Хадамаха коротко вздохнул: как наяву, в носу у него защекотало запахом алой гари, он увидел сочащийся белесой мутью глаз, щелкающие ржавые зубы – и мертвых людей. Того мальчишку с багровым шрамом поперек лица…
– Помог, говоришь… Это ты ее из Нижнего мира вызвал? – сжимая и разжимая пальцы в неистовом желании придушить подлого Черного, процедил Хадамаха.
– Нет! Да что ж я, не соображаю, однако! – Черный поглядел на Хадамаху с искренним возмущением. И вдруг добавил: – И не я это вовсе, а Хакмар! – и он кивнул на скуластого. – Случайно, однако, – для мэнквов Рыжий огонь запалил, а она уже в разрыв между Нижним и Средним миром на запах пришла!
– Значит, людоеды, которые половину Югрской земли выели, – тоже ваша работа? – тяжелым, как гранит, голосом продолжил Хадамаха.
– Да наша, наша, чья ж еще! – истово закивал Донгар и разулыбался так радостно, что у Хадамахи перед глазами заплясали знакомые круги кровавой ярости. – Мы ж для того на эту землю и явились…
Все, понял Хадамаха. Четвертой паре штанов – хана! И не жалко. Ничего не жалко, если он сможет остановить черных тварей, виновных во всех бедах этой несчастной земли! Клокоча неслышным ревом в горле, Хадамаха начал медленно подниматься.
– Все! – рявкнул скуластый Хакмар. Физиономия мальчишки была аж красной от бешенства. – Хватит! Замолчали оба – ты и ты! – он поочередно указал кончиком меча на Донгара и Аякчан. – Вас послушать – мозги закипают, такой шаманский бред несете! Значит, так… – он всем телом повернулся к Хадамахе, так что тот даже отпрянул. – Первое – кули, духи болезней, вырвавшиеся из Нижнего мира в крепости неподалеку от вашего города. Донгар их уничтожил, потому что он черный шаман и единственный, кто может камлать в Ночи. Второе – мэнквы-людоеды. Их тоже можно больше не бояться – проход из Нижнего мира мы с Донгаром перекрыли, а тех, кто здесь, Аякчан Голубым огнем выжгла. Третье, чэк-наев, скорее всего, тоже не будет. Черная женщина, нижняя албасы, дух Огненных потопов, больше никого не убьет – Аякчан и Донгар отдали ее Великой Умай, матери-земле, а та уж не выпустит! Ну а в процессе всего этого… – Хакмар слегка замялся, подбирая слова, – верховная жрица Демаан… Ну как бы тоже пострадала… Черная женщина держала ее в плену… А когда мы с черной разбирались, так получилось, что Демаан…
– Попыталась разобраться со мной, – отчеканила Аякчан. – Точно так же, как до того разобралась с верховной Айгыр. Но с Айгыр у нее получилось, а со мной – нет.
Хадамаха медленно сел. Нет, не то чтоб он им поверил, но… кое-что сходилось. Он сам, своими глазами видел, как Демаан уволокла черная тварь. И еще – запах. От скуластого Хакмара не пахло ложью. Во всяком случае, сам он твердо верил в то, что рассказывал.
– Глупости рассказываете, арестованные, – тем не менее скептически скривился Хадамаха. – Ну зачем верховной жрице Демаан убивать верховную жрицу Айгыр?
На него посмотрели как на полного дурня. Все трое.
– Затем, что Сивир, поделенный на троих, – это немножко больше, чем Сивир, поделенный на четверых, – наконец укоризненно, как строгая учительница тупому ученику, пояснила Аякчан.
Хадамаха невольно кивнул – он хоть в страже и недавно, а как во всяких шайках дела делаются, уже вполне разбирался.
– А теперь я их еще и от Демаан избавила, – добавила Аякчан, и в голосе ее одновременно было и удовлетворение от собственной победы, и легкое сожаление. Наверное, жалеет, что остальным верховным жизнь облегчила. Ага, а Хадамахе и городской страже она эту жизнь испортила – не то слово! Как бы на самом деле исчезновению «подружек» ни радовались Айбанса с Дьябыллой, а расследование провести потребуют, и если ответственных не найдут, отвечать придется им – страже. Тысяцкому. А не придется! Вот же ответственные, напротив сидят! Мысль о том, чтобы сдать эту троицу Храму, была совершенно правильной, но почему-то… напрягала. Глодало что-то изнутри, а почему – непонятно. Дядя, тысяцкий, другие стражники ему свои, вроде родного племени, их выручать надо, а до этой явно преступной компании ему дела нет. Да еще черный шаман!
– С чего бы это черному шаману со всякими нижними тварями биться? – Хадамаха испытующе поглядел на тощего хант-мана.
На него снова посмотрели как на дурня. Помолчали.
– А кому еще это делать? – наконец разлепил сухие от мороза губы хант-ман.
