— Да цирк они с Кубиком в прошлый раз надо мной устроили.
— Что за цирк? — Мама успела выйти за калитку, мысли ее были далеко уже от деревенских забот.
— А! — махнула рукой Евдокимовна. — Старая для них, что игрушка, можно с ней какие хошь игры играть… — Да вот только… — Но старуха и тут махнула рукой. — Вы лучше поторопитесь, а то здесь пассажиры-то редки, шофер может и не остановиться.
На том они и расстались с Евдокимовной.
Уже в поезде мама вспомнила свой вопрос.
— Так какой цирк?
— Цирк? — прикинулся непонимающим Славик. — А-а… — и тоже махнул рукой, уверовав в силу этого жеста. — Она пришельцев тогда случайно увидела и своим глазам не поверила. Подумала, наверно, что это мы с Кубиком над ней подшутили.
Мама только тяжело вздохнула. Сын врет на каждом шагу, и с этим надо будет что-то делать.
В окне мелькали те же перелески, болота, домики-будки, но, честное слово, они выглядели лучше, чем тогда, когда Стрельцовы ехали в Егоровку. Может оттого, что все-все расцвело.
Папа встретил их на перроне. Когда они сели в его машину и захлопнули дверцы, он сказал:
— От вас пахнет молодым укропом, маминым домом, лягушками и закатом.
— А вагоном поезда случайно не пахнет? — сказала уставшая от дороги мама.
Первый звонок был от Стаса:
— Ты где пропадал?
— Бабушку проведать ездили. Какие новости в городе?
— Нужно спросить: "Как дела?", перец! С каких это пор тебя стали интересовать городские новости? О деревне не спрашиваю. Представляю, как тебе там было весело!..
Второй звонок — от неизвестного. Трубку сняла мама, неизвестный прилежно подышал в трубку, на мамины вопросы не ответил и трубку повесил.
Третий — от Шандора.
— Привет Славик скажи пожалуйста что означает выражение "крыша в пути"?..
Потом, разложив вещи, поужинав и вдосталь повздыхав и покачав головой над мужским "порядком", наведенным папой за неделю, за телефон основательно села мама.
— Представляешь — целую неделю провела на огороде!..
Экзамены — после недельной подготовки — оказались не таким уж сложным делом, больше было нервов.
Славик после экзамена по русскому сунулся к Елене Матвеевне с листком, написанным в деревне.
— Какое сочинение? — не сразу включилась русачка. — Новояз? А-а… — Елена Матвеевна мыслями была уже далеко от последнего урока. — Покажешь мне его первого сентября. А вообще — молодец… — На величественном лице русской императрицы появилось что-то вроде одобрения.
Генус, палковидный "матеша", выслушивал ответы снисходительно, чуть иногда кивая и долго после этого не останавливая головы — словно слыша неведомый другим ритм, ритм, в котором он жил. Наверно, это был ритм математики.
Выйдя из класса, где главенствовал Генус, Славик вздохнул было — как полагается вздохнуть после года учебы и последнего экзамена, как полагается вздыхать, почуяв огромный каникулярный простор. Вздохнул было… Но — выстрел из-за угла — вздох перехватила постоянно точившая его мысль о шефе-роботе. Тот ведь не оставит его в покое, пока не заберет молстар! Пока… кто его знает, чего он еще захочет!
— Переэкзаменовка? — обеспокоенно спросил его папа, дежуривший у входа.
— Да нет, четверка. Там Стас зашивается у доски. Пап, может, я пешком до дома дойду?
— Ни в коем разе! — чьей-то фразой ответил папа. — Только что перейти в шестой класс — и топать домой пешком, как какой-нибудь унылый двоечник?
А Славик хотел из уличного автомата позвонить Кубику, мама будет дома еще целых два дня, к телефону не подойдешь.
Вечером после экзаменов. Скамейка
— Мам, — сказал Славик решительным голосом, когда на часах "пробило" полдевятого, — вон скамейка, видишь? — Мама стояла в кухне, у плиты, папа пил чай, Славик подошел к ней.
— Ну и что?
— Я хочу туда пойти.
— Зачем?
— Ну, мам, ну говоришь же ты по телефону!
Папа поднял от чая заинтересованную голову.
— Это совсем другое дело — мои телефонные разговоры. Дался тебе этот… — тут мама стала подыскивать нужный эпитет, и подыскала, но не произнесла его, — …двор! — Эпитет наверняка было слово "дурацкий", но в день сдачи экзаменов говорить его не стоило.
— Они там восполняют пробелы в образовании, — вставил папа.
— Как бы это образование не взяло верх над нормальным, — известной всем школьникам фразой ответила мама. Подумала чуть и сказала: — Ладно. Иди. Только ненадолго.
