– Я-то понимаю, – покорно сказал Алексей Палыч. – Только мне мальчика деть совершенно некуда. Мальчик издалека...
– Кстати, – сказал начальник лагеря, – что-то многие интересуются этим мальчиком. Тренер интересовался, откуда он приехал. Документов на него в канцелярии нет, но об этом я и сам знаю. Это уж наша с вами договоренность. Но вот почему им так интересуется парикмахер, это мне не совсем понятно.
– Парикмахер? – удивился Алексей Палыч.
– Да. Вы его знаете, наверное; Август Янович, кажется.
– Чушь какая-то! С какой стати им должен интересоваться Август Янович?
– Вот и я не пойму. Причем плел какую-то чепуху, будто вы с мальчиком ко мне приходили. У меня сложилось впечатление, что он хотел что-то выведать, но я так и не понял, что именно.
– Август Янович – человек весьма любопытный, – деликатно заметил Алексей Палыч. – Очевидно, это свойство профессии...
– Ну, оставим парикмахера. Вы старше меня и опытней, Алексей Палыч. Может быть, вы мне посоветуете, что делать? В семье Куликовых как-нибудь переживут. В этом есть даже определенный юмор. Мне было бы крайне жалко, если бы Куликов-старший не увидел своего синего сына. Но вот вы говорите, что Солнечного вам девать некуда...
– Пока, – сказал Алексей Палыч. – Временно. До конца экзаменов. Но я понимаю ваше положение...
– Есть один выход, – сказал начальник лагеря. – Я им еще не пользовался, не было необходимости. Но он существует. Наступление лучший способ обороны. Что про вас знают девочки? Где они были, когда вы купались? – спросил он Бориса.
– Они в лес не ходили.
– Значит, они знают только, что вы пошли за земляникой?
– Пошел я, – сказал Феликс, – а Боря пошел меня искать.
– Хорошо, Солнечный, я уже убедился в твоей честности. Сейчас ты убедишься в моей нечестности. Но если вы думаете, что я делаю это ради вас, то вы ошибаетесь. Девочки видели, как вы барахтались в речке?
– Не видели.
– Прекрасно. Способ заключается в том, – обратился начальник лагеря к Алексею Палычу, – что преступники объявляются героями. Они были вынуждены, чтобы спасти человека, броситься в воду. Кто-то тонул в этой речке, допустим – турист. Таким образом, провинность превращается в благородный поступок, и вопрос о наказании сам собой отпадает. Но не полностью. За побег в лес мы с первого раза не выгоняем. За это объявляется строгое предупреждение. За спасение туриста выносится благодарность. Все это, во избежание слухов, объявляется по трансляции. Нам с вами противно, мы плюемся от отвращения, но другого способа я не вижу.
Алексею Палычу было стыдно. Он понимал, что все это делается ради него. Но уж слишком как-то выходило все откровенно нечестно. Особенно неловко было перед ребятами. Да и согласны ли они сами на это?
Начальник лагеря, словно угадав мысли Алексея Палыча, спросил Бориса:
– Ну, как тебе нравится моя идея?
Борис промолчал.
Идея ему не нравилась. Но не надо забывать, что он знал то, чего не знал начальник лагеря. Кроме того, он представлял себе, что свалится на Алексея Палыча.
– Понятно. А тебе? – обратился начальник лагеря к Феликсу.
– Это неправда, – сказал Феликс.
– Разумеется. Я, кажется, этого не скрываю.
– А нельзя ли как-то по-другому? – спросил Алексей Палыч. – Если без благородных поступков...
– Никак не выходит. Героизм – единственное оправдание для синих, зеленых и красных. Если бы они были иностранцами и не понимали по-русски... Еще лучше, если бы они были с другой планеты. Но это уже фантастика. Скоро ужин. Нужно решать, Алексей Палыч. Я понимаю, что вам тоже нелегко сделать выбор. Выбирайте меньшее из двух зол.
– Нельзя ли немного подумать? – попросил Алексей Палыч. – Мы с мальчиками все обсудим... Мне бы не хотелось решать одному.
Начальник лагеря явно обрадовался, что есть повод немного помедлить.
– Сейчас ужин, – сказал он. – Ну, на ужине им делать нечего в таком виде. Потом ночь... Знаете, Алексей Палыч, забирайте их до утра. Если они придут к завтраку, то будем считать, что вы согласны на героический вариант. Если не придут, пойдет вариант обычный. За вещами можно прийти в любое время.
– Мне бы не хотелось появляться с ними в Кулеминске в таком виде.
– Это уже проще, – сказал начальник лагеря. – В нашем душе их не отмыть – опыт есть. Я даю вам машину, и вы везете их в баню. Только не в Кулеминск, а на Старый Разъезд – так я вам советую. Впрочем, может быть, Куликов предпочтет, чтобы его отмывал отец?
– Предпочту, – угрюмо сказал Борис.
