Его глаза обшаривают траулер от носа до кормы, заглядывают в лица матросов.
Вот что всегда было для меня самой большой загадкой Перелома. Вот чего я никогда не мог понять. О чем они думали? Ведь, в конце концов, твой вид обладает разумом и способен на глубокое сострадание.
Собачьи глаза бывают необычайно выразительными. Сейчас глаза Джиско расширены и влажны от печали.
Теперь я начинаю понимать.
Стою рядом с ним, гляжу на маневры с сетью. Пахнет горячим металлом и дымящейся смазкой. Спрашиваю пса, что именно он начал понимать.
Он смотрит на матросов, занятых передвижениями сети. Члены экипажа — всех цветов и рас — обнажены до пояса и потеют на солнцепеке. Мышцы напряжены. Лица серьезны. Глаза сосредоточены на работе. Никто из них не кажется ни злым, ни скверным человеком.
Опустошая риф за рифом и акр за акром океанское дно, они были так заняты, что ни о чем не думали. Тяжелый труд на жаре. А они просто ловили рыбу.
Сеть заброшена, и судно замедляет ход.
— Когда щиты ударятся о подводную гору, сразу почувствуешь, — обещает Ронан.
— Не знал, что под водой есть горы, — говорю я.
— Целая горная цепь, называется Срединно-Атлантический хребет. На них растут кораллы, а рыба их просто обожает.
А траулеры обожают их крушить, мрачно вносит свою лепту Джиско.
— Что-то у твоего пса вид не того, — замечает Ронан. — Укачало, что ли?
У меня сердце болит, ты, рыжий-конопатый, телепатически ворчит Джиско и, качая головой, удаляется.
Громадный траулер содрогается по всей длине, как будто наткнулся на небольшой айсберг.
— Щиты ударились о дно! — взволнованно сообщает Ронан. — Начинаем ловлю!
Команда завершает маневры сетью и открывает огромные двери.
Следующие три часа пролетают незаметно.
Предвкушение улова нарастает. Чем тяжелее становится сеть, тем сильнее волнуется команда.
Общий адреналиновый всплеск передался и мне. Я чувствую себя охотником, который заметил, что возле водопоя зашевелились кусты. Кто это? Носорог? Лев? Антилопа гну? Вцепляешься в ружье и ждешь.
Лично я вцепляюсь в древко лопаты и вместе с командой стою у правого борта, глядя в воду.
Понятно, что все они представляют себе улов. А я пытаюсь представить себе, что происходит в тысяче футов под нами.
Перед глазами стоит большая стая атлантического большеголова, кишащая над холодной темной подводной горой.
Наша сеть тащится вперед, нижняя ее часть грузилами прижата ко дну, колесики весело катятся по камням.
Грузила стучат по кораллам. Крушат все на своем пути. Огромные стальные ворота распахнуты, нацелясь на стаю придонных рыб, которую мы засекли с поверхности.
Атлантические большеголовы покорно вплывают в эти огромные ворота. Попадаются в сеть. Мечутся, пытаясь выбраться, но их затягивает дальше, и в конце концов они оказываются стиснуты в кутке.
Потом устье сети закроют, и улов вытащат наружу. Представляю себе победные крики матросов. Рыбу бьющейся красноватой грудой вывалят на палубу.
Ершей отправят на конвейер и сделают из них филе. Я лопатой скину небольшой ненужный прилов обратно в океан, и вся команда будет праздновать удачную ловлю.
Вот что я себе представляю. И почему Джиско так дергается? Люди промышляют рыбу уже много тысяч лет. Надо что-то есть. Рыба — прекрасный источник белка. Океан покрывает три четверти поверхности Земли, а мы протралили только крошечный кусочек.
От общения с жителями далекого будущего угол зрения несколько перекашивается. Эко все время каркала про грядущую катастрофу. Готовила вегетарианские обеды. Изливала мне душу на крыше. Дела в будущем, видимо, и правда плохи, потому-то мой приятель пес относится ко всему слишком нервно.
Траулер идет очень медленно, со скоростью два-три узла. Тащится, волоча за собой нагруженный трал. Чувствую тяжесть атлантического большеголова в тысяче футов внизу.
Наверное, когда улов вытащат наверх, капитан расслабится, и можно будет побольше поиграть в футбол и поменьше драить все подряд. Может, всем нальют рому и мы спляшем под волынку — в современном эквиваленте.
— Готово, ребята! — кричит наконец Рудольф, старшина рыбаков. — Тащи!
Скрежещут гидравлические моторы лебедок, наматывая тросы на большущие катушки. Все делается очень тщательно — как когда сеть забрасывали, только в обратном порядке, потому что теперь нужно вытащить наверх из глубин тонны рыбы.