Хадамаха растерянно переложил свитки на столе с места на место. Вспоминались слова тысяцкого о Черных. О том, как нужен хоть один шаман, не теряющий силу, когда приходит Долгая Ночь и твари тьмы вольготно гуляют среди людей, творя такое, с чем не справится никакая стража. Так вот он, этот один! И Хадамаха сам видел, как он дрался на кладбище. Не мог же Черный знать, что за ним наблюдают? Или мог? Шаманской силой проведал и устроил представление. Умгум, для одного Хадамахи. Вот такая вот он необыкновенно важная персона. Но все равно! Черный шаман, который борется с мэнквами, – это бред! Черный шаман, который убил черную албасы, – это сказки! Все с детства знают, что Черные мерзкие, подлые убийцы! Откуда знают? Рассказывают. Кто рассказывает? Белые шаманы. По приказу жриц. Которые когда-то перебили Черных. Соперников. Мешавших им заполучить всю власть на Сивире. А как в таких случаях во всяких шайках дела делаются, Хадамаха уже разбирался. И что бывает с теми, кто в эти разборки встревает, – будь он хоть три раза стражник! Опять выходит – все шишки с елки страже на голову!
– Я тебя понимаю, однако, – печально покивал головой тощий Донгар. – Сам думал – плохие Черные, злые, однако. Как узнал, что я Черный – жить не хотел. С духами ругался – с верхними, с нижними – отпустите, говорю, не делайте Черным. А потом кули пришли, мэнквы набежали, албасы черная – понял, правы духи, худо людям в Ночи, нужен Черный. Вот и девочка-жрица говорит – есть с меня польза, а она не кто-нибудь, а сама мать-основательница Храма! – с явной гордостью объявил он.
Хакмар и Аякчан фыркнули одновременно – как два разозленных лесных кота. И тут же поглядели друг на дружку – не по-доброму.
– Только за каким же злым духом Сакка все эти албасы, мэнквы, жрицы, да и вы сами именно сюда приперлись? – горестно подперев кулаком щеку, выдохнул Хадамаха.
– Я же сказала, ты что, не слушал? – с чисто жреческим возмущением – нет преступления страшнее, чем не слушать, а тем паче не слушаться храмовницу! – накинулась на него Аякчан. – Затем, что один дурной жрец-геолог…
– Папаша мой, – горестно вздохнул Донгар.
– …нашел вместо обычного Голубого огня – Рыжий! А нашим еще более придурочным жрицам власти над Голубым пламенем, видать, показалось мало, решили еще и Рыжее приспособить! – не обращая на него внимания, продолжала Аякчан. – Здешний храм из-под земли Рыжее пламя качает, вот в окрестностях преграда между Нижним и Средним миром и слабеет. Сквозь любую, даже самую маленькую дырочку нижнемирская дрянь лезет! И сюда тянутся! Рыжее пламя чуют!
По хребту Хадамахи пробежала жаркая струйка. А ведь он и сам подозревал, что беду таких размеров на Сивире могла учинить только одна сила – Храм! А за ледяной перегородкой у тысяцкого висит карта, где видно, как мэнквы замыкают кольцо вокруг Сюр-гуда. Но эти же вроде клянутся, что перебили людоедов, значит, опасность миновала?
– Если здешний храм не уничтожить, еще что-нибудь вылезет! – словно откликаясь на его мысли, сказала девчонка. – А зачем, по-твоему, мы все через тысячу Дней снова в Средний мир вернулись – шаман, кузнец, мать-основательница… – попеременно тыча пальцами в своих приятелей и себя, выпалила девчонка. – И ты вместе с нами! Брат Медведя. Откуда, думаешь, я про тебя узнала? Из записок матери-основательницы! Моих собственных записок, только тысячедневной давности!
Чувствуя легкое разочарование, Хадамаха отодвинулся от стола. Надо же, а ведь он почти начал им верить.
– Непохожа ты на тысячедневную бабку, – окидывая Аякчан насмешливым взглядом, протянул он.
– Ты б на Айбансу поглядел! – огрызнулась девчонка. – Вот кто непохож, а тем не менее… Бабка. Тысячедневная, – с мстительным удовлетворением добавила она. – А я просто заново в Средний мир вернулась! Как и все остальные! Когда-то давно, еще до Кайгаловых войн, мы были друзьями! Сивирской четверкой! Ну а потом… – теперь уже замялась она. – Вроде как перессорились. Ты, кстати, и твои соплеменники были союзниками Храма!
Хакмар немедленно подарил Хадамахе неприязненный взгляд из-под насупленных бровей. Похоже, не любит он жриц.
– А Донгар – тот и вовсе Хакмара убил! – продолжала девчонка. – В смысле, тогдашний Донгар убил черного кузнеца. Тогдашнего.
Донгар почему-то неприязненного взгляда не удостоился, зато сам черный шаман застыдился, запечалился, повесил голову, виновато забормотал что-то…
