Ознакомительная версия.
Увидев Лялю, надевавшую пальто, Зоя подошла к ней.
— Слушай, Круглая, — сказала она негромко, но властно, — вернись наверх, отыщи своего Родечку и дай ему кулаком по носу!
— Ладошина, ты что с ума сходишь? — спокойно спросила Ляля, но та уже отвернулась от нее.
Круглая Отличница постояла, подумала и, не сняв пальто, пошла наверх. А Зоя, одеваясь, стала прислушиваться к разговору взрослых.
Троеградов был рослый, представительный мужчина с черными, зачесанными назад волосами, с черными усиками, в хорошо сшитом черном пальто. Кукушкин выглядел намного старше. У него под синим плащом выпирало брюшко, он был курнос, и седые волосы его походили на пух, сквозь который просвечивала розовая лысина. Увидев их, директор и руководитель «Разведчика» заулыбались изо всех сил.
— Здравствуйте, Виктор Евгеньевич, уважаемый! — заговорили они быстро и одновременно. — Здравствуйте, Пантелей Карпович, дорогой! Здравствуйте, уважаемый Пантелей Карпович! Здравствуйте, дорогой Виктор Евгеньевич! Мы чрезвычайно вам благодарны за приезд! Да-да! Очень признательны!..
Затем долго и крепко пожимали руки, а потом наступила некоторая пауза, после которой Яков Дмитриевич сказал:
— Только… вот какое дело, товарищи уважаемые… гм! Не удивляйтесь, что возрастной состав сегодняшней аудитории будет несколько иным, чем вы предполагали.
— Это в каком смысле иным? — спросил Кукушкин.
— Видите ли, Пантелей Карпович… сегодня здесь собрались юные, так сказать, исследователи, изобретатели, но не из старших классов, а… а более младшего возраста.
— Позвольте! — пробасил Троеградов. — А что вы подразумеваете под более младшим возрастом?
— Н-ну… шестые классы… кое-кто из пятых…
На некоторое время воцарилось молчание. Потом Кукушкин развел руками.
— Товарищи! Ну… ну, а почему же вы не предупредили?
Директор посмотрел на Тигровского.
— Альфред Павлович, может, вы объясните…
Альфред Павлович покашлял и заговорил о том, что маститых ученых будут слушать дети исключительно одаренные, способные разобраться в очень сложных вопросах современной науки.
— И поверьте, товарищи, — добавил Яков Дмитриевич, — они будут очень огорчены, если вы откажетесь. Чрезвычайно огорчены!
— Короче говоря, вы хотите сказать, чтобы я выступал перед вот такими клопами! — сказал на весь вестибюль Троеградов и указал на Зою, стоявшую возле гардероба. — По-моему, это издевательство! Идемте, Пантелей Карпович! — И он направился к двери.
— Ну, Виктор Евгеньевич, зачем уж так резко! — пробормотал Кукушкин и обратился к директору с Тигровским: — И вместе с тем я тоже… я не смогу выступать перед детьми такого возраста. Я просто не найду с ними общего языка. Так что извините, но… Всего хорошего!
И он вышел вслед за Троеградовым, а за ним бесшумными шагами проследовала Зоя. Альфред Павлович и Яков Дмитриевич продолжали стоять неподвижно. Директор был так огорчен, что даже, увидев Зою, не вспомнил о «Слип камли».
Оба ученых были соседями по дому, и Троеградов привез Пантелея Карповича на своей «Волге». Выйдя с Кукушкиным на тротуар перед дворцом, он достал из кармана ключи от машины, и в этот момент перед ним возникла Зоя.
— Это я клоп, да? — спросила она с расстановкой. — Это, значит, я клоп?
Троеградов сдвинул брови.
— В чем дело? Что тебе надо?
Зоя уперлась кулаками в бока и повысила голос:
— А вот мне то надо, чтобы вы сейчас пошли и выступили перед ребятами. Идите и выступайте! — Она повернулась к Кукушкину: — И вы идите выступайте! Всё! — И, заложив руки за спину, даже не оглянувшись на ученых, она зашагала прочь.
Троеградов и Кукушкин помолчали, посмотрели ей вслед.
— Пантелей Карпович! А ведь в самом деле, — вдруг проговорил Троеградов. — Ну чего ради мы с вами в бутылку полезли? Почему бы нам с вами действительно не выступить?
— Н-нда… можно… можно и выступить, — как-то очень уж вяло ответил Кукушкин.
— Нет, вы что, не согласны со мной?
— Ну почему же… Согласен… Вполне согласен…
— Ну так пойдемте, дорогой! — Троеградов бодро зашагал назад к подъезду, а Кукушкин, растерянно озираясь, поплелся за ним.
