, но мысли путаются. Я чувствую фирменные признаки страха: потные ладони, учащенное сердцебиение, стеснение в груди, сухость во рту, комок в горле, затрудненное дыхание. Он берет мою голову в ладони и склоняется надо мной.
— Будь храброй, Трис, — шепчет он. — В первый раз всегда сложнее.
Его глаза — последнее, что я вижу.
Я стою в сухой траве по пояс. Воздух пахнет дымом и обжигает ноздри. Небо над головой — цвета желчи, и при виде него меня переполняет тревога, так что хочется съежиться.
Я слышу шорох, словно ветер листает страницы книги, но ветра нет. Воздух неподвижный и тихий, не считая шелеста, не горячий и не холодный — вообще не похожий на воздух, но я все же могу дышать. Сверху пикирует тень.
Что-то опускается мне на плечо. Тяжесть и острые когти… я выбрасываю руку вперед, судорожно сжимая пальцы, чтобы стряхнуть незваного гостя. Я чувствую что-то гладкое и хрупкое. Перо. Я прикусываю губу и кошусь в сторону. Черная птица размером с предплечье поворачивает голову и смотрит на меня глазом-бусинкой.
Я стискиваю зубы и снова бью ворону ладонью. Она запускает когти глубже и не шевелится. Я кричу, больше от досады, чем от боли, и бью ворону обеими руками, но она остается на месте, непоколебимая, косящая на меня одним глазом, и ее перья мерцают в желтоватом свете. Грохочет гром, раздается стук капель по земле, но дождя нет и в помине.
Небо темнеет, как будто туча заслоняет солнце. Продолжая отбиваться от вороны, я поднимаю глаза. Стая ворон несется на меня, наступающая армия растопыренных когтей и пронзительно орущих разинутых клювов, наполняющих воздух гамом. Вороны спускаются единым фронтом, пикируют на меня, сотни черных глаз-бусинок сверкают.
Я пытаюсь бежать, но ноги словно вросли в землю и отказываются двигаться, как и ворона на моем плече. Я кричу, когда птицы окружают меня, крылья хлопают в ушах, клювы впиваются в плечи, когти раздирают одежду. Я кричу, пока из глаз не брызжут слезы, и размахиваю руками. Кулаки задевают крепкие птичьи тела, но без толку: их слишком много. Я одна. Вороны кусают меня за пальцы, прижимаются к телу, их крылья скользят по затылку, лапы впиваются в волосы.
Я верчусь, дергаюсь и падаю на землю, закрывая голову руками. Вороны кричат надо мной. Я чувствую, как в траве кто-то ерзает, ворона пробирается мне под руку. Я открываю глаза, и она щиплет меня за лицо, клюет в нос. Кровь капает на траву, и я всхлипываю, утираясь ладонью, но еще одна ворона протискивается под другую мою руку и вцепляется когтями в перед рубашки.
Я кричу, я рыдаю.
— Помогите! — ору я. — Помогите!
Вороны сильнее бьют крыльями, в ушах раздается рев. Мое тело горит, и они повсюду, и я не могу думать, не могу дышать. Я открываю рот, чтобы глотнуть воздуха, и в него набиваются перья, перья забивают горло, спускаются в легкие, заменяя кровь в жилах своим мертвым грузом.
— Помогите! — рыдаю и кричу я, отупело, бессмысленно.
Я умираю, умираю, умираю.
Кожу печет, я истекаю кровью, и вороны вопят так громко, что звенит в ушах, но я не умираю, и я вспоминаю, что все это не реально, но это кажется реальным, кажется таким реальным. «Будь храброй», — звучит в голове голос Четыре. Я зову его, вдыхаю перья и выдыхаю: «Помоги!» Но помощь не придет, я одна.
«Ты останешься в галлюцинации, пока не успокоишься», — продолжает его голос, и я кашляю, и лицо мое мокро от слез, и еще одна ворона пробралась мне под руки, и край ее острого клюва касается моего рта. Ее клюв раздвигает мне губы и скребется о зубы. Ворона просовывает голову мне в рот, и я стискиваю зубы, чувствуя отвратительный вкус. Я сплевываю и сжимаю зубы, чтобы не впустить ее дальше, но четвертая ворона подталкивает меня под ступни, а пятая щиплет ребра.
«Успокойся». Я не могу, не могу. Голова пульсирует от боли.
«Дыши». Я держу рот закрытым и втягиваю воздух через нос. Прошли часы с тех пор, как я оказалась одна в поле; прошли дни. Я выдыхаю через нос. Сердце бешено бьется в груди. Я должна замедлить его ритм. Я снова вдыхаю, мое лицо мокро от слез.
Я всхлипываю и заставляю себя растянуться лицом вниз на траве, которая колет кожу. Я раскидываю руки и дышу. Вороны толкаются и клюются по бокам, прогрызая себе путь сквозь меня, и я не мешаю им. Постепенно расслабляя мышцу за мышцей, я позволяю им хлопать крыльями, кричать, щипаться и толкаться. Пусть меня обглодают до костей.
Боль переполняет меня.
Я открываю глаза и оказываюсь в металлическом кресле.
Я ору и бью руками, головой и ногами, чтобы стряхнуть птиц, но они исчезли, хотя я все еще чувствую их перья на затылке, когти в плече и свою горящую кожу. Застонав, я прижимаю колени к груди, зарываясь в них лицом.
Ознакомительная версия.
