Стремительный рывок. Коротко вскрикнув от неожиданности, скуластый взлетел вверх… Вокруг плеч его как стальной обруч затянули – локти оказались плотно прижаты к туловищу, не шевельнуться, не дернуться. Перехваченное запястье прошило острой болью, и выкрученный из руки меч зазвенел на обломках плит. Мгновение, и, заломив своему пленнику руки за спину, Хадамаха швырнул его перед собой на колени. Скуластый зашипел от боли. Он же в плечо раненный! – чувствуя укол жалости, вспомнил Хадамаха. Невольно ослабил хватку… Скуластый рванулся так, что чуть не скинул Хадамаху в яму. А оттуда…
Голубоволосая Аякчан и черный шаман одновременно выпрыгнули из ямы! Взвились в воздух и плавно приземлились по обе стороны от Хадамахи. Замерли, подавшись вперед и пружиня ноги в коленях. На хищно растопыренных пальцах девчонки яростно искрил Огненный шар. Черный шаман стискивал в руке бубен, а глаза его были как два темных провала, в глубине которых с неспешной угрозой ворочался Нижний мир.
Хадамаха невольно сглотнул – ну голубоволосая-то ладно, на Огне летает, а Черного не иначе как нижние духи подкинули! – и только крепче сжал плечи скуластого. Для верности уперся ему коленом в спину. Скуластого выгнуло дугой, он снова застонал и обвис в руках у Хадамахи, хрипло, с присвистом дыша. По лицу катился болезненный горячий пот. Ничего, стискивая зубы, сам себе велел Хадамаха, перетерпит как-нибудь. Не помрет.
– Замерзни! Только дернетесь – я ему хребет сломаю! – сильнее прижимая колено к напряженной спине скуластого, процедил Хадамаха. – Вы арестованы! Мордой в лед, ноги на ширину плеч! – голос Хадамахи на мгновение нерешительно дрогнул. Эти трое вроде держались друг друга, но… тысяцкий всегда повторял, что злодеев надо брать за горло, а в заложники их брать бессмысленно – не будут они товарищей спасать, своя жизнь дороже! Вот сейчас эта Аякчан как шарахнет Огненным шаром – и оставит от приятеля своего и от Хадамахи незаметную на руинах проплавленную ямку…
Девчонка зашипела, как разъяренная змея. Ее рука взметнулась для удара… И с тихим стрекотом шар погас, втянувшись под ногти. Аякчан склонила голову к плечу и оценивающе оглядела Хадамаху с головы и до голых ног. Мальчишка неловко затоптался на месте, чувствуя, как щеки у него наливаются багровым. Если сейчас она тоже спросит про штаны…
Не спросила. Лишь насмешливо приподняла брови да головой покрутила – дескать, ну дела!
– Арестованные, говоришь, – повторила она таким мурлыкающим голосом, что Хадамаха аж вздрогнул. Не знал бы точно, что жриц-Амба не бывает, решил бы, что она из них!
– Ну и ладно, – встряхнула ультрамариновой гривой Аякчан. – Если тебе так хочется… Вяжи, стражничек! – и она кокетливым жестом протянула Хадамахе скрещенные запястья.
– Чуда! – дергаясь в руках у Хадамахи, прохрипел скуластый. – Бегите оба, быстро!
– Куда нам бежать – некуда нам бежать, – так же ехидно мурлыкнула она. – Да и незачем. Пока. Ты вяжи-вяжи, не стесняйся, – подбодрила она Хадамаху.
Придерживая своего пленника одной рукой, второй Хадамаха отцепил от пояса положенный по уставу моток веревки из крученых оленьих жил. Торопливо затянул хитрую «стражницкую» петлю. Скуластый тихо ругался сквозь зубы. Вот, так правильно, так и должно быть – стражник вяжет, преступник отбивается… Ну или хотя бы ругается!
– Поаккуратнее! – болезненно морщась от сочувствия к скуластому, потребовала девчонка.
Хадамаха повернулся к ней – и ощущение, что все как раз очень неправильно, стало невыносимым. Нетерпеливо постукивая босой ножкой по обломкам ледяных плит, девчонка ждала, пока он будет ее вязать.
Каждое мгновение ожидая вспышки Голубого пламени у лица, Хадамаха спутал ей запястья. Ничего не произошло. Он повернулся к тощему хант-манскому мальчишке. К черному шаману.
– Девочка-жрица, а ты точно знаешь, что делаешь? – даже не глядя на Хадамаху, неожиданно строгим тоном спросил тот.
– Нет, – легкомысленно откликнулась Аякчан. – Но вы так вообще не знаете, поэтому будет по-моему.
– У нас всегда бывает только по-твоему, – пробурчал скуластый.
Нет, он с ума с ними сойдет! Хадамаха резко рванул из рук Черного бубен.
– Ты, мальчик-стражник, осторожнее, – все тем же строгим голосом, как на шаманских уроках «Краткой истории Храма», одернул его Черный. – Это непростая вещь!
