— Быстро приведи себя в порядок! Расчесывайся! Вода не может добраться до твоей шкуры через этот песчаный панцирь! И ты должна когтями соскрести с себя песок — пока у тебя лапы не окаменели! — орал Живоглот.
Но Коготок осталась безучастной, теперь она просто лежала в воде, уже не делая попыток выбраться на сушу. Живоглот грозил ей всякими карами и даже пообещал откусить ей ее необыкновенный нос, но тут вмешался Грегор.
— Перестань! — сказал он.
— Э-э-э-э… Как ты сказал? Прости, я не расслышал! — удивился Живоглот.
— Перестань! Оставь ее в покое. Ей плохо — ты можешь это понять?
— Вот что я тебе скажу, доблестный воин. Потом, позже, когда мы все будем в безопасности, я постараюсь быть более приятным. Нет, я обещаю быть самым милым на свете! Но сейчас, в этот момент, я не могу позволить себе быть добреньким, — ответил Живоглот. — Она умеет драться, а мы поминутно рискуем попасть в западню здесь, в Виноградниках. Она нужна нам всем! Кто прикроет меня в случае чего? Младенцы? Раненая летучая мышь? Таракан? Пацифист, не желающий и слышать о драке? Или, может, отмороженный яростник, а? От вас нет никакого толка! А Коготок… Она почистит свою шерстку, если я крепко ее хватану. А если не станет — я сам вычищу ее, но не обещаю, что она при этом ничего не почувствует!
И он осклабился, словно собираясь ее укусить. Тогда Грегор сжал в кулаке сливу, которую верный Темп принес для Босоножки, и запулил этой сливой Живоглоту между глаз.
Живоглот смотрел на него, будто не веря, что это произошло на самом деле.
Ему не было больно — Грегор и размахнуться-то не сумел, да и слива была небольшая.
Но Живоглот был поражен — редко кто отваживался дать ему отпор.
— Что это было? — спросил он, моргнув.
— Я сам займусь ее шерстью, — сказал Грегор. — Я сам ее вычешу.
Он достал расческу, что дала ему для Босоножки Далей, и направился к безучастному существу, которое за все это время даже не пошевелилось.
— Ты?! Ты ее вычешешь?! — И Живоглот расхохотался.
— А что? — с вызовом повторил Грегор.
Ему приходилось вычесывать собак, это дело нехитрое.
— Ну, я хочу на это посмотреть! — протянул Живоглот и устроился поудобнее на берегу.
Коготок даже не пошевелилась, когда Грегор вытаскивал ее из озера. Пока она плавала там, в воде, самые большие затвердевшие куски песчаного панциря отвалились, и все же до ее шкурки добраться было нелегко. Грегор не знал, с чего начать. Во-первых, она была гораздо крупнее любой собаки из тех, что он в своей жизни встречал. А во-вторых — она была мокрая.
И все же он не мог отступить. Грегор взял свою рубашку, все еще мокрую, вытер спину крысе, чтобы с нее не текла вода. Потом вооружился расческой и стал осторожно скрести ею мокрую шерстку.
Живоглот был прав. Местами песок все-таки высох и превратился в панцирь, крепко сковавший ее тело. Грегору понадобилось немало времени, пока он привел в порядок участок размером с ладонь.
«Ну и дела! Да на это уйдет целая вечность!» — в отчаянии подумал он.
Но Живоглот не сводил с него глаз — и он продолжил свою работу. Смотрели на них и другие.
Все его спутники уже проснулись и теперь заинтересованно наблюдали, как Грегор расчесывает бурую шкурку. А из зарослей за ним следили блестящие черные глазки-бусинки любопытных мышей. Он не мог ее видеть, но точно знал: Люкса тоже откуда-то из глубины джунглей за ним наблюдает. С издевкой, в этом нет сомнений.
Когда шкурка немного подсохла, дело пошло веселее. Руки болели от напряжения, но пальцам было приятно касаться шелковой шерстки. Кто бы мог подумать, что у крысы она такая мягкая и нежная! Ничего приятнее Грегору трогать не доводилось.
Закончив со спиной, Грегор обошел вокруг и впервые заглянул ей в глаза. Похоже, она была испугана и смущена.
— Теперь я расчешу тебе живот, — сказал Грегор. — Тебе придется лечь на спину.
Словно под гипнозом, Коготок покорно перевернулась, не сводя с него настороженного взгляда. Он даже подумал, что в случае чего она легко откусит ему голову. Но крыса была так слаба — и так печальна, что эта мысль тут же его и покинула.
Все так же глядя на него в упор, Коготок вдруг шепнула:
— Как ты думаешь, они… живы? Мои Мушка и Шурушка…
Точно такой вопрос она совсем недавно задавала Пролазе.
— Думаю, да. Уверен, что да, — ответил Грегор. Он попытался вспомнить, что говорил Пролаза. — У них ведь теперь есть эта желтая пудра. И… там есть кому о них позаботиться.