– Вот и прекрасно. Передавай ему привет. – Начальник лагеря вышел за машиной. По пути он разогнал уже сильно поредевшую толпу болельщиков, пообещав им, что завтра они все узнают по трансляции.
– Вот так... – сказал Алексей Палыч. – Как же ты, Боря, прозевал? Я тебя не упрекаю. Но ты видишь, как все сложилось.
– Девчонки... Он от них совсем обалдел.
– В баню поедешь?
– Нет, все равно костюм не отстирать. Алексей Палыч, а этот, парикмахер, он и за нами следил. Мне Серый сказал. Он его видел возле лагеря.
– Совершенно непонятно, – сказал Алексей Палыч. – Чего старик добивается? Может быть, попробовать с ним поговорить?
Алексей Палыч еще не знал, что поговорит с парикмахером гораздо раньше, чем ему бы хотелось.
Возле канцелярии ребят уже не было. Лишь одинокая девочка в спортивном костюме маячила неподалеку. Она помахала рукой в сторону всех троих – Алексея Палыча, Бориса и Феликса, вышедших из канцелярии.
Но подошел к ней один Феликс.
– Вас оставили? – спросила Тома.
– Оставят, если скажем, что будто спасали туриста.
– Ну и скажите.
– Тома, – сказал Феликс, – ты ведь знаешь, мы никого не спасали.
– Ну и что? Соврешь чуть-чуть, зато останешься на целый месяц.
– Ты хочешь, чтобы я говорил неправду?
– Хочу.
– Ты шутишь? – спросил Феликс.
Тома нахмурилась.
– Если вас выгонят, мы больше не увидимся. Через месяц мы с Ирой уезжаем в Москву на соревнования. Потом вернемся в город... Ты что, ничего не понимаешь?
От канцелярии посигналила подъехавшая машина. Феликса позвали.
– Куда ты уезжаешь? – спросила Тома.
– В баню, – честно ответил Феликс.
Тома резко повернулась и, не оглядываясь, пошла к столовой. Она не знала, что в здешнем душе краска не отмывается, и приняла слова Феликса за дурацкую и совершенно неуместную сейчас шутку.
Высадив Бориса неподалеку от дома, Алексей Палыч попросил шофера отвезти их с Феликсом на Старый Разъезд. Еще по дороге Алексей Палыч понял, как изменился и повзрослел Феликс. Он рассказал и про Вен-Вена, и про девочек, и про тренировки. Лишь когда Феликс пытался рассказать о путешествии к речке, учитель показал ему, что нужно молчать.
Алексей Палыч еще не решил, как поступить, и боялся, что услышит шофер.
А шофер весело поглядывал через плечо. О причине синевы мальчика он догадывался, но ему непонятно было, почему мальчик называет учителя "Палыч" и на "ты".
В бане Алексей Палыч взял отдельный номер с ванной. Но и тут не удалось уклониться от любопытства дежурной. Она мельком взглянула на Феликса и без труда поставила точный диагноз:
– Никак в Кулемку ввалился?
– Ввалился, – кратко ответил Алексей Палыч.
– Это значит, сегодня у нас воскресенье... Ну, эту еще отмыть можно разов с пяти. Синяя, она еще ничего, сносная. Вот которые на неделе вваливаются, с теми хуже. Этих хоть в щелоке вари – не отмывается. Я тебе, хочешь, мыла дам? Такое у меня мыло есть, "черное", оно для собак употребляется. Вот оно с трех разов отмывает.
– Буду очень благодарен, – сказал Алексей Палыч и попытался было сунуть дежурной рубль, но рука его была отведена спокойно и с достоинством. В отличие от больших городов, в Кулеминске и его окрестностях еще не привыкли брать деньги за помощь.
Дежурная оказалась права: после третьей перемены воды Феликс принял вполне сносный вид. Запарившийся Алексей Палыч ополоснул его, велел одеваться, а сам вышел на свежий воздух.
Становилось прохладно. Небеса над головой начали синеть. Оценит ли кто-нибудь в этих небесах хлопоты Алексея Палыча, отплатит ли чем-то за это? Забегая вперед, следует сказать, что и оценят и отплатят. Но – по своему, по небесному разумению.
Возвращались в Кулеминск электричкой.
Выбора у Алексея Палыча не было, и он повел Феликса в тот же подвал.
Между тем, пока происходили все эти события, Август Янович отрабатывал свою смену в парикмахерской. Его постоянные клиенты отмечали, что был он в этот день неразговорчив, даже как будто сердит.
Губы Августа Яновича беспрестанно шевелились, словно он что-то жевал или разговаривал сам с собой.
После смены Август Янович не пошел домой, а направился прямо к Алексею Палычу. Того не оказалось дома. Парикмахер, похрустывая коленками, принялся курсировать между домом и школой. Неподалеку от школы он и встретил Алексея Палыча с Феликсом.