Я вместе с остальной командой стою на правой стороне рабочей палубы и нетерпеливо жду.
Подходит Ронан.
— Готовь лопату, малый.
Я неуверенно пожимаю плечами.
— А как я отличу атлантического большеголова от всего остального?
— Не пропустишь, — уверяет меня Ронан. — Он красно-оранжевый. Костистая голова. Большие глаза. Филе, тушенное в белом вине, — пальчики оближешь. Ни с чем не перепутаешь.
Вероятно, дело в том, что они так медленно растут, предполагает Джиско, усаживаясь рядом. Атлантические большеголовы доживают до ста пятидесяти лет. Филе, которое вы задумали приготовить, может оказаться старше вашей бабушки.
— Если повезет, выйдем в дамки, — добавляет Ронан, уставясь в воду. — Во время нереста они собираются огромными стаями.
Они живут очень долго и поэтому начинают выводить потомство только к двадцати пяти годам. Так что, если выловить стаю во время нереста, на восстановление поголовья уйдет три десятка лет.
— Хватит тоску нагонять, — укоряю я Джиско и по ошибке произношу эти слова вслух.
— Какая тоска, малый, ты чего?
— Да это я про сети, — спохватываюсь я. — Долго их тянут, мы уже заждались.
Теперь все делают наоборот. Сначала громадные стальные двери ставят обратно и закрепляют по обе стороны траулера. Потом на борт втягивают грузила и дерриком — специальным краном — поднимают на рабочую палубу.
Основную часть сети поднимают и укладывают в стороне, где она никому не помешает. Уже виден куток — сразу за аппарелью. Теперь это уже не узкий сачок. Он превратился в гигантский оранжевый мешок, перевязанный белыми канатами, — в десять футов толщиной и длиной с автобус.
Слышу, что кое-кто из матросов бормочет проклятия, но не понимаю, в чем дело.
Куток подцепляют крюками и краном втаскивают по аппарели на рабочую палубу. Его тут же окружает десяток матросов и начинает вокруг него хлопотать. Я стою в отдалении и пытаюсь разглядеть, что происходит.
По мере того как одну часть сети за другой выволакивают на палубу и расшивают, злобные проклятия звучат все чаще.
Меня окончательно одолевает любопытство. Подкрадываюсь поглядеть. Протискиваюсь между двумя крепкими матросами. И тут у меня тоже перехватывает дыхание.
Наверное, произошла ошибка. Сеть оранжевая, а рыба внутри — нет. Ни костистых голов, ни больших глаз. То есть, конечно, у некоторых все это есть. Там и сям в просторной темной сети вспыхивают ярко-оранжевые пятна.
Это не улов, а прилов. Целый автобус прилова. Тонны другой рыбы, кальмаров, осьминогов, ракообразных, кораллов, актиний, — невероятная пестрота и разнообразие. По сути, у вываленной на палубу поблескивающей груды морских тварей есть только одно общее: все они или умерли, или умирают.
Эко пыталась научить меня телепатическому общению с животными, но раньше у меня это совсем не получалось.
А теперь за долю секунды неизвестная потайная дверца в мозгу взяла и распахнулась. И я все слышу. И чувствую. Не спрашивайте, как можно почувствовать звук или мысль, — у меня это получается так же, как чувствуешь всем телом раскат грома. Слышу — и меня бросает в дрожь, а лопата падает на палубу.
По палубе ледяным ветром проносится холодный СТОООООННН чистой первобытной боли. Я никогда раньше такого не слышал, но почему-то точно знаю, что это — агония миллионов живых существ, которых оторвали от рифа, втиснули в трал и которые теперь умирают от резкого перепада давления.
Потайная дверца захлопывается с той же быстротой, с какой открылась, и я резко разворачиваюсь.
Спасибо Эко. Предчувствие удара, даже когда я ничего не вижу. Кулак прилетает из-за моей спины, и, резко повернувшись в последнюю секунду всем телом, я избегаю самого неприятного. Это Одноглазый Старпом — в прескверном настроении.
— Кончай пялиться, бери лопату и работай!
Я и работаю. И работа эта невеселая.
Солнце стоит прямо над головой и жарит тонны прилова, который я пытаюсь поскорее сбросить обратно в воду. И при этом кажется, что гора морской живности расползается, разливается, плавится.
Самые тяжелые и опасные — коралловые ветви, которые попали под грузила и раскрошились. Коралловые осколки всегда острые, но одна разновидность — ее матросы называют жгучими кораллами — и вправду обжигает при прикосновении.