— Да, есть кому позаботиться, — прошептала Коготок. — О моих крошках.
— А теперь постарайся поспать, — попросил Грегор. — Ладно?
Она несколько секунд смотрела на него, помаргивая, а потом — удивительно! — закрыла глаза и уснула.
Грегор со щемящей тоской вспомнил о маме. Она, вероятно, уже больна. И Говард. Нивива говорила, у летучих мышей инкубационный период дольше, так что Андромеда еще, возможно, в порядке. А Арес?
Надо смотреть правде в глаза — скорее всего его уже нет в живых. Грегор почувствовал острую боль от этой мысли — и поскорее отогнал ее от себя.
Он не имел права думать об этом сейчас. Он молча расчесывал и разглаживал шерстку спящей крысы, пока каждый сантиметр не стал на ощупь мягким и нежным, как бархат.
Да, смешно получается… они с Коготок — будто стороны одной медали. Мать, спасающая своих детей, — и ребенок, спасающий свою мать. И несмотря на все различия, Грегор чувствовал, что между ними с той ночи, когда он невольно подслушал их с Пролазой разговор, установилась особая связь. С той ночи, когда они лежали без сна, вглядываясь в темноту, и думали о тех, кого любили.
Да, Коготок на какой-то момент дала слабину — но ведь она не железная. Ей показалось, что она не в силах вынести то, что ей приходится выносить. Это чувство было знакомо Грегору — именно потому он не позволил Живоглоту быть с ней грубым. Грегор хотел поддержать ее. И объяснить это всем, кто за ними наблюдал.
Но у него не находилось подходящих слов. Вместо слов он взял расческу и расчесал собственные волосы, не ополоснув расческу после крысиной шкурки.
Еда, вода и здоровый ночной сон произвели чудесные изменения в состоянии Босоножки. Она проснулась с улыбкой и тут же потребовала завтрак.
К этому времени Хэмнет и Живоглот уже вернулись. Они ходили на поиски пищи — принесли много рыбы, золотистых слив и даже грибов.
Хэмнет развел небольшой костер, используя в качестве дров сухие лианы.
— А ты уверен, что стоит разводить огонь? — с тревогой спросил Грегор, обводя взглядом джунгли.
— Не волнуйся, Грегор, в этой части леса растения безвредны, — улыбнулся Хэмнет.
Он пожарил на огне несколько рыбин, предварительно замариновав их в сливовом соке.
Ничего вкуснее в своей жизни Грегор не пробовал.
Все сытно позавтракали. Только Коготок все еще спала как убитая.
— Пускай спит, — сказал Хэмнет. — Поест, когда проснется.
Босоножка просилась плавать, и Грегор отправился с ней к озеру. Он держал ее в воде, пока она бултыхалась и практиковалась в пускании пузырей, наклонив голову в воду. Когда же Босоножка утомилась, она еще раз поела и побежала играть в мячик с Темпом и Газардом.
Хэмнет, воспользовавшись моментом, подозвал Грегора — надо было проверить его раны на ногах.
— Они подживают, но все-таки будь осторожен, главное сейчас — не занести инфекцию, — сказал Хэмнет.
Он снова смазал пальцы Грегора голубой мазью, сменил повязку и помог надеть высохшие сандалии.
Затем подошел к Найк.
— Ну, как твои дела? — спросил он.
— Не так уж плохо, — ответила она, но не смогла удержаться от стона, когда он слегка коснулся ее когтя.
— Найк, — строго произнес Хэмнет, — мы задержимся здесь как минимум еще на день. Прошу тебя, прими обезболивающее. С ним ты сможешь отдохнуть.
На этот раз Найк не возражала. И Грегор подумал, что ей, должно быть, действительно приходится нелегко.
Хэмнет пошарил в аптечке, нахмурился, высыпал содержимое на землю и осмотрел каждую бутылочку и баночку.
— Где же оно? Где лекарство?!
Большой зеленой бутылки в аптечке не оказалось.
— Кто-нибудь брал обезболивающее?
Все молчали. Непохоже, чтобы кто-либо из них взял это лекарство, никому ничего не сказав. Босоножка и Газард были для этого слишком малы, Темп, Найк и Гребешок не смогли бы открыть сумку с аптечкой, а уж тем более — бутылочку с лекарством. Крыса — та вполне могла бы залезть в сумку, но Коготок была все это время в таком состоянии, что ее подозревать было попросту глупо. Живоглот? Но у него ничего не болит, да и вряд ли он заинтересован в чем-то, что может затуманить его разум.
Грегор вдруг заметил, что Хэмнет смотрит на него, и понял, что он — самый вероятный подозреваемый. Он вполне может открыть сумку и бутылку. А боль в ногах вполне могла стать причиной, побудившей его украсть обезболивающее.