Директор дворца и руководитель научного общества все еще стояли в вестибюле на прежнем месте. Троеградов хлопнул Якова Дмитриевича по плечу:
— Извините, старина! Мы погорячились, а в общем-то, вы правы, конечно.
Тигровский просиял:
— Вот и прекрасно! Большое вам спасибо, товарищи! Яков Дмитриевич, давайте проводим наших гостей к вам в кабинет, пусть они отдохнут с дороги, а сами пойдем подготовим аудиторию.
— Конечно, конечно! Виктор Евгеньевич, Пантелей Карпович, прошу! — Директор провел ученых в свой кабинет, который находился на первом этаже. — Располагайтесь, товарищи, отдыхайте, мы буквально через несколько минут…
Яков Дмитриевич вышел. Троеградов сел в кресло и закурил, а Кукушкин стал ходить из угла в угол, сцепив пальцы на выпирающем брюшке. Помолчав с минуту, он спросил:
— Виктор Евгеньевич, а вы не замечаете ничего странного в нашем с вами поведении?
Троеградов слегка выпрямился в кресле.
— Не понимаю, что вы находите странного?
— Ну вот… мы были настроены против выступления перед маленькими детишками, а тут подошла к нам эта молодая особа, сказала несколько слов, и мы так круто изменили свое решение.
— Так что ж, по-вашему: вы изменили свое решение под влиянием той девчонки?
— Я лично — да. А вы разве нет?
— Конечно, нет. Ни в какой мере.
— А тогда, простите, что вас заставило согласиться выступать?
— Да то, что я… что я просто понял, что мы ведем себя слишком уж надменно, чванливо, и еще я подумал, что мы живем в век акселерации, в век, когда дети так рано развиваются… и мы, ученые, просто не имеем права отказываться от серьезного разговора с ними.
Кукушкин продолжал ходить, сцепив пальцы на животе и глядя на них.
— Мне кажется, Виктор Евгеньевич, все эти мысли не могли так быстро прийти вам в голову. Мне кажется, что мы оба действовали под влиянием этой молодой особы, а вам, как психологу, следовало бы особенно заинтересоваться этим феноменом.
— Извините меня, Пантелей Карпович, но… но вы просто какую-то чепуху городите, — сердито сказал Троеградов, и ученые продолжали спорить.
Яков Дмитриевич ходил очень сердитый. Все желающие записаться в «Разведчик» были уже записаны, лаборатории ребятам показаны, и директор чувствовал, что его как бы «отпустило». Теперь он мог спокойно объявить День открытых дверей оконченным и попросить всю публику, собравшуюся на втором этаже, удалиться. Так нет же! Ему приходилось устраивать еще одно дурацкое мероприятие, чтобы не обидеть двух ученых!
Тигровский стал обходить лаборатории и упрашивать немногочисленных старшеклассников спуститься в малый зал на встречу с учеными, а Яков Дмитриевич, отыскав в коридоре Надежду Сергеевну, попросил ее отобрать наиболее толковых ребят и тоже направить их в малый зал.
— Яков Дмитриевич… а как же насчет «Слип камли»? — спросила та. — Я сгораю от любопытства.
— Потом, потом! — ответил директор и двинулся в самый конец коридора, где находился радиоузел.
По дороге ему встретился расстроенный Иван Иванович.
— Яков Дмитриевич, знаете, какая неприятность? У нас в лаборатории экспонометр украли.
— Надо было лучше следить, Иван Иванович. Сами видели, что творится. Извините, мне сейчас не до этого.
Пробиваясь в толпе по коридору, Веня уже со всех сторон слышал, что в фотолаборатории украли экспонометр. Навстречу ему попалась Круглая Отличница. Глаза у нее были какие-то странные.
— Ты Маршева не видел? — спросила она отрывисто.
— Я сам его ищу, — ответил Веня и прошел мимо.
Он отыскал Родю в лаборатории электроники.
— Родька! Где ты пропадал? Я тебя ищу, ищу… Ты слышал, что в фотолаборатории экспонометр свистнули? — Он пригляделся к своему другу повнимательней: — Что это ты какой-то… словно из бани вынутый?
И действительно, вид у Маршева был очень странный. Он стоял в углу рядом с дверью, прислонившись спиной к стене и прижав к ней ладони. Не только лицо его было мокрое от пота, влажные были и волосы, которые он, как видно, взъерошил и которые слиплись теперь длинными прямыми вихрами.
— Родька, ну что с тобой? — с нарастающей тревогой спросил Веня.
Родя посмотрел на него мутными глазами и сказал:
— Пойдем куда-нибудь.
Он провел своего друга на площадку между вторым и первым этажами, на ту самую, где стояли недавно директор дворца с Тигровским, помолчал несколько секунд и проговорил:
— Экспонометр из фотолаборатории свистнул я.
На некоторое время Рудаков лишился дара речи. Потом он прошептал:
Ознакомительная версия.