Уф! Ой-е-ей! Уй! Ура!
— О чем базар? — спросил Славик, подходя к скамейке, нагруженной народом, как шлюпка во время кораблекрушения.
— Есть базар. — Скамейка к нему повернулась: редкий в последнее время гость на вечерних посиделках, он должен быть в курсе ее страстей. — Вот Скряба…
— Момент истины…
— Возмутитель спокойствия…
— …вот Скряба принес в клюве инфу о нашей моде.
— Какая наша? Все моды диктуют Штаты!
— Ну, так: он где-то прочитал или сам допер, что спущенные с задницы трузера и незавязанные шнурки — от американской тюремной "моды", где ремни и шнурки не разрешаются. А кепа козырем назад оттуда ж — с длинным козырьком к решетке не прижмешься. А вынесли эту моду на волю черные, их в тюрьмах больше всего. А мы — правильно Скряба сказал — всего лишь типа попугаи.
— А я слышал другой вариант, — ответили рассказчику, — Эта мода, насчет спущенных штанов, называется "Хочу какать", и тюрьма здесь ни при чем. А шнурки за тобой волочатся — чтобы сказать тому перцу, что наступил на них, то, что у тебя на душе.
— А козырь назад?
— Просто назло ветеранам. А один кент мне сказал: " У меня на затылке третий глаз".
— А майка до колен?
— Есть чем подтереться.
— Версия, — высказался Славик и почувствовал, что он "у себя дома".
— Версия, — согласились с ним, — не хуже других. Где ты пропадал?
— Я не пропадал, я наоборот. Дышал свежим воздухом в одном месте. — О деревенской бабушке Славик во дворе не говорил. Скамейка этим ответом вполне удовлетворилась.
На спинке скамейки было свободных полметра, Славик воссел там, глянул все же на свое окно и вздохнул глубоко-глубоко — как давно ему хотелось. Вечер был его, а шеф-робот отодвинулся… ну хотя бы до завтра. До завтра же было не менее 12 часов.
— Скряба, — слышится очередной вопрос, — а вот что такое совесть?
— Это когда человек познает себя и то, что делает. И еще есть ответ: неумолкаемое будущее.
— Чей ответ?
— Ну… он вообще существует.
На следующий день, в воскресенье, часов в 11 позвонил Шандор.
— Слышь Славик я так и не успел спросить где ты был я бесплодно звонил тебе здесь столько нестерпимых новостей я тебе все расскажу но есть и последняя невыразимая выходи во двор…
— Мам, Шандор звонил.
— Ну и что?
— Выходи, говорит, во двор, что ты сидишь взаперти.
— Что он сказал вместо слова "взаперти"?
— Что я закрыт на пять беспрекословных ключей.
Мама на целую минуту наморщила лоб. Славик читал, что было на строчках-морщинках. "Шандор — самый неопасный сосед изо всех. Двор в 11 часов как на ладони. В самом деле, держу его дома, как в консервной банке. Пусть идет".
— Иди. Только ненадолго. И учти: я все время буду в окне.
— Когда мама устанет, я ее в окне сменю, — бросил папа из-под притолоки, где он любил находиться. — Так что неусыпный надзор тебе обеспечен.
Шандор налетел на Славика, чуть только он вышел.
— Слышь, Слав, кажется, в нашем дворе появился Голос!
Ко всему, что рассказывал Шандор, нужно было относиться с осторожностью.
— Какой Голос?
— Мужской.
— Может, как говорят, внутренний?
— Понимаешь, я сел на скамейку и вдруг услышал, что кто-то беспрепятственно и длительно ругается. Я бы мог повторить, но я не настолько добротно знаю русский язык. Как ты думаешь, может Голос существовать отдельно от человека?
— Диктик кто-то мог обронить. Ты смотрел под скамейку?
— Смотрел. Там ничего.
— Ну, проходил кто-то мимо…
— Ни одного чела!
— Тогда не знаю. Говорящий попугай над тобой пролетел. Или твои же глюки.
— Глюки? Нет. Глюки бывают у некоторых композиторов, но они слышат не мат, а музыку.
— Ну, не знаю. А какие еще новости были?
— Когда я вчера вышел в магазин — я шел походкой "праул-степ"…
Шандор говорил, но Славик уже не слушал его: шла обычная для Шандора фантазия на тему "Какие-то два подозрительных человека…". Славик зевнул даже и посмотрел на небо, но Шандор, вдруг глянув на часы, прервал рассказ.
— Я потом тебе расскажу, это страшно интересно. Я должен уходить, ко мне сейчас придет учитель. Я должен сгоряча бежать.
— Пока, — с облегчением сказал Славик.