«Какой я ему мальчик! – вскинулся Хадамаха. – Сам-то еще малой, а корчит…»
Бубен у него в руках шевельнулся, а потом укоризненно вздохнул. Хадамаха вздрогнул и наскоро оглядел развалины под ногами. Из-под оплавленной ледяной плиты торчал край некогда богато расшитой, а сейчас грязной и закопченной занавеси. Хадамаха завернул в него бубен, немного подумал и, отодрав клок ткани, грубо замотал ею голубые волосы девчонки. Не нужно пока никому знать, что он схватил ту самую Аякчан, которую Храм разыскивает!
– Видите, он вполне разумно поступает, – тоном, каким хвалят выполнившую сложный трюк собачонку, похвалила его Аякчан.
– Издеваешься? – не выдержав, процедил Хадамаха.
– Немножко, – легко созналась девчонка. – Огнем ведь не швыряюсь, так что какие ко мне претензии?
Не швыряется, но может. Но не швыряется. Пока. Положеньице точно как в сказке про Мапу по имени Балу, что поймал Амбу Шер-хана за хвост! Поймал и держит. А когда спросили почему, ответил: «Да потому, что с другой стороны у него зубы!» И Хадамаха принялся вязать черного шамана. Вопреки опасениям, руки у порождения Нижнего мира на ощупь оказались самые обычные – холодные, мокрые, сильно потрескавшиеся, как у самого Хадамахи. А еще эти трое спасали девочку на кладбище, а их Аякчан, кажется, спасла весь город. Но Хадамаха должен разобраться! И парень невольно испытующе всмотрелся в тощую физиономию черного шамана. А тот вдруг неловко улыбнулся и быстрым заговорщицким шепотом спросил:
– Ты, однако, не знаешь, что такое претензии?
– Ты меня спрашиваешь? – растерянно отшатнулся Хадамаха.
– Да эти двое надо мной смеются, стойбищным обзывают, – обиженно косясь на привязанных к нему приятелей, пробурчал Черный. – Понял, ты тоже не знаешь. Но над тобой, однако, не смеются! – укоризненно добавил он.
Нет, он с ними с ума не сойдет! Потому как уже сошел!
– Р-р-разговорчики! – подражая дяде, прикрикнул Хадамаха и с силой дернул за связывающую всех троих веревку. Прихватил бубен и клинок скуластого – бубен ощутимо завозился у него под мышкой, явно устраиваясь поудобнее, – и как связку вяленой рыбы поволок своих пленников прочь с развалин. Те шли покорно, не сопротивляясь, но волосы на затылке у Хадамахи все равно шевелились: не знает он, какую игру ведет голубоволосая девчонка, но если эта игра ей надоест, Огненный шар в спину обеспечен!
– Эй, Хадамаха! – удивленно окликнул кто-то из стражников. – Ты куда?
– Не трогай его! – вмешался его седоусый напарник. – Видишь, арестовал уже кого-то. Не слыхал разве, наш Хадамаха аресты завсегда без штанов производит.
– Зачем? – наивно удивился первый стражник.
– Пугает, наверное, – с невозмутимой серьезностью откликнулся седоусый. – Злодеи как его в таком виде узреют, так сразу сдаются!
Сзади послышался дружный стражницкий гогот. И пленники туда же! Красный, как каменный мяч под руками Содани, Хадамаха смыкнул связывающую их веревку:
– Шевелитесь!
Впрочем, быстро идти все равно не получалось. Улицы выглядели страшно. Оплавленные Огнем – один Хозяин тайги знает, Рыжим или Голубым – тротуары потекли, а теперь на морозе снова застыли ямами и колдобинами. Громадные обломки и мелкие осколки льда засыпали дорогу. Пришлось даже свернуть, огибая рухнувшую стену, – целых домов в окрестностях дворца верховных не осталось. Из руин несчастно и жалко торчали остатки некогда роскошной утвари – поломанные столики и раскуроченные сундуки, пушистые меха лежанок… Не слышно было ни криков, ни стонов, лишь иногда тихий, какой-то стеснительный плач. На лицах толпящихся у разрушенных домов людей было одно выражение – тягостного недоумения. Будто они никак не могли понять, куда так внезапно и вдруг делась их спокойная удобная жизнь. Отморозки, людоеды, потоки убийственного подземного Огня – это было где-то там, далеко, с другими… И вдруг оказалось – здесь? Случилось – с ними? Хадамаха увидел девчонку в дорогой коротенькой парке, на стальных полозьях, прикрепленных к высоким кожаным сапожкам. Похоже, в момент катастрофы она была не дома – на свое счастье, потому что от ее дома остался только пустой дверной проем и больше ничего. Девчонка стояла в этом проеме, робко трогая кончиками пальцев уцелевшие резные колонны, а потом резко зажмуривалась, словно в надежде, что, когда она откроет глаза, кошмар исчезнет. Кошмар не исчезал, и девчонка зажмуривалась снова.
